Космос как предчувствие

Космос как предчувствие

Из истории мы знаем, что ракета, представляющее в техническом отношении не слишком сложное устройство (рис. 1, 2),

была известна человечеству еще тысячи лет назад. Считается, что использовать пороховые ракеты для ночных фейерверков начали еще в Древнем Китае. Тогда же, по некоторым сведениям, китайские мастера пытались применять реактивный снаряд и в военных целях, но быстро от этой цели отказались по причине непредсказуемости поведения порохового заряда и неуправляемости полета самого огненного устройства.

Средство защиты и нападения

Идею об использовании ракеты для полета в космос не раз высказывали многие авторы в течение XVIIXIXвеков. Однако лишь российский ученый К.Э. Циолковский (рис. 3)

в 20-х годах ХХ столетия впервые смог научно рассчитать техническую конструкцию аппарата на реактивной тяге, способного преодолеть земное притяжение и выйти в мировое пространство.

Но в первой трети ХХ века ни одна из индустриально развитых держав мира не сочла для себя нужным заниматься практической реализацией орбитального полета. В Европе явственно ощущалось приближение большой войны, и в этих условиях лучшие конструкторы мира работали в ином направлении – они проектировали боевые образцы ракетной техники. В итоге их усилия в СССР привели к созданию боевых реактивных установок (знаменитых «катюш») (рис. 4),

а в Германии - ракет Фау-1 и Фау-2 (рис. 5).

Однако после разгрома гитлеровского режима в 1945 году большинство немецких конструкторов-ракетчиков попали в США, где им были предоставлены условия для дальнейшей работы по созданию реактивной техники.

А в самой Германии, на территорию которой советские войска вступили 15 февраля 1945 года, примерно в те же самые дни появился неприметный офицер в чине полковника, которого звали Сергей Павлович Королев (рис. 6).

Как известно, в 30-х годах он занимал ответственный пост в Ракетном научно-исследовательском институте (РНИИ), но в 1938 году был осужден по 58-й статье, и затем в течение нескольких лет отбывал срок в колымских лагерях. Затем Королев работал в казанской «шарашке» под руководством А.Н. Туполева, а в июле 1944 года получил помилование, после чего и был направлен «на работу по специальности».

С февраля 1945 года будущий Главный конструктор методично объезжал немецкие заводы, где выпускались ракеты Фау-1 и Фау-2. Однако начать по-настоящему широкомасштабное их исследование Сергею Павловичу удалось только после Победы, когда было принято специальное правительственное постановление о создании в СССР ракетной промышленности. Конечно же, для развертывания работ по немецким ракетам Королеву сразу же понадобились молодые и талантливые инженеры. Уже в конце мая 1946 года в его распоряжение прибыла группа выпускников Ленинградского военно-механического института (сейчас он носит имя Д.Ф. Устинова). Среди прибывших был и невысокий молодой человек, у которого на месте левой руки в карман пиджака был заправлен пустой рукав – результат тяжелого ранения на Ленинградском фронте. Этим инженером был Дмитрий Ильич Козлов (рис. 7).

Сейчас мы знаем, что всего через десять лет после своего судьбоносного знакомства Д.И. Козлов станет ведущим конструктором Р-7 - самого знаменитого ракетного изделия ХХ века. Еще через пять лет он по решению правительства СССР приступит к преобразованию куйбышевского завода № 1 в крупнейшее в стране ракетно-космическое предприятие (рис. 8).

Сейчас весь мир знает этот завод как Государственный научно-производственный ракетно-космический центр «ЦСКБ-Прогресс» (ГНПРКЦ «ЦСКБ-Прогресс»). Начиная с 1958 года, именно из его цехов начинается путь в космос большинства российских ракет и орбитальных спутников.

Но вернемся к первым послевоенным годам, когда заокеанские «ястребы» усиленно готовились к боевым действиям против Советского Союза, который после поражения Германии считался главным военно-политическим противником США. Основную ставку в этой будущей войне американские политики решили сделать на стратегическую авиацию. В своей победе лидеры США были уверены на все 100 процентов, поскольку еще 16 июля 1945 года были проведены успешные испытания первого в мире ядерного устройства на полигоне в штате Нью-Мексико. А после того, как 6 августа того же года американская атомная бомба была сброшена на японский город Хиросиму, в Пентагоне начали разрабатывать совершенно секретный план «Дропшот», предусматривавший уничтожение СССР с помощью нескольких сотен атомных зарядов.

Доставку смертоносных бомб на место сброса предполагалось осуществлять с помощью стратегических бомбардировщиков, и потому для их размещения у границ нашей страны быстрыми темпами стала создаваться мощная сеть американских военных баз. После того, как с материалов о проекте «Дропшот» не так давно был снят гриф секретности, весь мир узнал, что начать ядерную войну против СССР правительство США собиралось уже в течение 1950-1952 годов. При этом на Москву и Ленинград предполагалась сбросить от 10 до 12 атомных бомб, а на крупные промышленные центры нашей страны, в том числе и на Куйбышев – по 6-8 таких бомб.

Благодаря работе нашей внешней разведки высшее руководство СССР было детально осведомлено об этих чудовищных планах. Сразу же после атомной бомбардировки японских городов Хиросимы и Нагасаки в СССР резко активизировалась работа ученых-ядерщиков под руководством И.В. Курчатова (рис. 10),

и в 1949 году был произведен первый советский атомный взрыв. Но еще раньше стало ясно, что для успешного противодействия американской ядерной угрозе Советскому Союзу было необходимо в кратчайшие сроки создать также и эффективное средство доставки супербомбы в любую точку земного шара.

Из рассекреченных источников ныне можно узнать, что в начале 1946 года в высших руководящих кругах СССР шел активный спор о том, на каких технических средствах доставки ядерного заряда следует сделать первоочередной акцент: на авиационных или ракетных. Когда и каким образом в кулуарах высшей власти обсуждался этот вопрос, доподлинно неизвестно. Однако существуют сообщения из устных источников (можно сказать, легенды, или даже байки), как примерно это могло происходить.

В конце 1945 года Иосиф Сталин (рис. 11),

получив донесение советской внешней разведки о наращивании численности американских военных баз с бомбардировочной авиацией у границ СССР, спросил у Лаврентия Берии (рис. 12)

и Георгия Жукова (рис. 13),

что мы сможем противопоставить этой угрозе. Может быть, нам тоже следует расставить самолеты у границ США, разместив их на авианосцах? Берия ответил, что существует и другое средство доставки ядерного заряда на большое расстояние, которое гораздо дешевле американских военных баз, и, самое главное, оно куда эффективнее в применении. Это средство – ракета. Насколько грозным может быть такое оружие, показали немецкие бомбардировки Лондона ракетами Фау. А Жуков добавил к словам Берии, что если любой самолет можно уничтожить средствами ПВО, то сбить ракету в полете практически невозможно по причине ее громадной скорости. Сталин спросил: что значит – практически невозможно? Выходит, каким-то образом ее все-таки можно сбить? Жуков в ответ сказал, что да, ракету теоретически можно сбить другой ракетой, однако никто и нигде в мире противоракетными разработками пока не занимается. Сталин выслушал обоих, подумал и сказал: «Будем готовить постановление правительства о срочной разработке ракетного оружия, способного достать до Америки».

Проработка соответствующего положения заняла около полугода, и в результате 13 мая 1946 года И.В. Сталиным было подписано упоминавшееся выше совершенно секретное постановление Совета Министров СССР № 1017-419сс под названием «Вопросы реактивного вооружения» (рис. 14).

Согласно этому документу, в стране создавался Специальный комитет по реактивной технике при Совете Министров СССР под председательством Г.М. Маленкова (рис. 15).

Новой организации сразу же был передан ряд оборонных предприятий по всей стране. Но еще раньше по многим военно-техническим вузам страны разослали секретный приказ: создавать для дипломников специальные ракетные курсы, а после их окончания всех выпускников направлять на заводы, перечень которых был утвержден «на самом верху».

В числе таких предприятий, которые в кратчайшие сроки предстояло перепрофилировать для нужд ракетного производства, был и артиллерийский завод № 88, размещавшийся в маленьком подмосковном городке Подлипки (в дальнейшем – Калининград, а ныне - город Королев). Через три дня после подписания упомянутого постановления № 1017-419сс на производственной базе этого завода был создан головной научно-исследовательский институт для выполнения и координации всех работ по ракетной технике, получивший название НИИ-88. Завод № 88 стал при нем опытным производством. А в августе 1946 года приказом министра вооружений СССР Д.Ф. Устинова (рис. 16)

в составе института были образованы тематические отделы. Начальником отдела № 3 НИИ-88 и Главным конструктором баллистических ракет тогда же назначили С.П. Королева (рис. 17).

Так было положено начало знаменитому «королевскому» конструкторскому бюро ОКБ-1, которое в последующие годы сыграло выдающуюся роль в развитии ракетно-космической техники не только в нашей стране, но и во всем мире. Именно здесь в должности простого инженера начал свою работу Дмитрий Ильич Козлов, которому впоследствии суждено было стать одним из ведущих мировых разработчиков уникальных образцов ракетной техники и орбитальных спутников наблюдения.

 

Простой советский инженер

Если перечислять все официальные титулы Дмитрия Ильича Козлова, то они займут не одну страницу. Поэтому здесь стоит назвать лишь самые значимые: дважды Герой Социалистического Труда, кавалер четырех Орденов Ленина, а также множества других орденов и медалей. Он также заслуженный работник промышленности СССР, заслуженный деятель науки и техники РФ, доктор технических наук, профессор, член-корреспондент РАН, автор более чем 200 научных трудов и изобретений, лауреат Ленинской премии, двух Государственных премий СССР, Государственной премии РФ в области науки и техники, почетный гражданин городов Самары и Тихорецка. Вплоть до 2003 года Д.И. Козлов занимал пост Генерального директора – Генерального конструктора Самарского государственного научно-производственного ракетно-космического центра «ЦСКБ-Прогресс» (рис. 18).

Будущий самарский ракетчик родился 1 октября 1919 году в городе Тихорецке Краснодарского края. Отец Дмитрия, Илья Федорович Козлов, работал плотником в железнодорожном депо здешний станции, а мать Анна Владимировна всю жизнь была домохозяйкой. Родители происходили из старинных казачьих родов станицы Новорождественской, что и по сей день стоит неподалеку от Тихорецка. Кроме Дмитрия, у него в семье было два брата. Дмитрий был самым старшим, среднего звали Николаем, а младшего – Владимиром (рис. 19).

После окончания школы в 1937 году Дмитрий хотел поступать в высшее военно-морское училище имени М.В. Фрунзе в Ленинграде, однако сюда его не приняли по причине сильной близорукости. В итоге он поступил в Ленинградский военно-механический институт (сейчас он носит имя Д.Ф. Устинова). Первый день Великой Отечественной войны Дмитрий встретил уже при завершении предпоследнего, четвертого курса, а в июле он подал заявление о вступлении добровольцем во вторую ленинградскую дивизию народного ополчения. Здесь он получил свое первое ранение, а затем Козлова направили в роту, которая в поселке Кобона на берегу Ладожского озера занималась погрузо-разгрузочными работами с целью обеспечения блокадного Ленинграда.

Здесь Дмитрий Козлов прослужил рядовым пехоты до ноября 1943 года, когда он окончил курсы лейтенантов и в должности командира взвода был направлен в 71-й отдельную морскую стрелковую бригаду (рис. 20).

А 24 января 1944 года весь Ленинградский фронт перешел в наступление, в результате чего фашисты оказались отброшены на сотни километров от берегов Невы и Ладожского озера. Тем самым была снята 900-дневная блокада с Ленинграда.

В июле 1944 года при наступлении севернее Выборга Дмитрий Козлов получил свое самое тяжелое фронтовое ранение. Во время наступления слева от него разорвалась мина, и ее осколок раздробил молодому офицеру кость предплечья, почти целиком оторвав левую руку. В горячке боя он даже не потерял сознания, и более того - смог донести руку до медсанбата. В тот же день в госпитале мне ампутировали ее раздробленные остатки, и в течение двух месяцев он находился в Ленинграде на излечении. В сентябре 1944 года Дмитрий получил документы о демобилизации по причине тяжелого ранения.

Весной 1945 года, еще до окончания войны, военно-механический институт вернулся в Ленинград из эвакуации, так что День Победы Козлов встречал уже в городе на Неве. В общей сложности его учеба на пятом курсе института продолжалась до конца 1945 года. Дипломный проект о разработке нового типа взрывателя для артиллерийских снарядов он защитил 25 декабря 1945 года. При этом специальность Дмитрия Козлова, записанная в дипломе, в силу секретности называлась просто: «Инженер-механик».

Однако после окончания учебы выпускники Ленинградского военно-механического института вместо нового назначения были направлены на дополнительные четырехмесячные курсы. Перед этим новоиспеченным инженерам объяснили, что теперь из них будут готовить специалистов по разработке принципиально новой военной техники. Но какой именно техники – им тогда не сказали. Лишь позже Козлов и его сокурсники выяснили, что такой же приказ поступил также и в отношении выпускников некоторых других военно-технических вузов страны.

Теперь мы знаем, что именно к моменту окончания Дмитрием Козловым специальных курсов И.В. Сталиным было подписано упоминавшееся выше совершенно секретное постановление Совета Министров СССР № 1017-419сс от 13 мая 1946 года «Вопросы реактивного вооружения». Тогда же в упомянутый выше город Подлипки в распоряжение НИИ-88 были направлены десятки выпускников военно-технических вузов страны.

- В середине июля 1946 года, - вспоминал о том времени Д.И. Козлов, - из Москвы на имя начальника нашего института поступила правительственная телеграмма: группу сотрудников срочно направить в командировку в Тюрингию, в самый центр только что разгромленной Германии. Здесь незадолго до того были обнаружены секретные подземные заводы, где немцы выпускали ракеты Фау-1 и Фау-2, которыми они потом обстреливали Лондон.

Правда, первыми в Тюрингию вступили части армии США, но затем, при разделе Германии, эта немецкая земля отошла к советской оккупационной зоне. Американцы здесь пробыли лишь немногим более месяца, однако за это время они сумели вывезти отсюда все, что смогли. Поэтому нашим инженерам достались лишь обломки заводского и лабораторного оборудования. Несмотря на все трудности, группе из подмосковного НИИ-88 после тщательного обследования заводов все же удалось отыскать здесь довольно много различных металлических деталей и фрагментов конструкций Фау. Нашлась также и некоторая документация. Именно в Тюрингии молодой инженер Дмитрий Ильич Козлов впервые познакомился с будущим Главным конструктором советских баллистических ракет С.П. Королевым (рис. 21).

- Сергея Павловича я впервые увидел в июле 1946 года, когда мы, молодые инженеры, приехали в местечко Блейхероде, - вспоминал Д.И. Козлов. - Это был ничем не приметный мужчина в военной форме с погонами полковника, который пригласил нас в одну из комнат, усадил на стулья, представился и сказал, что он руководит всеми работами по изучению немецкой ракеты Фау-2. Главной нашей задачей, объяснил Королев, будут поиски всех уцелевших фрагментов ракеты и оставшейся технической документации, и это является очень ответственной работой государственного значения. Что-то уже найдено, сказал далее Сергей Павлович, и все это требует осмотра и исследования.

Мы сразу же занялись изучением этих материалов, разделившись на группы (рис. 22).

Часть наших инженеров осталась в Блейхероде, но большинство поехали на другие ракетные заводы, в том числе в городок Нордхаузен, на ракетный полигон в Пенемюнде и так далее. Меня включили в группу, которая работала на заводе общей сборки ракет в Нордхаузене, и здесь мне в основном приходилось заниматься восстановлением всего комплекта документации по ракете Фау-2.

Здесь же, в Нордхаузене советские инженеры впервые увидели подземные сборочные цеха немецких ракетных заводов, которые представляли собой обширные галереи, вырубленные в твердых породах, и им, казалось бы, не было ни конца, ни края. Даже после того, как здесь успели основательно похозяйничать американцы, в цехах почти целиком остались станки и прочая производственная база предприятия, но металлических фрагментов ракет и чертежей сохранилось совсем немного.

Как вспоминал в беседе с автором этих строк Д.И. Козлов, в Нордхаузене у советских специалистов было четкое разделение труда. Часть сотрудников занималась исследованием «железа», а он по заданию С.П. Королева в основном искал и изучал техническую документацию. При этом ему не раз пришлось восстанавливать недостающие чертежи отдельных узлов Фау-2 (рис. 23).

В итоге к концу лета 1946 года наши специалисты из обнаруженного материала сумели собрать 10 полноценных ракет, которые в документах затем получили секретный шифр «А-4». Это были целиком немецкие ракеты, на которых не стояло практически ни одной важной детали, изготовленной на советских заводах. Тогда же на специальном поезде все найденные материалы и восстановленные чертежи были отправлены в Подлипки.

 

Рекомендация для Королева

Собранные в Тюрингии немецкие ракеты А-4 затем испытывались на советском полигоне, но только для четырех из них эти испытания оказались удачными: остальные взорвались либо в воздухе, либо прямо на земле.

Техническая справка: А-4 была одноступенчатой ракетой с максимальной дальностью полета 270 км и весом головной части 900 кг. Топливо ракеты состояло из спирта и чистого кислорода. Кроме топливных баков, ее несущим элементом был также металлический корпус, сильно утяжелявший всю конструкцию. Другим недостатком А-4 была ее полностью автономная система управления, включавшая в себя автомат стабилизации, исполнительными органами которого служили газовые рули, а также автомат управления дальностью и автомат управления взрывом. Поэтому контролировать полет ракеты А-4 с земли после ее старта уже было невозможно. Выявив все эти просчеты немецких конструкторов, наши специалисты затем учли их в своей дальнейшей работе.

Правда, ракета Р-1 (рис. 24),

созданная коллективом под руководством С.П. Королева, во многом являлась аналогом ракеты А-4. Она тоже была одноступенчатой с максимальной дальностью полета 300 км и с тем же спирто-кислородным топливом. Испытания этого секретного изделия проводились на полигоне Капустин Яр, точкой дислокации которого правительство СССР определило Астраханскую область. В то время это была совершенно пустынная местность в ста километрах южнее Волгограда, расположенная в междуречье Волги и Ахтубы, вблизи железнодорожной станции того же названия. В документах новый объект получил название ГЦП-4 (Государственный центральный полигон № 4). Официальной датой начала его деятельности считается 27 июля 1947 года, когда здесь состоялись первые ракетные пуски. В течение последующих нескольких лет в Капустином Яру проводились испытания ракет Р-1, Р-2, Р-5, Р-5М, Р-12, Р-14, РСД-10, РТ-1, РТ-2, РТ-15 и множества их модификаций.

- Я оставался рядовым инженером-конструктором НИИ-88 вплоть до первых испытаний на полигоне Капустин Яр в 1947 году, - рассказывал Д.И. Козлов. – Только после их начала я был назначен старшим инженером. Помню, что первое время мы жили в этой степи в шалашах и палатках, в страшную жару, а воду нам привозили издалека на машине. Лишь годом позже в Капустином Яру построили испытательные корпуса, провели сюда водопровод и прочие коммуникации, а в Подлипках сформировали специальный поезд (рис. 25),

в котором, наряду с вагонами для перевозки наших изделий, были также и места для размещения персонала. Когда этот поезд пригнали на полигон, мы стали в нем жить достаточно цивилизованно для того времени, чуть ли не со всеми удобствами.

По итогам испытаний в Капустином Яру ракета Р-1 была признана удачной, и поэтому уже с 1948 года она стала изготовляться на опытном заводе при НИИ-88, а двигательная установка – в ОКБ-456 (Химки) под руководством В.П. Глушко. В 1950 году ракета Р-1 была принята на вооружение Советской Армии с присвоением ей секретного технического индекса 8А11.

Здесь нужно отметить, что еще в 1947 году, когда в НИИ-88 началась работа над ракетой Р-1, при Министерстве вооружений СССР был создан совершенно секретный Совет главных конструкторов, который обеспечивал тесное сотрудничество и единство технических позиций создателей советской ракетной техники (рис. 26).

Председательствовал в этой организации С.П. Королев, он же - Главный конструктор баллистических ракет. В Совет также вошли В.П. Глушко (главный конструктор ОКБ-456, разработка ракетных двигателей), В.П. Бармин (главный конструктор ГСКБ «Спецмаш», разработка стартового ракетного комплекса), В.И. Кузнецов (главный конструктор НИИ-944, разработка гироскопических систем управления), М.С. Рязанский (главный конструктор НИИ-885, разработка системы радиокоррекции траектории полета) и Н.А. Пилюгин (разработка автономной инерциальной системы управления).

Необходимость существования единого «мозгового центра» в то время объяснялась в первую очередь требованием комплексно решать все проблемы, стоявшие перед ракетной отраслью. Ведь не раз бывало, что непродуманные директивные указания «сверху» могли нанести вред общему делу, и тогда на пути недальновидных управленцев становился Совет главных конструкторов, решения которого могли быть оспорены только на уровне ЦК КПСС и Совета Министров СССР. По общепризнанному мнению, в то время это был прогрессивный вариант управления ракетной отраслью.

А внутри Совета главные конструкторы сразу же поставили друг друга в условия, когда их эмоции должны были уступать место трезвому расчету и деловым соображениям. Взаимные симпатии или антипатии здесь могли быть лишь полезным дополнением, но никак не основой в их совместной работе. При этом надо отметить, что взаимоотношения между главными конструкторами во все годы складывались отнюдь не идиллически. Вопросы на совещаниях ставились весьма жестко, а взаимная требовательность и способность к компромиссу имела решающее значение для успеха общего дела.

Вплоть до конца 50-х годов отношения между Королевым и Глушко на протяжении почти всего времени их совместной работы были нормальными. В те годы я ни разу не видел, чтобы они не то что ссорились – они даже крайне редко расходились в своей оценке важнейших конструкторских решений. А серьезные разногласия между Королевым и Глушко начались лишь в начале 60-х годов, после того, как ОКБ-1 приступило к работе над проектом лунной ракеты Н-1.

Но независимо от этих трений, решения Совета являются строго обязательными для всех без исключения промышленных предприятий и научно-исследовательских учреждений Советского Союза. Своими административными правами Королев пользовался достаточно редко, но если уж он давал задания тому или иному заводу, то в отношении сроков и качества выполнения заказа позиция Главного всегда была предельно жесткой. Исполнителям на местах условия выполнения задания всегда казались совершенно невозможными, однако Сергей Павлович, невзирая на имена и авторитеты, изо дня в день давил на директоров заводов своей железной волей и высоким положением, что и приводило к нужному результату.

В начале 50-х годов у С.П. Королева возникли серьезные проблемы в связи с его беспартийностью, поскольку из рядов коммунистической партии он был исключен еще в 1938 году в связи с арестом и осуждением по ст. 58 УК РСФСР. Понятно, что в момент его назначения на должность Главного конструктора Сергей Павлович просто еще не мог быть членом партии: ведь он лишь незадолго до того освободился из мест заключения. Восстановление же Королева в рядах КПСС рано или поздно стало производственной необходимостью: ведь в то время очень многие производственные вопросы решались в стенах райкомов и обкомов партии, а Королев в силу своей беспартийности туда не был вхож.

- Его восстановление в рядах КПСС происходило на моих глазах и при моем непосредственном участии, - рассказывал Д.И. Козлов. - Дело в том, что еще в 1946 году меня избрали секретарем партбюро отдела № 3, который возглавлял Королев. Однако в течение нескольких лет даже сама постановка вопроса о приеме начальника отдела в партию встречала резкое сопротивление со стороны освобожденного секретаря парторганизации НИИ-88 Михаила Григорьевича Медкова (рис. 27).

Ведь Королев в то время еще не был реабилитирован, и поэтому партийный руководитель высказывался категорически против членства в КПСС вчерашнего заключенного.

Как секретарь парторганизации отдела, для получения разрешения на прием Королева в партию я прошел немало высоких кабинетов, но окончательно этот вопрос удалось решить только на уровне отдела оборонной промышленности ЦК КПСС. Помню, как меня принял заведующий этим отделом Иван Дмитриевич Сербин (рис. 28),

молча выслушал и сказал, что поскольку Королев помилован и ныне занимает очень ответственный пост в оборонном ведомстве, то он лично не видит никаких препятствий для его приема в партию. После этого я попросил завотделом разъяснить мне один щепетильный аспект проблемы: что следует говорить Королеву на партсобрании в ответ на вопросы о причинах его осуждения и многолетнего пребывания в лагерях. Сербин на секунду задумался, а потом сказал, что он лично разрешает Королеву не отвечать на этот вопрос, если его кто-нибудь ему задаст во время процедуры приема в партию.

В результате в марте 1952 года решением собрания нашей первичной парторганизации Королев был принят кандидатом в члены КПСС, а 15 июля 1953 года состоялось партсобрание, где он уже отстаивал свое право быть полноценным коммунистом. Одну из рекомендаций ему давал я, а вторую – Юрий Александрович Победоносцев (рис. 29),

который хорошо знал Сергея Павловича еще по совместной работе в ГИРДе и РНИИ. Собрание по приему Королева в партию проходило в зале, где работали конструкторы. Сергей Павлович, конечно же, волновался, и это было довольно заметно. Сначала он рассказал свою биографию, вскользь упомянув о том, что несколько лет был вынужден провести в колымских лагерях, а затем, оставаясь заключенным, работал в КБ под руководством А.Н. Туполева.

Когда Королев закончил свое выступление, зал молчал. Тут слово взял Медков и спросил: «А за что конкретно вы были осуждены?» Королев нахмурился, а потом заявил, что ему разрешено на это не отвечать. Больше его никто неприятными вопросами не донимал. Тут встал я, как секретарь первичной парторганизации, и спросил собравшихся, каково будет их мнение по поводу приема Сергея Павловича Королева в члены КПСС (рис. 30).

Поступило лишь одно предложение – принять, которое после голосования оказалось единогласным. Медков, конечно же, еще раз выступил против приема, но поскольку он не был членом нашей «первички», то его мнение мы не приняли во внимание. Помню, что после этого партсобрания он проработал на 88-м заводе еще очень недолго, и уже вскоре был снят со своей должности и переведен куда-то на менее ответственную работу.

А в 1957 году мне повезло отдыхать в правительственном санатории «Сочи» вместе с Сергеем Павловичем Королевым. В то время путевку в него могли получить только те лица, которые входили в сферу деятельности 4-го Главного управления Министерства здравоохранения СССР, а оно, как известно, обслуживало только высшее руководство государства и партии. От 88-го НИИ к нему были прикреплены Королев, некоторые начальники отделов и ведущие конструкторы, в том числе и я. Условия отдыха здесь были очень комфортные: все отдыхающие жили в небольших домиках, в каждом из которых было несколько номеров из 3-4 комнат.

Мы оба приехали вместе с женами, и нас всех поместили в одном домике, в номерах напротив. В общей сложности мы с Королевым провели в санатории целую неделю в бархатный сезон, в середине сентября, сразу после второго удачного пуска Р-7. Мы гуляли в горах и по лесу, ездили на экскурсии, купались, играли в волейбол – словом, вели себя, как обычные отдыхающие. А в один из дней кто-то из наших хороших знакомых сфотографировал около нашего домика меня и Королева. Сейчас эта фотография хранится у меня дома (рис. 31).

Конечно же, мы с Королевым, будучи оба ракетчиками, даже во время отдыха не могли не говорить о своей работе. Конкретные детали тех бесед сейчас уже почти стерлись у меня из памяти, однако я помню, что мы с ним тогда говорили о перспективах будущих ракетных испытаний и о возможности отправки в космос искусственного спутника Земли. Я уже знал, что работы над этим объектом в НИИ-88 тогда шли полным ходом. Прошло меньше месяца после нашего совместного отдыха с Королевым в Сочи, и 4 октября 1957 года ракета Р-7 вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли.

 

Космодром Байконур

Если немецкие ракеты имели дальность полета не более 300 километров, то изделие Р-2 уже легко преодолевало 600-километровый рубеж. А в «королёвском» ОКБ-1 тем временем уже вовсю шла работа над ракетой Р-5 (рис. 32),

способной летать на 1200 километров. Стало ясно, что всего через два-три года наши инженеры будут готовы приступить к созданию конструкции с еще большей дальностью полета – до 10-12 тысяч километров.

Поэтому 17 марта 1954 года было подписано совершенно секретное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о строительстве нового полигона для испытаний ракетной техники. В документах он получил первоначальное название «Научно-исследовательский и испытательный полигон № 5 (НИИП-5) Министерства обороны СССР». Одновременно ряд союзных и республиканских министерств получили задание: к 1 января 1955 года выбрать место для этого строительства.

Специалистами тогда предлагалось три варианта его размещения. Первый из них – Марийская АССР, где в годы войны сильно сократилось население, а громадные площади лесов оказались сплошь вырубленными. Этот проект был отвергнут сразу, потому что в таком случае отработанные ступени ракет должны были спускаться на густонаселенные районы Среднего Поволжья и Южного Урала. Второй вариант предусматривал строительство полигона на морском берегу в Дагестане, чтобы космический мусор падал в Каспийское море или в пустынную местность в районе Мангышлака. От этого тоже пришлось отказаться, так как извлечение деталей ракет с морского дна в случае необходимости сильно осложнило бы спасательные и прочие технические работы.

В результате был выбран третий вариант размещения космодрома - примерно в 100 километрах северо-восточнее Аральского моря, в безлюдных степях Кзыл-Ординской области Казахстана, через которые тем не менее тогда уже проходила железная дорога, связывавшая Европейскую часть СССР со Средней Азией. При этом трассы космических аппаратов на всем их протяжении должны были проходить преимущественно через степные и пустынные районы.

Отсчетной точкой на карте для этого полигона стал железнодорожный разъезд Тюратам. Около него было решено сначала разместить основные стартовые площадки, и лишь потом начать возведение всех прочих сооружений, необходимых новому ракетному полигону. В переводе на русский язык слово «Тюратам» означает «священное место», поскольку неподалеку от этого разъезда когда-то находился мазар – могильник казахского святого.

Непосредственное строительство объектов здесь началось в январе 1955 года. В 1958 году завод № 1 имени Сталина (впоследствии завод «Прогресс»), расположенный в Куйбышеве (ныне Самара), под руководством ведущего конструктора ракеты Р-7 Дмитрия Козлова был перепрофилирован с авиационного на ракетное производство. Здесь начался серийный выпуск легендарной «семерки», с помощью которой с полигона Тюратам в последующие десятилетия было произведено 90 с лишним процентов всех советских и российских космических пусков (рис. 33).

Что же касается географического названия «Байконур», то оно у главного советского космодрома появилось гораздо позже - лишь в середине 60-х годов. Хотя в Казахстане еще с начала XIX века действительно существовало поселение Байконур, но в реальности от полигона Тюратам оно отстояло примерно на 300 километров к северу, и никаких ракетных пусков здесь никогда не проводилось.

С названием «Байконур» связана одна из самых крупных дезинформационных операций КГБ, проведенных в 50-е годы ХХ века. Лишь совсем недавно были рассекречены сведения о том, что советскими органами госбезопасности и Министерством обороны СССР с целью введения в заблуждение пилотов американских разведывательных самолетов У-2 в районе упомянутого поселения Байконур одновременно со строительством полигона Тюратам был создан ложный космодром. Здесь войсковыми подразделениями из досок и фанеры в кратчайшие сроки из дерева и фанеры были сооружены ложный стартовый стол, макеты ракет и другие объекты, которые при фотографировании с большой высоты выглядели, как настоящие.

Сейчас ветераны КГБ в своих воспоминаниях пишут, что с помощью этого нехитрого камуфляжа нашим органам госбезопасности удавалось дурачить американцев в течение нескольких лет подряд, пока не начались пуски с настоящего космодрома в районе железнодорожного разъезда Тюратам.

По рассказам ветеранов советской ракетной отрасли, официальное переименование ракетного полигона Тюратам в космодром Байконур произошло в середине 60-х годов, накануне визита сюда французской делегации. О целесообразности такого шага представители власти никого из специалистов не спрашивали – их просто поставили перед фактом. При этом большинству ракетчиков замена привычного названия Тюратам на Байконур пришлось не по душе. Однако в этих кругах не было принято критиковать высокие решения, и в итоге все постепенно привыкли к новому названию космодрома.

Но самые большие перемены в жизни этого полигона произошли в начале 90-х годов ХХ века, в так называемый постперестроечный период, когда распался Советский Союз, и Байконур неожиданно для всех оказался за границей России. Суверенный Казахстан, которому космодром по большому счету стал не нужен, потребовал у Российской Федерации арендную плату за использование его территории, которая до недавнего времени составляла 115 миллионов долларов США за один год, не считая сумм экологического ущерба.

В постперестроечные годы у РФ никогда не находилось достаточных средств на поддержание в полном объеме всей громадной по размерам инфраструктуры полигона, построенной в приаральских степях в советское время. Сюда входят не только стартовые комплексы, но также несколько монтажно-испытательных корпусов (МИКов), сотни километров асфальтированных дорог и железнодорожных путей, а также городки для проживания военнослужащих и гражданских лиц.

Во времена СССР это были довольно крупные по размерам поселения, возведенные посреди голой степи, в каждом из которых порой насчитывалось до 2-3 тысяч жителей. Для комфортного проживания людей в этой пустынной местности создавались все необходимые для того времени условия. В поселках возводились десятки пятиэтажных «хрущевок», где в квартирах были все удобства, включая холодное и горячее водоснабжение. Также в поселках работали предприятия общественного питания и бытового обслуживания, а в магазинах свободно продавались даже такие виды продуктов и промтоваров, которые на «большой земле» в то время были в большом дефиците.

Но в середине 90-х годов в этой четко отлаженной системе жизнеобеспечения космодрома Байконур по причине общего экономического кризиса в стране начался быстрый упадок (рис. 34).

Из-за резкого сокращения количества ракетных пусков тысячи сотрудников полигона потеряли работу и уехали в Российскую Федерацию. И уже вскоре пришедшие в запустение поселки стали объектом разорения, в том числе и со стороны жителей соседних областей Казахстана, которые за несколько лет вывезли из брошенных зданий все ценные вещи, оборудование и даже строительные конструкции. Ныне в каждом из таких поселков в лучшем случае лишь два-три здания поддерживаются в рабочем состоянии. Это в основном гостиницы для приезжающих из России специалистов, а также отдельные дома, где проживают семьи ветеранов космодрома, которым отсюда просто некуда и не на что уезжать (рис. 35-39).

Сейчас на космодроме Байконур поддерживаются лишь отдельные стартовые комплексы, с которых в советское время осуществлялись некоторые исторические ракетные пуски. В их число, например, входит стартовая площадка, откуда в 1988 году в космос уходила советская ракета «Энергия» с кораблем многоразового использования «Буран» (рис. 40-44).

Хотя сейчас все понимают, что второго полета «Бурана» отсюда уже больше никогда не будет, руководство российской космической отрасли все-таки считает необходимым сохранять упомянутую площадку. Отдельные ее элементы даже поддерживаются в рабочем состоянии. По мнению специалистов, этот комплекс России по-прежнему нужен не только для истории, но также и для будущих ракетно-космических разработок.

 

Через океан подать рукой

В начале 50-х годов в подмосковном ОКБ-1 полным ходом шла разработка принципиально новой для того времени ракеты Р-5, способной уже нести не только обычный, но и ядерный боевой заряд. Ее ведущим конструктором С.П. Королев сразу же назначил Д.И. Козлова, который в это время занимал должность начальника одного из отделов в ОКБ-1.

Первый этап испытаний Р-5 был проведен на Государственном центральном полигоне № 4 (ГЦП-4) в Капустином Яру в марте-мае 1953 года. В общей сложности той весной коллектив под руководством Козлова провел около десятка пусков этой ракеты в различных вариантах оснащения, которые в целом были признаны успешными, хотя в ряде случаев отклонение ракеты от цели оказывалось недопустимо большим. Все эти факты объяснялись недоработками в системах управления. Еще у ракетчиков тогда были претензии к несущим металлоконструкциям ракеты, прочность которых в ряде случаев оказывалась на пределе. В дальнейшем все эти трудности конструкторами были успешно преодолены.

Далеко не все пуски обходилось и без происшествий. Во время испытаний одной из ракет, двигательная установка которой работала на керосине и азотной кислоте, произошел эпизод, который вполне мог закончиться трагически. Об этом случае Д.И. Козлов вспоминал так:

- В апреле 1953 году в ходе одного из пусков двигатели первой ступени ракеты сработали в нештатном режиме, из-за чего изделие только чуть-чуть приподнялось - а затем рухнуло снова на стартовый стол. Несколько инженеров, в том числе и я, сразу же побежали к ракете. Не дожидаясь, пока остынут ее основные узлы, мы все полезли внутрь конструкции, чтобы найти причину неполадок, из-за которых двигатели сработали не так, как нужно. Но едва мы приступили к осмотру, как из лопнувшего трубопровода неожиданно произошел выброс паров азотной кислоты, перегретых до высокой температуры.

В разной степени досталось всем, а мне азотная кислота угодила прямо в лицо. Хорошо еще, что я уже тогда носил очки, которые и защитили глаза от прямого попадания в них ядовитой смеси. Поначалу в горячке происшествия я вроде бы ничего особенного не почувствовал: выскочил из ракеты и поспешил умыться холодной водой. Конечно же, на лице все равно появились следы от химического ожога, но уже через несколько дней они прошли, и лицо перестало болеть. Однако примерно через месяц я обнаружил, что мой левый глаз постепенно стал видеть все хуже и хуже - на него как бы наплывала темнота. Некоторое время я это терпел и никому о происходящем не говорил, но когда вскоре стал резко слепнуть и правый глаз, мне все же пришлось пойти к врачам. Конечно же, от медиков мне тогда досталось за то, что я обратился к ним слишком поздно. В итоге мне была сделана операция по пересадке хрусталиков на обоих глазах, которые у меня стоят до сих пор.

Впоследствии группой Козлова на основе ракеты Р-5 была создана ее модификация - ракета Р-5М (рис. 45, 46, 47).

Большинство ее технических параметров были гораздо лучшими, чем у предшественницы, и это в сочетании с ростом удельной тяги двигателя с 206 до 219 секунд позволило ведущему конструктору увеличить дальность полета ракеты до 1350 км при запланированных 1200 км. Изделие оказалось настолько удачным, что Министерством обороны СССР вскоре было приняло решение о первом в мире испытании ракеты Р-5М в варианте ее оснащения атомным зарядом. Как известно, такой пуск состоялся 20 февраля 1956 года, в дни работы исторического ХХ съезда КПСС, и завершился полным успехом. Тем самым СССР первым из всех государств начал создание собственного ракетно-ядерного щита, дающего гарантию надежной обороны от любого нападения извне.

В то время и техническим специалистам, и руководству страны было понятно, что для создания потенциала сдерживания Советскому Союзу требовались не только ядерные боеголовки, но и средства их доставки на территорию противника, причем по своим возможностям они обязаны были превосходить американские бомбардировщики. Таким средством могла стать только межконтинентальная ракета, способная всего за 20-30 минут доставить ядерный заряд на противоположную сторону земного шара.

Разговоры о создании реактивного устройства, которое могло бы с легкостью перелететь океан, в среде советских инженеров-ракетчиков ходили еще с конца 40-х годов. Однако лишь после первых успешных испытаний ракеты Р-5 в 1953 году тогдашний министр вооружений СССР Дмитрий Федорович Устинов (рис. 48)

поставил перед ОКБ-1, возглавляемым Сергеем Королевым, новую задачу, вскоре официально закрепленную закрытым постановлением Совета Министров СССР от 20 мая 1954 года.

В этом документе говорилось о разработке в кратчайшие сроки ракеты-носителя, способной доставить атомный заряд на расстояние не менее чем 12 тысяч километров. Теперь только от руководства ОКБ-1 зависело, сможет ли Советский Союз в случае внешнего нападения в считанные минуты нанести ответный ракетно-ядерный удар по любому агрессору, в том числе и по территории Соединенных Штатов Америки.

В том секретном постановлении предусматривалась и разработка межконтинентальных крылатых ракет «Буря» («изделие В-350») и «Буран» («изделие 40»), однако в дальнейшем эти направления не получили своего развития и вскоре были закрыты. Что же касается межконтинентальной баллистической ракеты, то первоначально ее конструкцию рассчитывали для доставки атомного боезаряда массой до 3 тонн. Однако с учетом успешных испытаний 12 сентября 1953 года первой советской водородной бомбы, правительство поставило перед специалистами задачу увеличения проектной массы полезного груза до 5,5 тонн, что позволило бы размещать в головной части изделия также и термоядерный заряд.

К разработке проекта двухступенчатой баллистической ракеты, имеющей межконтинентальную дальность полета, специалисты группы ОКБ-1 под руководством Д.И. Козлова приступили осенью 1953 года. Инженеры группы шли совершенно неизведанным путем, поскольку ничего похожего в мире тогда еще не существовало.

Более того: по сведениям советской разведки, в то время ни в одной ядерной державе мира никто даже не делал попыток сконструировать подобную технику. Поэтому в середине 50-х годов политическое руководство СССР во главе с Н.С. Хрущевым (рис. 49),

выдавая задание ОКБ-1 на такую разработку, прекрасно понимало, что одним лишь фактом успешного испытания такого изделия советские конструкторы дадут своей стране важнейший военно-стратегический козырь для тактики сдерживания. Ничего подобного, предсказывали аналитики, США не смогут иметь еще очень долго.

Сейчас мы знаем, что межконтинентальные баллистические ракеты после начала их массового производства фактически сделали бессмысленным боевое применение ядерного оружия. Ведь уже после их первых испытаний всему миру стало ясно, что в Третьей мировой войне не будет победителей, так как ядерные державы в течение нескольких часов способны полностью уничтожить не только ресурсы страны-противника, но и целиком все население планеты Земля.

Впрочем, в ОКБ-1 о столь высоких материях тогда не особо задумывались, а к распоряжениям свыше относились чисто практически: раз есть приказ, то его нужно выполнять, причем в установленные, хотя и крайне ограниченные сроки. Вот как о том времени вспоминал впоследствии Дмитрий Ильич Козлов:

- Новая ракета в проектно-технической документации получила название Р-7 (рис. 50).

Для обеспечения рекордной дальности и надежности этого изделия был использован целый ряд принципиально новых инженерно-технических решений, главным из которых следует назвать боковое расположение баков первой ступени, применяемое до сих пор. Персонального автора этой технической идеи сейчас назвать сложно, однако могу сказать, что эту схему расположения баков в своих теоретических выкладках впервые изложил проектный отдел ОКБ-1 под руководством Сергея Сергеевича Крюкова (рис. 51),

а одним из наиболее активных ее сторонников был, конечно же, Сергей Павлович Королев.

В июле 1954 года все проектные работы по изделию Р-7 в основном были завершены, а 20 ноября ее главные технические характеристики и принципиальную схему одобрили в Совете Министров СССР. Однако дальнейшие работы по новому изделию возобновились только после успешных испытаний ракеты Р-5М с атомным зарядом, которые состоялись 20 февраля 1956 года. Уже 20 марта Совет Министров СССР принял постановление о практической реализации проекта межконтинентальной ракеты.

В конце февраля 1957 года после успешных стендовых испытаний отдельных систем и двигателей Р-7 Королев обратился в ЦК КПСС и правительство с подробным отчетом и с письмом. В нем говорилось следующее: «…просим разрешить подготовку и проведение пробных пусков ракет в период с апреля по июнь 1957 года…» А далее в документе следовало очень важное добавление: «Путем некоторых переделок их можно приспособить для пуска искусственного спутника Земли (ИСЗ), имеющего небольшой полезный груз в виде приборов…»

Испытания ракеты Р-7, проходившие в течение лета 1957 года на полигоне Тратам (впоследствии Байконур), шли в полном соответствии с известным правилом: чем сложнее техника, тем она капризнее, и тем больше времени она требует для своей «доводки». При этом ракетчикам особенно обидно было узнавать, что большинство неудач происходило не из-за их конструкторских просчетов, а по банальной небрежности производственников.

Самый первый пуск Р-7 состоялся 15 мая 1957 года в 19 часов 01 минуту по местному времени. Взлетевшая ракета после выполнения команды на включение двигателя второй ступени взорвалась в воздухе. А причиной взрыва оказался элементарный заводской брак - негерметичность стыка одного из топливных трубопроводов.

Новое изделие и дальше продолжали преследовать неудачи. Второй пуск, намеченный на ночь с 10 на 11 июня 1957 года, фактически не состоялся, поскольку не включился один из двигателей первой ступени. Как оказалось, на топливной магистрали рабочий поставил клапан «вверх ногами», из-за чего топливо просто не могло поступать в камеру сгорания.

Во время третьего пуска Р-7 (11 июля 1957 года) ракета снова разрушилась на активном участке траектории, фактически уже на границе земной атмосферы. И опять причиной аварии стал дефект сборки: в электросхеме одного из приборов системы управления перепутали полярность контактов.

На заседании Государственной комиссии по итогам третьего пуска был поставлен вопрос о целесообразности самого проекта межконтинентальной ракеты. В книге журналиста и писателя Ярослава Голованова «Королев» об этом говорится следующее:

«Я считаю, что так дальше продолжаться не может, - спокойно сказал Митрофан Иванович (маршал Неделин, командующий ракетными войсками стратегического назначения – В.Е.) (рис. 52).

– Меня как заказчика не интересует, кто в какой неудаче виноват… Поэтому я предлагаю ракету с испытаний снять, все изделия, прибывшие на полигон, отправить обратно в ОКБ к Сергею Павловичу… Когда доведет, вот тогда и будем пускать…»

И только четвертый пуск Р-7, состоявшийся 21 августа 1957 года, после доводки изделия, наконец-то оказался успешным. Первая в мире межконтинентальная баллистическая ракета взлетела красиво и устойчиво, и уже через 15 минут она достигла заданной точки полигона на Камчатке.

 

Первый спутник

После упомянутого выше успешного испытания ракеты Р-7 президент США Дуайт Эйзенхауэр (рис. 53)

потребовал от своего правительства максимально форсировать работы по американской ракетной программе, которую в то время возглавлял инженер Вернер фон Браун (рис. 54),

вывезенный американцами из Германии в конце Второй мировой войны. Но никто из американского руководства в то время даже и не предполагал, что уже 4 октября 1957 года целью пуска советской ракеты Р-7 будет вовсе не очередное испытание в интересах министерства обороны, а вывод на орбиту первого в мире искусственного спутника Земли (ИСЗ). Вот как о том незабываемом времени рассказывал Д.И. Козлов.

- Почти сразу же после успешных испытаний ракеты Р-5М и начала работы над Р-7, то есть где-то во второй половине 1956 года, я впервые услышал выражение «искусственный спутник Земли» (ИСЗ). Нужно отметить, что, в отличие от подавляющего большинства других заданий, идея создания первого спутника возникла не «наверху», то есть в нашем министерстве, а была инициативой «снизу». Конкретно же она исходила от Сергея Павловича Королева, который вынашивал ее в течение многих лет, но возможность ее практической реализации получил только после создания ракеты Р-7, которая уже имела достаточную грузоподъемность и огромную по тем временам дальность полета. Кстати, в нарушение установленного порядка саму техническую возможность запуска первого спутника в космическое пространство Королев согласовал с министерством лишь после того, когда аппарат уже был практически готов в металле (рис. 55).

Как не странно, против такого пуска никто особо не возражал, хотя вряд ли кто-то из военных тогда в полной мере осознавал, какая от этого будет практическая польза.

Отмечу с гордостью, что в создании первого ИСЗ я тоже принимал некоторое участие. Именно моему отделу было поручено изготовление внешней металлической оболочки будущего спутника, и потому мне по должности приходилось вникать в работу подчиненных и при необходимости вносить технические поправки. Я хорошо помню этот уже почти готовый к запуску серебристый шарик в одном из цехов опытного завода НИИ-88 в Подлипках, сборку которого Королев контролировал лично.

В принципе это был совсем простой объект (рис. 56).

Внутри сферической оболочки размещались радиостанция и некоторые измерительные приборы, а снаружи к шарику крепились четыре передающие антенны. Как известно, его вес был всего 83,6 килограмма, хотя ракета Р-7 при необходимости, конечно же, могла поднять гораздо больше. Никакого ажиотажа в ОКБ-1 по поводу создания этого спутника тогда не было: просто в то время никто из нас даже и не задумывался о каком-либо особом историческом значении этого момента. Даже те конструкторы и инженеры ОКБ, которые были осведомлены о назначении создаваемого объекта, относились к нему лишь как к рядовому событию своей повседневной трудовой деятельности. Это только потом день запуска первого искусственного спутника Земли назовут началом космической эры человечества. Мы же тогда не придавали этому полету большого значения, а просто делали свою обычную работу.

Однако для проверки правильности избранных конструкторских решений было решено произвести еще один испытательный пуск Р-7, который состоялся 7 сентября 1957 года. Старт ракеты снова был удачным и прошел без замечаний.

А менее чем через месяц, 4 октября 1957 года, ракета Р-7 вывела на орбиту вокруг нашей планеты первый в мире искусственный спутник Земли (рис. 57).

Так для всего человечества открылся реальный путь в космос.

Ракета с первым спутником на борту стартовала с полигона Тюратам 4 октября 1957 года в 22 часа 28 минут по московскому времени (рис. 58).

При этом по просьбе С.П. Королева незадолго до ее пуска на стартовую площадку № 1 вышел горнист в военной форме, который, несмотря на полночное время, протрубил утреннюю побудку, словно бы возвещая зарю космической эры.

Писатель и журналист Ярослав Голованов (рис. 59)

собрал воспоминания множества участников того исторического пуска в своей книге «Королев. Факты и мифы». Вот только некоторые ее строки: «В этот момент наблюдавшим показалось, что ракета сгорит сейчас на пусковом устройстве, так и не поднявшись. Но она не сгорела, она вырвалась из этого горячего облака и полетела вверх, заливая светом ночную степь… В радиотелеметрическом фургоне сидели Лаппо и Грингауз (радисты – В.Е.), плотно надвинув на уши головные телефоны. Они ждали… А вдруг передатчик перегрелся?!… Но вдруг, словно поднимаясь из каких-то немых глубин, раздалось далекое, размытое, но с каждой секундой все более громкое, четкое: «Бип-бип-бип…» Дружное «ура!» покатилось по ночной степи. Неизвестно откуда взявшийся Рязанский кричал по телефону Королеву в командный бункер:

- Есть! Есть сигнал!»

А теперь о тех событиях рассказывает Д.И. Козлов.

- Иногда можно слышать, что у всех испытателей, в том числе и у ракетчиков, есть какие-то свои особые приметы, соблюдение которых якобы приносит удачу. Однако про себя я ничего такого сказать не могу: у меня применительно к моей работе в течение всей жизни не было никаких примет, да и вообще я человек не суеверный. Никаких особых традиций во время пусков Р-7 на Тюратаме, в том числе и в ночь запуска первого спутника, у нас тоже как-то не сложилось. Впрочем, одно непреложное правило на полигоне все же было, и ввел его лично Королев. Правило вполне понятное: никто из членов испытательной группы в дни подготовки пуска не имел права пить ничего алкогольного.

Впрочем, несмотря на строгий «сухой закон», каждый успешный старт на полигоне по русской традиции всегда отмечался, о чем давал команду сам Сергей Павлович. Конечно же, водку и тем более коньяк там нельзя было купить и на сотни километров вокруг, но у нас на этот случай всегда имелся неприкосновенный запас – большие фляги со спиртом. Хорошо помню, как после успешного запуска первого искусственного спутника Земли Королев распорядился выдать всей стартовой команде по чайнику спирта на человека. Что же касается конструкторов, то мы в связи с запуском первого спутника от офицеров и рабочих тоже не отстали. Радости-то ведь было много: ракета наша не только научилась летать, но и первой в мире вышла в космос! Все мы поздравляли друг друга, и даже плясали, в том числе Королев, Устинов, Келдыш, Пилюгин, Рязанский, и многие другие ведущие конструкторы и специалисты…

Кстати, Ярослав Голованов в своей книге «Королев. Факты и мифы» тоже подтверждает факт выдачи спирта стартовой команде по поводу успешного запуска первого спутника, но при этом пишет, что в ту ночь на полигоне сильно пьяных не оказалось – видимо, просто от сознания того, что человеку выпить чайник спирта довольно трудно.

Сообщение ТАСС о запуске в СССР первого искусственного спутника Земли потом опубликовали практически все мировые средства массовой информации (рис. 60).

А впоследствии на космодроме «Байконур» была установлена стела в память об этом историческом событии (рис. 61).

Примерно через месяц после советского успеха вывести на орбиту свой спутник попыталась Исследовательская лаборатория военно-морского флота США, однако из-за конструкторских недоработок эта ракета даже не смогла оторваться от Земли и после включения двигателей рухнула прямо на стартовый стол. Неудачи преследовали американских ракетчиков еще четыре месяца подряд, пока 1 февраля 1958 года на околоземную орбиту наконец не вышел аппарат «Эксплорер-1» (рис. 62),

имевший вес всего лишь 8,3 килограмма.

Нужно сказать, что столь широкий международный резонанс, вызванный запуском в космос первого спутника, для советского руководства стал полной неожиданностью, хотя и приятной. Многочисленные поздравления по этому поводу, поступившие в адрес Н.С. Хрущева от большинства зарубежных лидеров, заставили правительство СССР обратить самое пристальное внимание не только на военную, но и на научную составляющую советской ракетной программы.

Был срочно подготовлен указ о вручении ряду специалистов ракетной отрасли государственных наград в связи с историческим событием. При этом Д.И. Козлову по его закрытой тематике была присуждена Ленинская премия, которую он наряду с другими лауреатами получил в Кремле из рук Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева.

Вот как об том времени вспоминал Д.И. Козлов:

- Через месяц после успешного старта первого спутника, 3 ноября 1957 года, в космос взлетел и второй, который весил уже 508,5 килограмма и нес на борту контейнер с собакой Лайкой (рис. 63).

В создании этого объекта я участия уже не принимал, однако ту самую Лайку мне несколько раз приходилось видеть во время ее подготовки к полету. Если бы я не знал, что ей вскоре предстоит войти в историю, то ни за что не обратил бы на нее внимания: самая обычная собачка черно-белой окраски, небольшая по размерам. По росту и весу она подбиралась специально, исходя из технического задания и параметров всего спутника. А потом в ОКБ-1 был создан и третий искусственный спутник Земли, который ушел в космос 15 мая 1958 года и весил уже 1327 килограммов (рис. 64).

Валерий ЕРОФЕЕВ.

 


Просмотров: 5801



При подготовке публикаций сайта использованы материалы
Самарского областного историко-краеведческого музея имени П.В. Алабина,
Центрального государственного архива Самарской области,
Самарского областного государственного архива социально-политической истории, архива Самарского областного суда,
частных архивов и коллекций.
© 2014-. История Самары.
Все права защищены. Полное или частичное копирование материалов запрещено.
Об авторе
Политика конфиденциальности