Волгострой-Самарлаг

Волгострой-Самарлаг

(Строительство Куйбышевского гидроузла в 1937-1940 годах)

 

В годы перестройки мы вдруг с ужасом обнаружили, что на протяжении десятилетий в стране победившего социализма существовал целый «архипелаг ГУЛАГ» с громадным количеством заключенных - самых настоящих советских рабов. Сейчас это явление называют одним из главных парадоксов советской истории: оказывается, свободное общество будущего тогдашние коммунистические лидеры пытались построить за счет рабского подневольного труда, на который они по своей прихоти обрекли немалую часть собственного народа. А на практике это выглядело так: рядом с любым крупным объектом, возводимым в соответствии с пятилетними планами, всегда создавался очередной лагерный пункт, огороженный высоким забором с колючей проволокой.

 

Усиление классовой борьбы

В конце 20-х годов, когда высшее партийное руководство СССР приняло решении о свертывании политики НЭПа, а затем об ускоренной индустриализации в стране и о коллективизации сельского хозяйства, советское законодательство о местах лишения свободы тоже начало меняться в соответствии с новыми политическими тенденциями.

Что касается Самары, то у нас еще в де­кабре 1917 года все тюрьмы были пере­именованы в дома принудительных работ. Тогда же перед новой советской администрацией стал вопрос организации труд заключен­ных. Было решено, что лучше всего их привлекать к работам в сельском хозяйстве, для чего таким принуддомам выделили участки для возделывания огородных культур (рис. 1).

А весной 1919 года под Самарой была создана первая земледельческая колония, получившая наименование «Колония «Первое мая». В 1920 году в нашей губернии организовали еще две таких же колонии, которым дали имена «Перевоспитание» и «Зарево».

В том же 1920 году у села Винновка стала действовать и первая промышленная колония, в ве­дении которой находился алебастровый завод и паровая мукомольная мельница. Сообщение с Самарой осуществлялось с помощью парохода «Касынец». В этот пе­риод руководство исправительно-трудовыми учреждениями осу­ществлялось Губернским карательным отделом Наркомата юстиции.

Вскоре Совнар­ком РСФСР принял постановление от 25 июля 1922 года, в соответствии с которым все места лишений свободы были отнесены к ведению ОГПУ РСФСР, в структуре которого создали Главное уп­равление местами заключения (ГУМЗ). В Самаре в это время находился наш территориальный отдел мест заключения.

Незадолго до начала административно-территориальной реформы в СССР, которая была осуществлена в 1928 году, на территории Самарской губернии действовали два следственных изо­лятора, Колтубанская фабрично-за­водская ИТК с одним отделением, две ИТК мас­совых работ и две сельскохозяйственные ИТК. В этот период места лишения свободы нашего края были существенно перегружены. Согласно отчетам, наполняемость этих учреж­дений спецконтингентом достигала 242,5 процен­та. Для РСФСР это был рекорд - в 30 других губерниях европейской России самое большое переполнение достигало «всего лишь» 165,4 процента (Подмосковье). Перегруженность колоний заключенными в это время очень осложняло криминальную обстановку в регионах, однако средств на строительство новых учреждений лишения свободы, как всегда, не хватало.

В этой ситуации ЦК ВКП (б) и правительство СССР приняло решение о широком привлечении заключенных к общественно-полезному труду, к созданию материально-технической базы коммунистического общества (рис. 2).

Теперь при каждой новой крупной стройплощадке обязательно создавался исправительно-трудовой лагерь, который служил источником грубой рабочий силы (рис. 3).

На территории современной Самарской области первым таким учреждением стал Сызранский лагерь, созданный в 1932 году и выполнявший работ по строительству энергетических объектов на основе Кашпирского сланцевого рудника (рис. 4, 5).

   

В Самаре том же году был организован особый лагерь для строительства объекта «Новый элеватор», которое продолжалось до 1939 года.

Но по-настоящему масштабное использование дешевой рабочей силы, которую представляли собой заключенный, началось после создания в СССР печально известного Главного управления лагерей (ГУЛАГ НКВД СССР). В условиях острой нехватки материальных и финансовых ресурсов требовалось максимально удешевить рабочую силу, направляемую на объекты народного хозяйства. Об организации «трудовых армий», предложенных Львом Троцким (рис. 6)

еще в 1919 году, в СССР всего через несколько лет старалась вовсе не вспоминать, поскольку бывший военный нарком в это время уже был объявлен врагом народа и выслан из страны.

Тем не менее И.В. Сталин (рис. 7)

и его окружение во многих деталях использовало план Троцкого. Во многом это стало возможным потому, что в 1926 году вступил в силу новый Уголовный кодекс РСФСР с пресловутой 58-й статьей («Контрреволюционные преступления»). И уже вскоре на основании этой статьи в места лишения свободы хлынула волна несогласных с политикой партии и правительства.

А в ноябре 1929 года ЦИК и СНК СССР приняли постановление о том, что лишение свободы на срок до 3 лет осужденные могут отбывать в исправительно-трудовых колониях в Европейской части СССР, а со сроками свыше 3 лет - только в исправительно-трудовых лагерях на местах важнейших строек. Такие стройки обычно располагались в самых отдаленных местностях СССР. Постановление это было принято в связи с утвержденным ЦК ВКП (б) положением о необходимости усиления классовой борьбы в нашей стране. Стоит ли говорить, что по статье 58 УК РСФСР меньше 3 лет никому не давали.

Затем в апреле 1930 года Совнарком СССР утвердил «Кодекс об исправительно-трудовых лагерях» (ИТЛ), которые с того момента из системы Наркомата юстиции передавались в ведение ОГПУ. Принятый  документ закрепил положение, что с того момента основным видом мест лишения свободы в СССР стали исправительно-трудовые лагеря (рис. 8).

Вскоре было образовано Главное управление лагерей ОГПУ, которое включили в структуру Наркомата внутренних дел СССР (НКВД СССР).

Постановление ЦИК СССР от 10 июля 1934 года упразднило Наркоматы внутренних дел в союзных республиках, и на их основе тогда же был образован общесоюзный НКВД, при котором создали Главное управление исправительно-трудовых лагерей и трудовых поселений. В октябре того же года оно было переименовано в Главное управление лагерей, трудпоселений и мест заключения НКВД СССР (ГУЛАГ НКВД СССР).

В последующие годы это название слегка менялось, но суть его оставалось той же самой, что и раньше. Таковы были начальные шаги печально знаменитого ведомства, которое, по мнению специалистов, в середине ХХ века оказало решающее влияние на весь ход не только советской, но и мировой истории.

По разным оценкам, за годы существования системы ГУЛАГ через нее прошли от 15 до 18 миллионов человек. В период максимального расцвета в ГУЛАГ входило 53 лагерных управления с тысячами отделений и пунктов, 425 колоний и более 2000 спецкомендатур. Всего же эта система тогда начитывала свыше 30 тысяч отдельных мест лишения свободы, где единовременно содержались до 3,5 миллионов заключенных (по другим оценкам – до 5 миллионов).

В течение 30-х – 50-х годов ХХ века силами заключенными ГУЛАГа велось строительство большинства самых крупных промышленных и транспортных объектов страны. В числе таких «строек коммунизма» были каналы (Беломоро-Балтийский, имени Москвы, Волго-Донской и другие), все без исключения гидроэлектростанции, возведенные в этот период (Угличская, Рыбинская, Куйбышевская, Цимлянская и прочие), а также линии и учреждения связи, городские инфраструктуры, социальные и бытовые объекты (рис. 9).

Не обошлись без участия заключенных и самые секретные проекты оборонного комплекса СССР (создание советского ядерного, ракетного, химического и биологического оружия). Рабы сталинского режима также возводили машиностроительные и нефтеперерабатывающие предприятия, занимались разведкой и разработкой месторождений полезных ископаемых, прокладывали самые протяженные железные дороги и автострады. Мало того: именно учреждениями ГУЛАГа были основаны и затем построены десятки советских городов (Комсомольск-на-Амуре, Советская Гавань, Дудинка, Норильск, Воркута, Новокуйбышевск и многие другие).

 

Как ГЭС напугала архиерея

Конечно же, не миновала чаша сия и Самарскую область. Многим известно, что в 30-х–50-х годах практически все наши оборонные предприятия, а также весь энергокомплекс были построены силами заключенных трех крупнейших лагерей – Самарлага, Безымянлага и Кунеевлага (Куйбышевгидростроя). В те годы в самые кратчайшие сроки, причем в буквальном смысле этого слова на костях заключенных, в нашей области возникли сотни важнейших народнохозяйственных объектов, ныне составляющих основу индустриальной мощи Самарского края. В их число входит весь комплекс ракетных, авиационных и моторостроительных заводов на Безымянке, энергетические объекты в разных городах области (ТЭЦ и ГРЭС), три нефтеперерабатывающих завода, и, наконец, Жигулевская ГЭС (бывшая Волжская ГЭС имени В.И. Ленина).

В течение долгих десятилетий все материалы о деятельности этих лагерей мертвым грузом лежали в закрытых отделах архивов, поскольку все они имели грифы «Секретно» и «Совершенно секретно». И лишь в недавнее время эти спецхраны стали начали открываться для исследователей. Этот и последующие материалы подготовлены на основании рассекреченных документов, хранящихся в фондах Центрального Государственного архива Самарской области (ЦГАСО) и Самарского областного государственного архива социально-политической истории (СОГАСПИ - бывший архив Куйбышевского обкома КПСС).

Как известно, в августе 1958 года у города Ставрополя-на-Волге (ныне Тольятти) Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев торжественно открыл только что построенную гидроэлектростанцию, которая в то время была крупнейшей в мире. Но сейчас уже мало кто помнит, что это была только вторая попытка возведения гидроэлектростанции у Жигулевских гор, которая завершилась удачей. А первая была предпринята еще в 30-е годы, но из-за серьезных экономических просчетов с треском провалилась.

В историю нашего края эта строительная организация вошла под названием «Строительство Куйбышевского гидроузла» (сокращенно – СКГУ, или «Волгострой»). Как водится, для обеспечения каждого объекта гидростроительства дешевой рабочей силой близ него сразу же создавался собственный лагерный пункт. При этом все места лишения свободы Волгостроя входили в единую мощную структуру под названием «Управление Самарского исправительно-трудового лагеря», или, кратко – Самарлаг.

Эта стройка имеет свою предысторию. Еще в начале ХХ века, во времена бурного развития электротехники и энергетики в России, сразу у нескольких русских инженеров возникла мысль: хорошо бы для получения дешевой гидроэнергии использовать быстрое течение Волги, которую в среднем течение сжимают между собой Жигулевские и Сокольи горы. Первым о такой возможности в начале ХХ века заговорил тогда еще безвестный самарский инженер Глеб Кржижановский (рис. 10).

В 1910 году он сделал расчеты для своего проекта, а в 1913 году на заседании Самарского технического общества выступил с подробным докладом о принципиальной возможности сооружения ГЭС в самом узком месте Средней Волги - в Жигулевских воротах.

Проект вызвал в Самаре настоящий переполох. О накале страстей говорит хотя бы такой факт: 9 июня 1913 года в город Сорренто, что в Италии, где в то время жил владелец всех Жигулевских земель граф Орлов-Давыдов, пришла телеграмма от архиерея Самарского и Ставропольского Симена. В депеше тот слезно умолял графа: «…призываю на Вас Божию благодать, прошу принять архипастырское извещение: на ваших потомственных исконных владениях прожектеры Самарского технического общества совместно с богоотступником инженером Кржижановским проектируют постройку плотины и большой электрической станции. Явите милость своим прибытием сохранить Божий мир в Жигулевских владениях и разрушить крамолу в зачатии».

Граф счел идею Кржижановского сумасбродной и даже не подумал вернуться в Россию по столь незначительному поводу. Он лишь поручил своему управляющему в Самаре дать категорический отказ на такое строительство. Однако через некоторое время, в 1916 году, в Русское техническое общество поступил проект молодого инженера Константина Богоявленского, который дополнял идею Кржижановского о создании на Самарской Луке мощного гидроузла (рис. 11).

В дополнение к плотине гидроэлектростанции, поставленной в Жигулевских воротах, Богоявленский предлагал также прорыть канал через узкий Переволокский перешеек, а в этом канале построить еще одну ГЭС. По мысли инженера, сооружение такого комплексного технического узла позволило бы Самаре в кратчайшие сроки стать одним из ведущих мировых центров энергетики. Но проект Богоявленского, как известно, в итоге не нашел признания.

Что же касается Глеба Кржижановского, то до революции графу Орлову-Давыдову даже и в страшном сне не могло привидеться, что уже в 1920 году этот инженер, ставший к тому моменту руководителем плана ГОЭЛРО, сделает Жигулевскую ГЭС краеугольным камнем в своем плане электрификации России. Предложенный Кржижановским проект масштабной электрификации России был утвержден на VIII Всероссийском съезде Советов о плане ГОЭЛРО 22 декабря 1920 года (рис. 12).

Однако проблемой Волгостроя по заданию ЦК ВКП (б) самарские губернские власти начали вплотную заниматься только в конце 1927 года. На заседании президиума губисполкома 21 декабря выступил уже известный нам инженер Константин Богоявленский. Он предложил к реализации проект комплекса ГЭС на Самарской Луке, согласно которому 20 процентов волжского стока направлялось бы в Переволокский гидроузел, а остальные 80 процентов – в Жигулевский. В постановлении Самарского губисполкома по поводу доклада Богоявленского сказано следующее: «Отмечая исключительную грандиозность и серьезное значение проекта Волгостроя… сосредоточить на нем внимание не только правительственных учреждений, но и местных органов других губерний, заинтересованных в получении  мощной энергии, а также и широких кругов трудящихся масс и общественности».

В 1930 году ЦК ВКП (б) принял постановление, в котором Госплану СССР поручалось «повернуться лицом к Волгострою, составить проект, выявить все возможности его сооружения». Предполагалось, что уже 1 апреля 1932 года Совнаркомом СССР будет утвержден проект такого строительства, чтобы в 1937-1938 годах важнейший народнохозяйственный объект был принят в эксплуатацию.

В связи со сказанным выше уже в начале 1931 года в Жигулевские горы прибыли особые изыскательские партии института «Водно- и инженерно-геологические исследования для Волгостроя», которые работали здесь под общим руководством инженера А.С. Баркова (рис. 13).

Отряды геологов изучали потоки подземных жигулевских вод, уточняли внутреннее строение горных массивов, наносили на карту разноообразные карстовые структуры, в первую очередь малоизученных пещерных систем, некоторые из которых, как тогда выяснилось, пронизывали всю горную толщу Жигулей чуть ли не насквозь (рис. 14).

Вывод геологов был однозначным: из-за громадного числа подобных трещин, пустот и полостей почти сразу же после сооружения плотины начнется утечка воды из водохранилища в обход гидроузла. А подобный катаклизм в итоге вызовет затопление не только всей территории Самары, но и множества других городов, находящихся ниже ее по течению Волги.

Именно благодаря этим подробнейшим изысканиям геологов из группы А.С. Баркова правительство СССР уже после Великой Отечественной войны было вынуждено отказаться от проекта возведения ГЭС в Жигулевских воротах, и перенести ее строительство на 80 километров выше по течению Волги – в район города Ставрополя. Здесь, как известно, впоследствии и началось сооружение гидроузла, в то время крупнейшего в мире.

А в начале 30-х годов никто, конечно же, всерьез не задумывался о возможных негативных последствиях сооружения Волгостроя для экосистемы Волжского бассейна. Более того: даже немногочисленные голоса ученых, призывающих отнестись к гидростроительству с долей здоровой критики, тогда воспринимались не иначе, как вредительство и очернение советского строя. Отражением общих настроений того времени стала, например, брошюра под характерным заголовком «Река в плену», вышедшая в 1931 году.

Во вступительном слове автор этой книги инженер Н.А. Абалкин восторженно восклицает: «Это приказ! Мы должны построить Волгострой, чтобы множить наши победы… Срок размечен партией, значит, не отступать. В срок и во что бы то ни стало выполнить задание ЦК». А дальше Абалкин вполне в духе своего времени предупреждает: «Берегите Волгострой! Прикройте его броней неусыпного контроля масс. К Волгострою уже тянутся руки вредителя… Запомните, товарищи, подлую фамилию первого выявленного предателя Волгостроя. Это профессор Бессмертный. Он готовил вредительские проекты развития химической промышленности Волгостроя. Знайте! Бессмертный не будет одинок. К чертежам, проектам, к разведкам в Жигулях, к расчетам и выводам будут тянуться руки - вредителя, кулака, оппортуниста, бюрократа. Но им не сорвать большевистского строительства мирового гиганта электрификации. Эти руки коротки, ибо они будут обрублены».

После завершения проектных изысканий вышло в свет постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) «О строительстве Куйбышевского гидроузла и гидроузлов на р. Каме» от 10 августа 1937 года, которое положило начало практическим работам по возведению ГЭС у Самарской Луки. В нем, в частности, говорилось следующее: «В целях дальнейшей электрификации центральных районов Европейской части СССР, осуществления широкого орошения Заволжья и улучшения судоходных условий на р. Волге осуществить строительство плотин, гидростанций и шлюзов на Самарской Луке у г. Куйбышева и строительство оросительных сооружений».

Согласно планам 30-х годов, плотина Куйбышевской ГЭС должна была перекрыть Волгу в районе Жигулевских ворот, где в то время уже сконцентрировали почти все управление объектом. Именно поэтому будущий поселок гидростроителей тогда и получил название Управленческий. По верхней части плотины проектировщики намечали провести автомобильную и железную дороги, которые затем должны были пересечь всю Самарскую Луку и выйти к Сызрани. Забегая вперед, следует сказать, что в связи переносом в начале 50-х годов места строительства Куйбышевской ГЭС на 90 километров вверх по течению Волги совсем другими оказались и маршруты железнодорожного и автомобильного движения по территории всего Среднего Поволжья.

 

Гидростроители в палатках

Проектное задание Волгостроя предполагалось представить на рассмотрение правительства к 1 января 1938 года, технический проект со всеми приложениями – к 1 мая 1939 года. До утверждения проектного задания необходимо было усиленно вести подготовительные работы: постройку вспомогательных электростанций, железных и шоссейных дорог, ремонтных баз, заготовку местных строительных материалов и так далее.

Макет и проекты внешнего оформления Куйбышевского гидроузла демонстрировались на выставке в Нью-Йорке. Здесь он был представлен как «реальность, проводимую в жизнь твердой рукой великого руководителя нашей страны товарища Сталина», а также как «величайшее сооружение Сталинской эпохи» (рис. 15, 16, 17).

    

«Экономическое значение Куйбышевского гидроузла, - писали в ту пору газеты, - настолько важно, что его даже трудно переоценить. Он создает серьезную материальную базу коммунизма и наносит ощутимый удар капиталистическому миру».

Куйбышевский гидроузел в основном собирались построить в третьей пятилетке (1937-1942 годы) (рис. 18, 19, 20).

    

 

Однако уже на стадии планирования работы над «великим сооружением» прочно забуксовали. Ни проектное задание, ни технический проект в указанные выше сроки так и не были подготовлены. Лишь в июне 1939 года правительством было утверждено проектное задание, а срок сдачи технического проекта был перенесен на 1 июня 1940 года. Однако и к этому дню документы еще не были готовы.

А пока тянулась вся эта проектная волокита, у города Куйбышева, в районах, намеченных под будущие площадки гидроузла, по негласному указанию товарища Сталина уже началась активная подготовка к строительству (рис. 21).

Для обеспечения всех важнейших объектов рабочей силой сразу же после упоминавшегося выше постановления СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 10 августа 1937 года было принято другое постановление Совнаркома – на этот раз закрытое. В нем говорилось о создании в Средневолжском регионе специализированной строительной организации - Управления строительства Куйбышевского гидроузла (СКГУ) и Самарского исправительно-трудового лагеря (Самарлага). Местом дислокации упомянутого управления был назначен Дом Промышленности в городе Куйбышеве, построенный в 1934 году.

В течение трех последующих лет начальниками этого ведомства поочередно были комиссар госбезопасности первого ранга Л.М. Заковский (рис. 22),

инженер С.Я. Жук (рис. 23),

и майор госбезопасности П.В. Чистов. При этом в должности помощника начальника строительства по хозяйственной части СКГУ, и одновременно - помощника начальника Самарлага все это время бессменно находился М.М. Кузнецов, а в должности первого заместителя главного инженера СКГУ и Самарлага — старший лейтенант госбезопасности А.Н. Комаровский. Работу лагеря по линии НКВД и оперативным вопросам возглавлял еще один помощник, майор госбезопасности Д.В. Успенский. 

В связи с началом подготовительных работ по строительству Куйбышевского гидроузла нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов (рис. 24)

в конце 1937 года направил секретарю ЦК ВКП (б) И.В. Сталину и председателю СНК СССР В.М. Молотову (рис. 25)

следующее письмо: «Наркомвнудел Союза приступил к организации Управления строительства Куйбышевского гидроузла и организации строительной площадки… В целях успешной подготовки строительной площадки необходимо быстро развернуть подсобные работы (гражданские здания, шоссе и железнодорожные ветки), а также работы по лесозаготовкам в зонах будущего затопления. Для размещения на первое время прибывающих з/к строительству крайне необходимо иметь палаточный фонд в количестве 300 штук брезентовых палаток размером 21 х 7 м…»

Обратите внимание на такой факт: по поводу строительства Куйбышевской ГЭС в высокие инстанции обратился не нарком энергетики, как это можно было бы предположить, а нарком внутренних дел СССР. Впрочем, сейчас это легко объясняется: ведь уже в 30-х годах на всех основных «стройках коммунизма» в основном работали политические заключенные. В связи с этим в системе ГУЛАГ НКВД СССР и был создан Самарлаг. При этом начальник Строительства Куйбышевского гидроузла (СКГУ) П.В. Чистов одновременно был начальником Самарлага и являлся кадровым сотрудником НКВД.

В территорию управления входили три больших района – Жигулевский, Ставропольский и Переволокский, 15 отдельных лагерных участков и некоторые другие объекты Управления строительством Куйбышевского гидроузла (СКГУ). Согласно сводкам НКВД о трудовом использовании заключённых, 8 ноября 1937 года в Самарлаге было всего лишь 2159 человек. Однако по состоянию на 1 января 1938 года в нем числилось уже 15898 человек, из которых за контрреволюционные преступления в лагеря попали 5988 человек, а за социально-опасные и социально-вредные преступления – 9910 человек. До 1940 года количество заключенных в Самарлаге по-прежнему росло: в ноябре того же года за колючей проволокой здесь находилось 30233 человек, а в январе 1939 года – 36761 человек. Лишь в 1940 году в связи с намеченной консервацией строительства число узников стало сокращаться: если в январе этого года в Самарлаге числилось 36546 заключенных, то в сентябре 1940 года – уже 31219 человек.

Возведение Волгостроя началось именно в те годы, когда в лагеря хлынула печально известная «ежовская» волна политзаключенных. Уже к 1 января 1938 года в только что образованный Самарлаг прибыли новые «подопечные», которых в документах того времени называли сокращением «з/к» (рис. 26).

Среди них было достаточно много и «контрреволюционеров» вроде упоминавшегося выше профессора Бессмертного, которые неосторожно посмели высказать сомнения о целесообразности сооружения ГЭС у Жигулей. В общей сложности политзаключенные в это время составляли более трети от числа всего лагерного населения.

Объяснялось же все это довольно просто: именно в это время коммунистическая партия под руководством И.В. Сталина мобилизовала всю страну на выполнение планов второй пятилетки, и среди прочих задач советскому народу была поставлена и такая: «Искоренение пережитков капитализма в сознании людей». Такую политическую линию подтвердили и решения январского (1938 года) пленума ЦК ВКП (б): «В эпоху вступления в социализм роль исправительно-трудовых учреждений как орудия пролетарской революции, как орган репрессии, как средства принуждения и воспитания должна еще больше возрасти и усилиться».

В течение долгих десятилетий все материалы о деятельности этих лагерей мертвым грузом лежали в закрытых архивах, поскольку все они имели грифы «Секретно» и «Совершенно секретно». И лишь в недавнее время благодаря усилиям историков и журналистов эти спецхраны стали понемногу открываться для исследователей.

По данным на 8 ноября 1937 года в Самарлаге было всего лишь 2159 человек. Однако по состоянию на 1 января 1938 года на всех участках этого лагеря числилось уже 15898 человек, из которых за контрреволюционные преступления в лагеря попали 5988 человек, а за социально-опасные и социально-вредные преступления – 9910 человек. До 1940 года количество заключенных здесь по-прежнему росло: в ноябре того же года за колючей проволокой здесь находилось 30233 человек, а в январе 1939 года – 36761 человек (рис. 27).

Лишь в 1940 году в связи с намеченной консервацией строительства число узников стало сокращаться: если в январе этого года в Самарлаге числилось 36546 заключенных, то в ноябре 1940 года – уже 31219 человек.

Всю суровую зиму 1937-1938 годов здешние заключенные прожили в брезентовых палатках (рис. 28).

Даже простые землянки считались роскошью (рис. 29).

Лишь весной поступило указание сооружать для жилья дощатые бараки. Недавно рассекреченные архивные документы рассказывают, как жили «свободные строители гидроузла». При этом режим в лагерях конца 30-х годов был весьма жестким: подъем в 5 часов утра, затем завтрак, развод на работу - в 6 часов, перерывы на обед - с 12 до 12.30, окончание работ - в 19 часов.

Если судить по сохранившимся в архивах материалам проверок условий жизни и быта заключенных, то будет ясно видно, что во многих случаях жизнь заключенных была лишь ненамного лучше жизни скота на фермах и в конюшнях. В частности, жилые бараки строились в основном в зимнее время года, и чаще всего из сырого леса, а заселялись сразу же после окончания работ. В результате уже к весне «на стенах появлялись сырость и плесень». Кроме бараков, на территории лагерей также строились столовые, бани, прачечные, сушилки и другие помещения. Однако вся эта «инфраструктура» обычно возводилась с запозданием на несколько месяцев, из-за чего заключенные подолгу не могли ни нормально питаться, ни помыться, ни постираться, не говоря уже о том, чтобы высушить одежду. В результате в некоторых лагерях уже к весне 1938 года вшивость з/к доходила до 100 процентов, а по причине непросушенной одежды и обуви резко возросло число простудных заболеваний и обморожений.

Одной из причин такого положения была, как писалось в отчетах, «разутость-раздетость» лагерников. Обеспеченность вещдовольствием заключенных Волгостроя была крайне неудовлетворительной. Например, на 14 февраля 1938 года обеспеченность одеждой и обувью выглядела следующим образом: бушлатами - 69,7 %, телогрейками - 32,4 %, ватными шароварами - 77,5 %, валенками - 15,3 %, бурками - 49,4 %, рукавицами - 20,8 %. В итоге только за три последних месяца 1937 года из-за «разутости-раздетости» стройка потеряла 1479 человеко-дней.

Землянки для зеков изнутри представляли собой длинные полутемные помещения, которые почти до половины находились в земле (рис. 30).

Окна в них были небольшими, а нары для отдыха заключённых - деревянными, двухъярусными. В каждом из таких бараков размещалось от 200 до 300 заключённых, располагавшихся здесь в невероятной тесноте: на одного человека приходилось в среднем лишь по одному - два квадратных метров полезной площади. Однако руководство лагеря такие тонкости не интересовали, главное для него было «гнать план», для чего, собственно, и был создан весь ГУЛАГ.

В актах проверок отмечались грязь и холод в бараках – в среднем лишь 10-12 градусов тепла. Это вполне объяснимо, поскольку жилье строили наспех, из простых досок и безо всякого утепления. Но даже таких бараков на всех заключенных не хватало (переуплотненность иногда достигала 200 процентов), а стройматериалы и рабочую силу на возведение дополнительных жилых помещений руководство Самарлага выделяло с большим трудом.

 

За отказ от работы - расстрел

В течение первых лет работы Самарлага все заключенные подразделялись на четыре группы: А – работающие, Б – хозобслуга, В – инвалиды и больные (временно нетрудоспособные), Г – отказчики и прочие неработающие. Количество людей по всем группам планировалось, но численность групп В и Г постоянно росло. Так, в 1940 году при плане 85 % работало только 78 % заключенных, а неработающих, соответственно, было 22 % при плане 15%. И это несмотря на драконовские порядки в санчастях участков, где ни за что не признавали больного больным, если он пришел не вовремя (достаточно вспомнить «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына).

В отдельные месяцы заключенных из группы В оказывалось такое количество, что руководство Самарлага оказалось вынуждено создавать специальные команды и правила их содержания. Согласно распорядку, в «слабосильные» бригады направлялись пациенты лазарета, которые могли двигаться, и при этом, по мнению медиков, уже шли на поправку (рис. 31).

«Если не обращать внимания на больных людей, то не будет выполняться производственный план», - откровенно признавался начальник одной из санчастей в докладной на имя руководства Самарлага.

Отношение же к инвалидам в лагерях было крайне негативное. Вот что писал о таких заключенных начальник санчасти Куйбышевской ТЭЦ в санотдел Самарлага: «Доношу, что они по роду своей болезни и физических недостатков не могут выполнять тяжелых работ… а потому они для лагеря и для санчасти являются балластом и только увеличивают группу В».

В связи с большим количеством инвалидов начальники лагерей порой шли на прямое нарушение инструкций и давали указания многих инвалидов… таковыми не считать. По этому поводу заключенные писали жалобы на имя начальника Самарлага, которые ныне хранятся в Государственном архиве Самарской области. Вот только некоторые из них.

«Я являюсь инвалидом, но администрация участка по неизвестным мне причинам использует меня на тяжелой работе… Чтобы не оказаться в числе отказчиков, я безотказно работаю, но чувствую, что скоро слягу…»

«У меня было ранение в оба глаза, отчего один из них уже ослеп полностью, а другой с каждым днем катастрофически слепнет, одновременно у меня порок сердца. Доказывать свою правоту в условиях лагеря можно только упорным трудом, честным добросовестным отношением к порученному делу. Хожу вместе со всеми на тяжелые земляные работы…»

Направлению в КВНТ (команды временно нетрудоспособных) подлежали только добросовестно работающие лагерники, но которые оказались физически ослабленными по причине недоедания или перенесенной болезни. Зато ни при каких обстоятельствах не подлежали направлению в КВНТ следующие категории заключенных: злостные систематические отказчики, промотчики, беглецы, штрафники, членовредители, коечные больные, хронически больные или физически слабые по старости.

Для того, чтобы увеличить группу А, с 1 июня 1938 года был отменен перечень, по которому определялась годность заключенных к работе. С указанного дня в Самарлаге было введено новое положение, согласно которому з/к делились только на три группы: А – годные к тяжелому физическому труду (сюда вошли практически все здоровые), Б – годные к физическому труду средней тяжести (заключенные с некоторыми дефектами в здоровье), и В – годные к легкому физическому труду (инвалиды).

Благодаря такой методике число выходящих на работу (конечно же, лишь на бумаге) почти сразу же заметно возросло. Например, если по старому перечню в группе А значилось 248 человек, то с июня 1938 года в ней оказалось уже 369 человек. А если учесть, что это разделение очень условно, и к тому же его не очень строго придерживались, то уже к 1940 году число формально работающих на Волгострое увеличилось еще больше. Тем не менее до плановых цифр эти показатели снова не дотянули. К тому же на выполнении норм и росте производительности труда новые методики учета трудозатрат никак не сказались.

И в жилых, и в производственных помещениях лагерей в ходе проверок повсюду отмечалась антисанитария. Вот цитата из жалобы одного из заключенных в Верховный Совет СССР: «В бараках холодно, бани нет, два месяца не моют и не меняют белье. Пища гнилая и тухлая. З\к сидят все вместе – 58 ст., рецидив и бытовики…» (рис. 32).

Во многих бараках не хватало умывальников, а питьевую воду здесь держали в кадушках без кранов, и каждый лагерник черпал ее отсюда своей посудой, которая часто представляла собой просто ржавую консервную банку.

А вот выдержки из акта проверки СЭС: «В кухне грязь, посуда для получения пищи – деревянные корыта и жестяные бочки, от отвечающие элементарным санитарным нормам… В бараках из-за нехватки места нет столов, и з/к едят прямо на нарах… На участке нет прачечной, и вшивость среди з/к достигает 95-100 процентов…» Не лучше обстояло дело и на другом участке: «В кухне – отвратительная грязь, у поваров грязные руки и спецодежда, грязь также на столах, на посуде и на разделочных досках… В амбулатории санитары без спецодежды, не моются медицинские даже немногие имеющиеся инструменты и столы… Горох для больных стационара моется в тазике из-под умывальника…» А это – уже строки из жалобы заключенного: «Врачей у нас нет, лечат нас только такие же з/к, как и мы сами. Если язва желудка, дают мел, насморк – спирт на вату и закладывают в нос».

В медпунктах отсутствовало самое необходимое оборудование, а также инструменты и материалы. Главным прибором для диагностики был термометр, и он часто «позволял ловкачам искусственно нагонять температуру и гулять в больных» (выдержка из докладной). Один врач приходился на 70 больных (при норме один на 25-30 человек), перевязочный материал не стерилен, да и его не хватало. Да что говорить о медпунктах на местах, когда порядка не было даже в центральном лазарете, о чем гласит хранящийся в архиве акт проверки: «Белье стирается плохо, и часто его выдают больным с гнидами, что ведет к распространению в лазарете среди больных вшивости… Истории болезни врачами заполняются нерегулярно и несвоевременно. Подкладные судна и мочеприемники не дезинфицируются и распространяют зловоние. В 3-м бараке больные при поступлении в лазарет санобработку не проходят. Собственные вещи больных не дезинфицируются и хранятся в маленькой грязной кладовой. Вокруг лазарета на земле не убраны человеческие испражнения, валяются грязные бинты и вата…»

Между тем руководство требовало от медицинской службы серьезных усилий по восстановлению работоспособности лагерников, так как процент заболеваемости был очень велик, что в свою очередь влияло на производственные показатели, которые, как уже говорилось, были далеко не блестящими. При этом процент неработающих по группе В (больные, инвалиды, слабосильные и т.д.) в отдельные периоды достигал четверти всего населения лагеря. Это была неслыханная цифра.

Проводимые проверки заболеваемости по участкам регулярно показывали, что у з/к на первом месте стоят болезни простудные и кожные. Это, конечно же, было напрямую связано с грязью во всех помещениях лагеря, с плохой работой или полным отсутствием прачечных и сушилок, а также с «разутостью-раздетостью» заключенных. Об этом говорят приказы по Самарлагу, издававшиеся в связи с массовыми обморожениями заключенных и ныне хранящиеся в Государственном архиве Самарской области. Вот строки одного из них:

«Часть з/к в морозные дни выводилась на самые опасные в смысле возможности обморожения места в летних брюках и летней обуви, без рукавиц, в рваных бушлатах, бряках, бурках и рукавицах, а также физически ослабленные… Премблюдо на места работ не вывозилось, бесперебойное снабжение кипятком и 10-минутные обогревания через каждый час работы на участках не были организованы. Работа сушилок для одежды, просушка обуви, ремонт вещдовольствия были плохо налажены…»

На 10 января 1940 года только по Жигулевскому району, например, было зарегистрировано 143 случая обморожения, а в санчасти Управленческого района к этой же дате находилось 65 обмороженных. Конечно же, больше всего страдали от холодов заключенные южных национальностей. При этом в актах об обморожениях в графе «по чьей вине обморозился», как правило, писали «по своей вине».

Еще один вопиющий факт, которые стал предметом расследования с участием начальника Самарлага. Зимой 1938 года начальник Ставропольского отдельного участка должен был отправить в соседний лагерь группу инвалидов, среди которых оказались и тяжелобольные. Однако при этом он не дал себе труда организовать перевозку как следует, в результате чего заключенные-инвалиды находились в пути 22 часа в открытых машинах без соответствующего зимнего обмундирования. Кончилось все тем, что один инвалид в дороге умер от переохлаждения, а все остальные обморозились в той или иной степени. Такой безответственности руководство Самарлага своему подчиненному простить не могло, и в результате начальник участка был наказан… административным арестом на 10 суток, а затем освобожден от должности.

В целом смертность на отдельных участках лагеря была весьма высокой, что нашло свое отражение в ежемесячных и годовых отчетах. Например, в отчете за 1939 год в графе «Убывшие из лагеря» указано: «В другие лагеря – 81670, освобождено – 6305, умерло – 345, по другим причинам – 718». Что это за «другие причины», не расшифровано. Но даже если принять во внимание лишь третью из указанных цифр, то получается, что практически ежедневно в Самарлаге расставался с жизнью как минимум один заключенный.

Впрочем, эта цифра, скорее всего, сильно занижена, и к официальным 345 смертям следует добавить и те самых 718 «нерасшифрованных» убывших лагерников. Ведь в том же отчете за 1939 год указано, что, например, в Жигулевском районе лишь в течение января умерло 17 человек. А ведь в составе Самарлага, как уже говорилось, были еще Ставропольский и Переволокский районы, около 15 отдельных участков и центральный лазарет, где тоже ежедневно умирали люди.

Ко всему прочему отчетность о смертности среди заключенных оказывается очень запутанной. Одни и те же подразделения в разных документах давали на этот счет разные цифры, на что в конце концов обратило внимание и руководство. В связи с такими фактами в январе 1939 года начальник санотдела издал приказ, в котором, в частности, говорилось следующее: «Наши неоднократные требования уделить самое серьезное внимание вопросу внегоспитальной смертности и смертности в первые часы после прибытия в лазарет остаются невыполненными. Из районов и участков продолжают поступать акты о смерти вне лазарета или смерти в лазарете в первые сутки от истощения, туберкулеза и других длительных заболеваний…» (рис. 33).

Впрочем, последующие докладные и отчеты показывают, что и после этого приказа очень много заключенных по-прежнему умирали вне госпитальных стен, и в первую очередь от истощения. По крайней мере, хранящиеся в архиве акты о смерти з/к по форме № 1 буквально пестрят этим диагнозом. Кроме того, заключенные Самарлага умирали и от старости, от непосильной работы, в результате несчастных случаев, от огнестрельных ранений, от болезней, и так далее. Вообще, как явствует из документов, врачи не очень-то утруждали себя точностью диагноза. Сплошь и рядом в официальных актах записывали, что причиной смерти лагерника стал «порок сердца», «упадок сердечной деятельности», «сердечная недостаточность», и так далее. При последующих проверках не подтверждалось до трети (!) поставленных диагнозов, за что медики на местах регулярно получали нагоняи от вышестоящего начальства.

А завершалось земное существование очередного заключенного составлением акта о его погребении (кстати, в то время далеко не все лагерники удостаивались такого официального документа). На четвертушке бумаги, и чаще всего – простым карандашом писался стандартный текст, чаще всего следующий: «Погребение такого-то (далее следует фамилия) произведено с соблюдением следующих правил и инструкций (указываются их номера и даты)… Глубина могилы 2 метра, тело чистое, завернуто в простыню, пропитанную лизолом». И все. Одним словом, был человек – и нет человека. И таких безымянных могил на любом строительстве 30-х годов можно найти тысячи и тысячи…

 

«У котла – все ударники…»

Для того, чтобы заключённые работали как можно более активно и производительно, администрация Самарлага применяла систему зачётов, введённую в лагерях страны в самом начале тридцатых годов, затем ненадолго отменённую, но уже вскоре снова восстановленную. Суть этой системы была в следующем: при выполнении лагерником производственной нормы на 121 процент или выше его срок исчислялся как «один к трём» или даже «один к четырем». Иными словами, один день производительной работы заключенному засчитывался как три дня его пребывания в лагере (рис. 34, 35).

   

Неудивительно, что при широком использовании такого метода «трудовоспитания» производительность труда в местах лишения свободы росла на удивление быстрыми темпами. Однако очень скоро выявился и существенный недостаток системы: руководству лагеря порой оказывалось очень трудно установить, выполнен ли производственный план на самом деле или же на объекте имели место приписки якобы выполненных работ.

Особенно много приписок во время проверок было выявлено на строительстве Безымянской ТЭЦ (рис. 36).

При этом зачёты дней «один к трем» и «один к четырем» учетчики из числа заключенных ставили в первую очередь самым отпетым уголовникам и паханам, которые и заправляли всеми делами в здешнем лагерном пункте. Впрочем, руководство на это обычно старалось закрыть глаза, поскольку заключенные, работавшие на каждой из стройплощадок, всегда были разбиты на бригады, во главе которой обычно стоял бригадир из числа наиболее матерых и опытных уголовников. Такой руководитель бригады сам почти никогда не работал, а лишь следил за дисциплиной в своем подразделении, и, конечно же, за выполнением производственного плана.

Поскольку бригадир всегда назначался лагерной администрацией, то именно от него зависело, как закрывались наряды за выполненную работу, и сколько за это его бригаде перепадало дополнительных мисок каши. А в самые критические минуты бригадир даже мог сам встать на ответственный участок, и, как говорили в то время, «своим примером заразить остальных заключённых». Таковы были методы, с помощью которых лагерная администрация добивалась рабского повиновения «контингента», и тем самым обеспечивала выполнение и перевыполнение производственных планов.

Особую группу заключенных составляли так называемые отказчики. Они не работали по принципиальным соображениям, и бороться с ними было чрезвычайно трудно. Правда, и борьбы-то особой не замечалось. Конечно же, это явление признавалось большим злом, по его поводу принимались оглушительные резолюции: «Вести борьбу с отказчиками, лодырями и симулянтами, наряду с методами внушения оформлять на злостных отказчиков и дезорганизаторов производства материалы для предания их суду». «Внушение» ограничивалось посадкой в изолятор на трое суток и выдачей 300 граммов хлеба. Что же касается суда, то несколько дел на отказчиков действительно было передано в эту инстанцию, и в итоге виновные получили высшую меру наказания – расстрел. Тем не менее число отказчиков в Самарлаге из года в год возрастало. За первые три месяца 1938 года из-за них стройка потеряла 2126 человеко-дней, за такой же период 1939 года – 2757 человеко-дней, а за один только апрель 1939 года – 6488 человеко-дней.

В то же время заключенные оказались очень изобретательными насчет того, чтобы по любому поводу и без повода получить лишний хлеб, а если повезет, то и другие продукты. Вовсю процветали махинации с нормами выдачи довольствия, и этому в значительной степени способствовала принятая в Самарлаге система оплаты труда, где и нормировщики, и учетчики почти поголовно были заключенными, а немногочисленные вольнонаемные работники никогда не шли против общей массы. В результате на стройплощадках сплошь и рядом искусственно занижались нормы выработки, а там, где труд был почти полностью механизирован, в отчетах по-прежнему указывалось «ручные работы», которые, естественно, оплачивались по более высоким расценкам. Кроме того, почти повсеместно завышались расстояния, на которые подвозились материалы, а там, где это было возможно, искусственно усложнялись условия производства. В итоге большинство заключенных получали пайки в гораздо большем объеме, нежели те, которые они могли бы иметь в случае полной ликвидации «туфты».

О необходимости борьбы с приписками и искажением отчетности говорилось почти на каждом совещании руководства Самарлага. «Это зло, - читаем мы в итоговом докладе за 1939 год, - стало почти повседневным явлением… Как не странно, но многие вольнонаемные работники не только нее ведут борьбу с этим обманом и очковтирательством, а сами являются носителями этого возмутительного явления. Не желая ссорится с бригадой з/к, не желая встретить сопротивление со стороны злостных лодырей, дезорганизаторов производства, прорабы… нередко занижают высокие нормы выработки с тем, чтобы угодить бригаде, дать ей возможность получать из лагерного котла лучшее питание…»

Для стимулирования ударной работы на Самарлаге ввели систему поощрительных мероприятий для отличников и передовиков производства из числа заключенных. Им предоставлялись лучшие условия проживания – самые благоустроенные бараки, выдавались новые постельные принадлежности и обмундирование. Ударники получали лучшее питание и имели право на дополнительные свидания, на передачи и посылки из дома, и тому подобное. Неудивительно, что уже вскоре после введения такого положения число участников соцсоревнования и передовиков в лагерях стало расти как на дрожжах. Однако в ходе каждой проверки обычно обнаруживалось, что большинство з/к являются ударниками лишь на бумаге. В связи с этим начальник Самарлага П.В. Чистов на одном из заседаний партактива в сердцах сказал так: «Когда придешь на производство, то там только половина людей выполняет нормы, а как зайдешь на кухню – по котлу все ударники и стахановцы».

При этом порядок питания заключенных в те годы определялся «Основными положениями по организации труда, питания и системы премиальной оплаты труда з/к Самарлага НКВД СССР». Согласно этому документу, при стопроцентном выполнении задания каждый заключенный в сутки должен был получать «установленное котловое довольствие, 1 килограмм хлеба, положенную одежду и культурно-бытовое обслуживание, а также денежное премвознаграждение - 40-50 копеек в день».

Разумеется, не выполняющим нормы денег не полагалось вовсе. Питание такие зеки получали с основного котла, хлеба - от 400 до 800 граммов в сутки, в зависимости от степени выполнения задания. А вот выполнение 115 и более процентов от плана считалось ударной работой, и такому «стахановцу» назначался «ударный котел». Те же, кто делал за смену лишь 25 процентов от нормы или меньше, приравнивались к отказчикам от работы. Они получали «штрафной котел» и всего 300 граммов хлеба в сутки.

В цифрах это выглядело следующим образом: «штрафной котел» - 1148 калорий, «ударный» - 4240, в ценах того времени «общий котел» - 1 руб. 09 коп. в день, «ударный» - 1 руб. 45 коп., «штрафной» - 51 коп. А для примера стоит привести раскладку основных продуктов по котлам (в граммах):

                              «общий котел»  «ударный»  «штрафной»

Крупа                            90            120            35

Мясо (10 дней)                   33             50             -

Рыба (20 дней)                  133            200            75

Овощи                           620            750           400

Сахар                             8              8             6

 

Хлеб выдавался на всю бригаду в разрезанном виде и распределялся среди членов бригады. Кроме того, на территории лагеря находились ларьки, в которых предполагалось вести торговлю «дефицитом» - селедкой, кондитерскими изделиями, махоркой, чаем и даже сахаром. Также здесь должны были быть и платные столовые, в которых работающие ударно могли бы дополнительно питаться. В столовском рационе предусматривался даже рыбий жир. В общем, судя по описанию, это был не лагерь, а прямо-таки санаторий. Но на самом деле все это существовало только на бумаге, которая, как известно, все стерпит. На деле же обстановка здесь была совсем другой…

Ну как же можно находиться у воды - и не напиться! И вот наглядное подтверждение этой народной мудрости: по материалам внутренних проверок лагерей, на всех без исключения участках Самарлага процветало беззастенчивое воровство продуктов питания со стороны лагерного начальства и прочих служащих.

В частности, на Мехзаводском участке 23 человека из числа вольнонаемных, работающих в здешнем лазарете и амбулатории, а вкупе с ними - и сам начальник участка долгое время делили между собой диетпитание, отпускаемое ежемесячно на 30-40 больных из числа заключенных. В ларьке для заключенных на Куйбышевской ТЭЦ начальник районного отделения Самарлага взял на 652 рубля тканей, да еще на 241 рубль сливочного масла, причем деньги за товары внести в кассу «забыл», за что сняли с работы заведующего ларьком, который, между прочим, был… заключенным. А на первом участке Сызранского района только в январе 1938 года зекам было недодано в общей сложности 74 килограмма масла и по 500 граммов мяса на каждого заключенного (всего же их здесь было в то время 808 человек).

Что же касается витаминов… При проверке Ставропольского участка Самарлага весной 1939 года было обнаружено 94 человека, больных цингой, так как они всю зиму не получали положенных им овощей. Неудивительно, что при такой обстановке истощение заключенных было повальным бедствием в лагерях.

Первое время после начала массовых репрессий даже некоторые из руководителей Самарлага, не говоря уже про отдельные участки, озадаченные большим наплывом в лагеря «террористов, диверсантов, шпионов» ежовского «призыва», не всегда знали, как правильно вести себя с этой категорией лиц. И в адрес вышестоящего начальства то и дело сыпались вопросы: размещать ли их отдельно или вместе с «бытовиками» и рецидивистами, можно ли выдавать им для чтения газеты и журналы, обучать ли их в школе азам грамоты, и можно ли в случае хорошей работы помещать их портреты на Доске почета. Лишь через несколько месяцев в «Положении о культурно-воспитательной работе в лагерях и колониях НКВД» на этот счет появились четкие указания.

Задачи, которые ставило руководство Самарлага «в процессе культурно-воспитательной работы среди заключенных», были поистине грандиозными (рис. 37).

Прежде всего это - «укрепление режима лагеря, выполнение и перевыполнение производственного плана путем внедрения в массу заключенных стахановских методов труда».

Вторая задача – воспитательная. «Лагерь, - говорилось в докладе на совещании, проводимым в феврале 1939 года культурно-воспитательным отделом Самарлага с участие представителей ГУЛАГа, - организован вокруг такой гигантской стройки, как Куйбышевский гидроузел, не только для того, чтобы использовать в определенных пределах труд этих людей на стройке».

И, наконец, третья задача, входящая в культурно-воспитательную программу – ликвидация неграмотности, разъяснение Сталинской Конституции, организация культурного отдыха заключенных. На этот счет на упомянутом выше совещании было определено следующее: «Подчинить волю заключенных большевистской воле… приучить этих людей, в конце концов, к честному труду, на основе которого у них должны измениться психология и мировоззрение».

Но о каком перевоспитании могла идти речь, когда в лагере не могли организовать простой культурный отдых его обитателей! По существу, на территории Самарлага не было ни одного клуба для заключенных. Красные уголки и культпалатки чаще всего использовались не по назначению, да и свободного времени у лагерников было мало. Рабочий день здесь длился 11-12, а то и больше часов. А после работы в выходные дни их нередко выгоняли из бараков для уборки территории.

С заключенными, попавшими в лагерь по политическим статьям, запрещалось проводить читки газет, и тем более доверять им проводить такие читки, ибо было замечено, что, «читая ту или иную заметку, они очень тонко иронизировали и… старались оказать влияние на слушателей, заронить сомнение, истолковать то или иное сообщение газеты как обман. По существу, они пытались использовать читку для самой настоящей агитации». Осужденных по 58-й статье нельзя было также использовать в качестве культвоспиторганизаторов, руководителей кружков художественной самодеятельности и работников библиотек.

 

Издержки плановой экономики

Но вернемся к начальному этапу работ на Волгострое. Почти сразу же после принятия решения о строительстве ГЭС на Самарской Луке правительство СССР столкнулось с множеством трудностей – в первую очередь с организационными и финансовыми. В частности, смета строительства на 1938 год была утверждена лишь в мае того же года. Тогда она была утверждена в размере 270 миллионов рублей, а уже в августе оказалась урезанной на 56 миллионов рублей. И хотя в районе намечаемого гидростроительства к тому моменту уже было развернуто более десятка лагерей для заключенных, Волгострой испытывал острую нужду в рабочей силе, в том числе в плотниках, каменщиках, штукатурах, шоферах, экскаваторщиках и так далее.

В эти же годы одной из главных причин сложного положения дел на гидроузле была плохая организация строительства. Это обстоятельство резко снижало и без того слабую производительность труда заключенных. Но настоящим бичом Волгостроя были простои. Сотни тысяч рабочих дней было недодано строительству только лишь по этой причине, и миллионы рублей улетели «в трубу».

«После развода на работу, - читаем мы об этом в одной из архивных докладных на имя высокого начальства, - в течение почти двух часов з/к болтаются без дела, рабочие места вовремя не готовятся, бригады не обеспечиваются нужным инвентарем. Прорабы и другие руководители работ, как правило, раньше чем через 2 часа после развода на объектах не появляются, и заключенные предоставлены одному стрелку, охраняющему их».

Хронически не хватало самых необходимых инструментов. На 30 человек, например, была всего лишь одна пила-ножовка. Камнедробилки простаивали. Шпалы привозили за 200-300 метров до их укладки, и все это расстояние их приходилось нести на руках. На работу же заключенным порой приходилось добираться пешком за 10-15 километров.

Вот выдержка из жалобы одного из заключенных в Верховный Совет СССР (ныне хранится в Государственном архиве Самарской области):

«Известняковый камень… бесцельно перекладываем с места на место, инструмент не ремонтируется, его не хватает, не хватает даже веревок, из-за этого ежедневно жертвы…»

При этом в лагерях процветали так называемые промоты (то есть продажи казенного имущества). Так, только за 1 квартал лишь в одном из лагерей Жигулевского района было промотано вещдовольствия на 126 тысяч рублей. «Только отсутствие настоящей борьбы с промотами со стороны руководящего состава лагеря и партийных и профсоюзных организаций, - признается в одном из писем того времени начальник СКГУ и Самарлага П.В. Чистов, - можно объяснить такое положение… Имеют место случаи выдачи промотчикам повторно обмундирования хорошего качества… Процветает скупка сотрудниками СКГУ вещдовольствия у заключенных…» Фактически в этом документе признается, что скупку казенного имущества у «контрреволюционеров и троцкистов» вели честные советские граждане, которые хотя и способствовали хищениям государственного имущества, но в то же время по отношению к зекам находились по другую сторону решетки. Видимо, им это прощалось потому, что все скупщики были «идейно правильными»…

В июне 1939 года руководство СКГУ было вызвано в Москву «на ковер». Новый нарком внутренних дел СССР Л.П. Берия (рис. 38)

дал резко отрицательную оценку строительных работ в районе гидроузла. В результате по итогам совещания в НКВД был издан приказ, который, по идее, должен был стимулировать рост производительности труда на строительстве и поощрять передовиков на перевыполнение планов. Однако на деле, как показали дальнейшие события, никакого улучшения ситуации на Волгострое так и не произошло.

Более того: почти сразу же после совещания у товарища Берия выяснилось, что в связи с очередной «перекройкой» проектной документации СКГУ оказалась никому не нужной уже возведенная железнодорожная линия Сызрань – Переволоки сметной стоимостью 20 миллионов рублей (рис. 39).

А в целом же все работы 1939 года были завершены с недовыполнением плана строительно-монтажных работ на 22 процента и перерасходом средств на 14 миллионов рублей.

Но еще более безотрадная картина на Волгострое сложилась в 1940 году. О причинах возникновения такой ситуации в закрытой справке Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП (б) говорится, что здесь процветают «варварское и бесхозяйственное использование строительных и людских ресурсов» (например, КПД использования автотранспорта не превышал 30 процентов). При этом проверки установили, что до 70 процентов заданий, изложенных в приказах по строительству, не выполнялись в установленные сроки. В документе указывается, что «на строительстве гидроузла процветают атмосфера безответственности и стремления к перестраховке, и, как непременный спутник безответственного отношения к делу – очковтирательство и обман».

Кроме того, вскоре выяснилось, что в СКГУ и Самарлаге непомерно высоки административно-хозяйственные расходы. В частности, один только Жигулевский район за первый квартал 1939 года целиком израсходовал все средства, отпущенные ему на весь этот год. А отсутствие определенной структуры аппарата управления, а также четкого распределения функций в руководстве СКГУ приводило к невероятной путанице в работе. Например, в любую бригаду в одно и то же время могло прийти два указания по одному и тому же поводу от различных управленческих структур, которые при этом носили взаимоисключающий характер.

По итогам проверки Комиссии партийного контроля ЦК ВКП (б) во всех подразделениях СКГУ и Самарлага проводились партийные собрания, а в конце года – совместная итоговая партийная конференция этих ведомств. Выступивший с докладом на конференции начальник строительства П.В. Чистов откровенно говорил, что проверка выявила весьма неприглядное лицо коммунистов на Волгострое. В докладе он отметил, что многие из руководящих работников СКГУ, имеющие в кармане партийный билет, «не играют авангардной роли, пассивны, а порой – и откровенно безразличны к работе… Их безразличное отношение настолько бросается в глаза, что даже беспартийные товарищи не могут этого выносить». А еще Чистов резко заклеймил в своем выступлении коммунистов – «любителей трескучих фраз, безответственных заявлений, бездельников и крикунов».

Несмотря на все проверки и вызовы «на ковер», положение дел на строительстве гидроузла так и не улучшилось. В итоге в начале 1940 года при Совете народных комиссаров РСФСР была образована постоянно действующая комиссия по вопросам строительства Куйбышевского гидроузла, а на деле – комиссия по изучению ситуации, складывающейся на этом важнейшем объекте.

А впоследствии, как уже было сказано, благодаря изысканиям геологов правительство СССР было вынуждено отказаться от проекта возведения ГЭС в Жигулевских воротах. После Великой Отечественной войны строительство перенесли 80 километров выше по течению Волги – в район города Ставрополя. Здесь, как известно, в 1950 году и началось сооружение гидроузла, в то время крупнейшего в мире (рис. 40).

Поэтому приходится констатировать, что скорбный труд огромного числа заключенных Самарлага в тридцатые годы во многом оказался напрасным. Итогом работы комиссии по вопросам строительства Куйбышевского гидроузла стало постановление правительства от 11 октября 1940 года о свертывании всех работ на СКГУ и о ликвидации Самарлага. Тогда же почти все лагеря бывшего Самарлага передали во вновь образованное Управление Особого Строительства НКВД СССР. Система лагерей при этом управлении получила название Безымянлага по имени железнодорожной станции Безымянка Куйбышевской железной дороги. Но об этом - в следующей главе.

Валерий ЕРОФЕЕВ.


Просмотров: 6694



При подготовке публикаций сайта использованы материалы
Самарского областного историко-краеведческого музея имени П.В. Алабина,
Центрального государственного архива Самарской области,
Самарского областного государственного архива социально-политической истории, архива Самарского областного суда,
частных архивов и коллекций.
© 2014-. История Самары.
Все права защищены. Полное или частичное копирование материалов запрещено.
Об авторе
Политика конфиденциальности