Куйбышевгидрострой-Кунеевлаг

Куйбышевгидрострой-Кунеевлаг

(Строительство Волжской ГЭС имени В.И. Ленина, ныне – Жигулевская ГЭС)

После большого перерыва в гидростроительстве, вызванным войной, советское правительство решило вернуться к вопросу о сооружении Куйбышевской ГЭС на Волге, благо, что многие объекты, необходимые для этого гидроузла, были возведены еще заключенными Самарлага в 1937 – 1940 годах. Однако теперь разработчики учли узкие места и просчеты, допущенные при проектировании Волгостроя пятнадцатилетней давности, и в первую очередь при выборе места для этой стройки. Также были учтены прежние ошибки в организации финансирования строительства и в его снабжении.

Как начинался Кунеевский ИТЛ

О возрождении прежних грандиозных планов, но уже на новом, более высоком уровне, советские граждане узнали из постановления Совета Министров СССР от 20 августа 1950 года, в котором говорилось о дальнейшей электрификации страны, предусмотренной еще планом ГОЭЛРО (рис. 1),

и о начале строительства Куйбышевской гидроэлектростанции мощностью 2 миллиона киловатт. На этот раз ее плотину было решено перенести на 80 километров выше Куйбышева по течению Волги, в окрестности небольшого городка Ставрополь-на-Волге (ныне Тольятти), который в то время носил статус районного центра (рис. 2).

Чуть позже для облегчения управления строительством Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 18 апреля 1951 года Ставрополь был преобразован в город областного подчинения.

Конкретным же местом дислокации плотины ГЭС проектировщиками был определен створ между только что образованным на правобережье Волги рабочим поселком Жигулевск и левобережным селом Кунеевка (рис. 3).

Здесь слева от фарватера реки располагался длинный и узкий остров Телячий. И если на правом берегу Волги в этом месте уже бурно развивались нефтепромыслы, то левобережный участок, примыкающий к селу Кунеевка, цивилизация в то время затронула в еще очень малой степени. Старики до сих пор вспоминают, что здесь, в лабиринте мелких островов и проток, в начале 50-х годов были прекрасные места для рыбной ловли (рис. 4).

В настоящее же время село Кунеевка уже не существует: его затопило еще в 50-е годы при подъеме уровня водохранилища. А примерно на том месте, где оно когда-то стояло, ныне частично располагаются шлюзовой канал и прочие шлюзовые сооружения, а частично – кварталы Комсомольского района Тольятти.

Кунеевский исправительно-трудовой лагерь (ведомственный почтовый шифр ДЗ-15) был образован в соответствии с постановлением Совета Министров СССР и приказом МВД СССР от 6 октября 1949 года (рис. 5).

Местом его дислокации тогда же был определен город Ставрополь (ныне Тольятти) Куйбышевской (ныне Самарской) области. В течение восьми месяцев (со дня основания и до июля 1950 года) лагерь входил в структуру Главгидростроя МВД СССР, и численность его заключенных в это время колебалась от 1250 до 1320 человек.

Так было до тех пор, пока в августе 1950 года, сразу же после публикации постановления Совета Министров СССР о начале работ по возведению ГЭС, не было создано специализированное управление Куйбышевгидрострой, подчинявшееся непосредственно МВД СССР. Первым начальником Куйбышевгидростроя тогда же был назначен генерал-майор инженерно-технической службы Иван Васильевич Комзин (рис. 6),

который одновременно, согласно существовавшему тогда положению, являлся и начальником Кунеевского ИТЛ. Главным инженером сначала был назначен Николай Федотович Шапошников, но он на этой должности проработал недолго. В 1952 году его на посту главного инженера сменил Николай Васильевич Разин (рис. 7),

который и завершал строительство ГЭС.

Об Иване Васильевиче Комзине (1905-1983) здесь следует сказать особо. По его биографии вполне писать историю самых грандиозных инженерно-технических сооружений не только СССР, но и ряда других государств мира. В конце 20-х годов он окончил высшее инженерно-строительное училище в Москве, после чего участвовал в возведении легендарной Магнитки и ряда других уральских заводов. В годы Великой Отечественной войны он занимался строительством оборонительных сооружений на самых ответственных направлениях удара фашистских войск, а после освобождения советской земли руководил восстановлением портовых сооружений сначала в Севастополе, а затем в Таллине и других городах Прибалтики. После этого Комзин и был назначен начальником строительства Куйбышевской ГЭС, по окончании которого он был удостоен звания Героя Социалистического Труда.

И.В. Комзин совмещал руководство Куйбышевгидростроем и Кунеевским ИТЛ до 19 августа 1952 года, когда по решению правительства возведение этого важнейшего объекта было выведено из структуры МВД СССР и передано в Министерство энергетики СССР. С того момента Комзин остался «всего лишь» в должности начальника Куйбышевгидростроя (рис. 8).

А после него исполняющим обязанности начальника Кунеевского ИТЛ вплоть до 10 октября 1953 года был полковник И.А. Афанасьев, которого на этом посту сменил генерал-майор А.П. Медведев,  руководивший лагерем до 4 февраля 1954 года. Сменивший его полковник Г.А. Марин возглавлял Кунеевский ИТЛ до 5 апреля 1957 года, после чего начальником лагеря был назначен полковник В.Е. Автономов. Он находился в этой должности вплоть до ликвидации Кунеевского ИТЛ в марте 1958 года.

В конце 50-х годов И.В. Комзина отозвали с берегов Волги в распоряжение Минэнерго СССР, и уже вскоре при личном одобрении Н.С. Хрущева он был направлен в Египет для руководства возведением Асуанской гидроэлектростанции, которую в то время называли не иначе как «символ советско-египетской дружбы». По окончании работы на берегах Нила Иван Васильевич еще некоторое время находился в штате Минэнерго СССР и одновременно вел преподавательскую работу в Московском инженерно-строительном институте. После кончины И.В. Комзина в 1983 году его именем была названа одна из улиц Тольятти.

Ветераны Куйбышевгидростроя вспоминают, что их начальник был не только генералом по воинскому званию, но еще и прекрасным техническим специалистом, опытным руководителем, умеющим работать с людьми. Комзин никогда не «вытягивался в струнку» перед самым высоким начальством, в том числе и перед секретарями обкома, а всегда отстаивал свою точку зрения, и тем самым частенько оказывался весьма неудобен для представителей партийного руководства.

Поговаривают, что кое-кто из Куйбышевского обкома КПСС в те годы был бы не прочь избавиться и от строптивого начальника строительства. Однако партийные бонзы при этом прекрасно понимали, что вряд ли кому-либо другому, кроме Комзина, будет по плечу та громадная организационная работа, которая ежедневно и ежечасно требовалась на этой гигантской стройплощадке. А еще Иван Васильевич был поистине незаменим в деле подбора толковых специалистов и вообще в формировании коллектива строителей. Он умел ставить перед подчиненными цели и добиваться их достижения.

После окончания строительства ГЭС и перевода И.В. Комзина в распоряжение Минэнерго СССР начальниками Куйбышевгидростроя с конца 50-х годов поочередно были В.Я. Кан, К.И. Смирнов и Н.Ф. Семизоров, а главными инженерами - А.И. Трегубов, Н.Ф. Семизоров и Д.В. Еремеев. Первым директором-заказчиком строящейся ГЭС стал А.К. Рябошапко, а главным инженером – М.А. Саркисов.

Первые колышки

Но вернемся к началу 50-х годов, когда в районе тогдашнего Ставрополя разворачивалась грандиозная панорама «стройки века». Уже в течение августа-сентября 1950 года здесь были сформированы все основные структуры и подразделения Куйбышевгидростроя: управления материально-технического снабжения, механизации, автотранспорта, и, конечно же, управление Кунеевского исправительно-трудового лагеря. В его структуре был создан политотдел, разместившийся в Ставрополе. Начальником политотдела в августе 1950 года был назначен полковник МВД А.Г. Воронков, его заместителем – полковник С.И. Задорнов.

В течение августа – декабря 1950 года в левобережье Волги выросли два барачных поселка заключенных (рис. 9).

На окраине Ставрополя было образовано лагерное отделение № 1 (начальник А.И. Гуркин), которое занималось возведением различных объектов в Порт-Поселке и Соцгороде. Непосредственно на Кунеевской стройплощадке, в левобережье Волги, тогда же было образовано лагерное отделение № 2 (начальник А.А. Луговкин), которое сразу же занялось расчисткой площадки под шлюзы и строительством поселка, впоследствии получившего название Шлюзовой. Тогда же в город стали прибывать первые вольнонаемные строители и технические специалисты, которых размещали по частным квартирам Ставрополя.

Для решения всех производственных вопросов в конце года здесь было создано Управление Левобережного района промышленно-гражданского строительства, уже вскоре ставшее Главным управлением. В его составе постепенно были образованы управления основных работ, производства бетона, сборного железобетона, сварочных работ, строительства гидроэлектростанции, плотин и шлюзов, гидромеханизации и некоторые другие.

В течение первого года в левобережном районе, кроме упомянутых выше отделений Кунеевского ИТЛ №№ 1 и 2, были образованы также лаготделение № 3 (начальник И.И. Грачев), занимавшееся строительством шлюзов, и № 4 (начальник А.В. Суслов), в чьи задачи входили работы в поселке Шлюзовой. Впоследствии здесь же появились лаготделение № 11 (начальники И.А. Николаенко и П.П. Харитонов), заключенные которого бетонировали нижние судоходные шлюзы, а также строили каналы между верхними и нижними шлюзами. Лаготделение № 15 (начальник П.А. Балобин) занимались возведением поселка Жигулевское море, а заключенные лаготделения № 16 (начальник Ф.В. Убиенных) работали на строительстве водосливной плотины и верхних судоходных шлюзов (рис. 10).

Одновременно в правобережье Волги были основаны лагерные отделения Кунеевского ИТЛ № 6 (начальник подполковник А.В. Кульков), № 7 (начальник подполковник В.А. Ширяев), № 8 (начальник – майор В.В. Иванов), главным объектом для которых был огромный котлован здания гидроэлектростанции. Примерно в то же время в поселке Моркваши образовалось лаготделение № 9 Кунеевского ИТЛ (начальник младший лейтенант Г.Н. Бычков), прикрепленное к деревообрабатывающему комбинату (ДОКу). Позже в поселке Яблоневый овраг было создано лаготделение № 17 (начальник подполковник Н.М. Усянов), где заключенные работали на каменных карьерах.

При участии заключенных в декабре 1950 года на строительстве ГЭС началась отсыпка камня в банкет (рис. 11).

Так называли трехсотметровую каменную дамбу в русле Волги у правого берега. При этом отсыпка велась со льда Волги, через несколько прорубей, что, конечно же, было связано с немалым риском. А вот 18 февраля 1951 года в хронике строительства ГЭС считается особой датой: в этот день ковш экскаватора вынул первый кубометр грунта для котлована на месте будущего здания гидроэлектростанции. Поэтому считается, что именно с указанной даты на строительстве завершились все подготовительные работы, и «великая стройка коммунизма» вступила в свой главный этап.

В течение 1950-1953 годов заключенные в разных уголках Куйбышевской области построили сотни километров магистральных автодорог (рис. 12).

Специально для этих целей приказом МВД СССР от 12 октября 1949 год было создано Управление ИТЛ Гушосдора МВД СССР (первый начальник инженер-майор А.А. Николаев, в дальнейшем – В.Ф. Бучин и В.А. Пономарев). Это управление в 1951 году начало строительство постоянного железобетонного моста через Самару в областном центре, а впоследствии к его возведению привлекались также заключенные лаготделений №№ 2 и 3 Кунеевского ИТЛ. Мост был крайне необходим для постоянного транспортного сообщения между центром города и районами, где строились нефтеперерабатывающие предприятия. Позже приказом  МВД СССР от 29 апреля 1953 года Гушосдор был закрыт, а все его подразделения переданы Кунеевскому ИТЛ. Что же касается автомобильного моста через Самару, то все работы на этом объекте завершились 15 сентября 1954 года, когда по нему было официально открыто движение.

А немного раньше, в течение зимы 1950-1951 года, заключенные «автодорожных» лагерей Гушосдора приступили к сооружению моста через реку Сок неподалеку от той точки, где она впадает в Волгу. Строительство же самого автомобильного шоссе «Куйбышев – Ставрополь» началось несколькими месяцами позже, для чего у подножия Сокольих гор, в Курумочской пойме и в Задельнинском лесничестве была прорублена широкая просека. При этом в подготовке трассы, вырубке леса, отсыпке земли, песка и щебня участвовали не только заключенные, но и вольнонаемные рабочие из числа населения окрестных сел – Большой Царевщины, Курумоча, Винтая и Зеленовки.

Интересные воспоминания о подготовке этой трассы сохранил бывший первый секретарь Ставропольского горкома КПСС и ветеран Куйбышевгидростроя А.Т. Паренский (рис. 13),

в то время работавший секретарем парткома управления. По его словам, в конце 1950 года неожиданно возник спор между начальником строительства И.В. Комзиным и первым секретарем Куйбышевского обкома КПСС А.М. Пузановым (рис. 14)

о том, где именно должна проходить трасса будущего шоссе. Комзин, как опытный хозяйственник, конечно же, ратовал за кратчайший маршрут по линии Красная Глинка – Большая Царевщина – Курумоч – Зеленовка – Ставрополь. А вот Пузанов отстаивал хотя и более длинный путь (через Васильевку и Узюково), но зато более удобный для здешнего сельского населения. После жарких споров в кабинете ответственные работники решили проехаться по всей будущей трассе. Далее А.Т. Паренский рассказал следующее:

«На берегу реки Сок секретарь обкома вдруг сказал, обращаясь ко мне: «Ты всю дорогу молчал, соблюдал нейтралитет, а теперь рассуди нас. Сейчас мы с начальником строительства возьмем по булыжнику, и кто из нас забросит его дальше в воду, тот и победит, и его вариант трассы будет согласован». Я смутился, но вынужден был разнять их руки. После этого Комзин и Пузанов взяли булыжники, и, подойдя поближе к берегу, с разбегу закинули их в воду. Комзин бросил камень примерно метра на два дальше. Тут же он подозвал к себе прораба-дорожника Н. Рыкова и на его карте карандашом провел прямую линию, сказав при этом: «Поступим так, как сделал в свое время царь Николай I, когда на карте с помощью сабли и карандаша обозначил путь, по которому прошла железная дорога от Санкт-Петербурга до Москвы».

Конечно же, Пузанов в этом споре дал маху, не учтя личных качеств Комзина. Иван Васильевич был громадным мужчиной двухметрового роста, в молодости занимался спортом, и потому без труда одержал победу в метании камня. В итоге трасса пошла по самому короткому маршруту, и уже к середине лета она была полностью готова к эксплуатации. К тому времени было завершено и сооружение автомобильного моста через реку Сок, после чего на стройплощадки ГЭС беспрерывным потоком пошли грузы со стороны Куйбышева.

Но для окончательного решения транспортной проблемы Куйбышевгидростроя было необходимо наладить не только автомобильное, но и железнодорожное снабжение всей гигантской стройплощадки. Выше уже говорилось, что во второй половине 30-х годов, в период существования Самарлага, была построена железнодорожная ветка «Сызрань – Переволоки». Однако после 1940 года, когда началась консервация всех ранее возведенных объектов гидроузла, эта рельсовая линия оказалась фактически брошенной и никак не использовалась в течение целого десятилетия.

Железнодорожники в робах

Сразу же после выхода в свет решения о возобновлении строительства Куйбышевской ГЭС на Переволокскую железнодорожную линию были брошены значительные силы заключенных (рис. 15).

Уже в сентябре 1950 года их отряды под руководством технических специалистов начали необходимые ремонтные работы на 50-километровом участке рельсового пути между Сызранью и Переволоками, а затем основным занятием лагерников стала прокладка новой железнодорожной линии на отрезке от Переволок до Жигулевска. Наиболее трудным для проходчиков оказался участок, проходящий по склонам Отважненского оврага, где уклон местности в ряде мест достигает 60 градусов. Для того, чтобы железнодорожные составы без затруднений могли преодолевать горный перевал, проектировщикам пришлось этот участок магистрали провести в форме петлеобразного изгиба, хорошо заметного на карте. К середине июля 1951 года сооружение всего 40-километрового участка пути было завершено, а 24 августа того же года состоялось официальное открытие регулярного движения по железной дороге «Сызрань – Жигулевск».

Одновременно велось и строительство левобережной железнодорожной линии на отрезке от поселка Горного (ныне он входит в Красноглинский район Самары) до Ставрополя (рис. 16).

Известно, что участок пути от станции Средневолжская до подножия Сокольих гор был сооружен еще заключенными Самарлага в 1937-1939 годах. Дальнейшая прокладка магистрали в то время не планировалась, потому что во второй половине 30-х годов плотину ГЭС предполагалось возвести именно в створе Жигулевских ворот. Теперь же проектировщикам пришлось готовить новую техническую документацию для новой линии, что было выполнено в рекордно короткие сроки.

В итоге благодаря усилиям заключенных сразу нескольких отдельных лагерных пунктов (ОЛП) железнодорожный мост через реку Сок и почти 90-километровой отрезок рельсового пути были полностью готовы к середине осени 1951 года, а 30 ноября официально открылось движение по левобережной железнодорожной линии «Куйбышев – Жигулевское море». В этот день на Кунеевскую стройплощадку прибыл первый поезд из областного центра. А 31 января 1952 года для обслуживания линии и организации перевозки грузов для строящейся ГЭС было создано Красноглинское отделение Куйбышевской железной дороги.

Одновременно другие отряды заключенных сразу с двух сторон тянули к району гидростроительства высоковольтные линии электропередач, поскольку собственных мощных источников энергии в Ставрополе и Жигулевске в то время еще не было. В сентябре 1951 года было закончено строительство линии электропередач «Куйбышев – поселок Комсомольск», благодаря чему на стройплощадки началась подача тока с Безымянской ТЭЦ и Куйбышевской ГРЭС. А 21 декабря вступила в строй действующих линия электропередач «Сызрань – Жигулевск» протяженностью 96,7 километра, по которой Куйбышевгидрострой стал снабжаться еще и энергией от Сызранской ТЭЦ.

Необходимо отметить еще один участок работы, связанной со строительством ГЭС, где также широко использовался труд заключенных. Речь идет о выполнении постановления Совета Министров СССР от 21 ноября 1951 года «О мероприятиях по переселению населения и переносу на новые места предприятий и сооружений в связи со строительством Куйбышевской ГЭС». Согласно этому постановлению, из зоны водохранилища на новые места предстояло перенести в общей сложности 1514 дворов колхозников, рабочих и служащих (рис. 17).

Из них 928 дворов находились на территории Ставропольского района, в Шигонском – 526 дворов, и в Жигулевском – 60 дворов. Забегая вперед, необходимо сказать, что в течение 1953 – 1955 годов были выполнены огромные работы по переносу на новую площадку города Ставрополя и подготовке к затоплению ложа Куйбышевского водохранилища.

Бывший председатель Ставропольского горисполкома А.Т. Паренский об этих временах вспоминает так:

«Самым трудным делом при переносе домов на новое место оказалось преодоление психологического барьера – нужно было убедить горожан в необходимости разборки домов, их перемещении и строительстве за сосновым бором. Многие не хотели верить, что им предстоит сниматься с обжитого места и начинать новую жизнь в открытом поле. На улицах города люди собирались группами, обсуждали, спорили, доказывали свою точку зрения на это волнующее событие. Никто не желал разбирать свой дом первым, соседи кивали друг на друга, придумывали разные причины, чтобы оттянуть время. Горсовету и горкому партии пришлось изменить тактику и проводить индивидуальные беседы с наиболее известными и авторитетными горожанами. Переговорили со многими, но первым согласился приступить к разборке дома известный в городе сапожник Василий Константинович Стариков… Одна из его дочерей, фронтовичка Раиса, в помощь отцу направила своего мужа, майора Григория Хорешко. Майор приехал в Ставрополь летом 1953 года и по-военному, не мешкая, приступил к делу: оформил ссуду, закупил необходимый материал на обновление сруба, договорился о выделении автотранспорта и вместе с тестем первым приступил к разборке дома. Это действо происходило, конечно же, на глазах изумленных соседей… Вскоре многие последовали примеру Стариковых».

И если частные жилые дома Ставрополя и надворные постройки переносились на новое место в основном самими владельцами подворий, то все строения, находящиеся на государственном балансе, многие административные здания, а также хозяйственные объекты разбирались, перевозились и заново собирались на новом месте в основном силами заключенных лаготделений Кунеевского ИТЛ. Кроме того, лагерники в те же годы построили и целые жилые кварталы на территории вновь образованных районов Ставрополя: Соцгорода, Портпоселка, Комсомольска, Шлюзового и близ станции Жигулевское море (рис. 18).

В этот же период времени произошли административные изменения в ряде населенных пунктов, непосредственно прилегающих к району гидростроительства. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 21 февраля 1952 года рабочий поселок Жигулевск был преобразован в город областного подчинения. Чуть позже, 20 марта того же года, Куйбышевский облисполком утвердил проект планировки и застройки города Ставрополя и Портового поселка, а 2 апреля он утвердил проект планировки и застройки города Жигулевска. В последующие годы территория города Ставрополя расширялась в основном за счет кварталов, выросших вокруг зоны ГЭС. Так, 26 ноября 1953 года в городскую черту были включены поселки Шлюзовой, Жигулевское море, Четвертый и Пятый, а в апреле 1954 года в границы Ставрополя вошел и Портовый поселок.

Что же касается хода строительных работ на Куйбышевской ГЭС, то основные их этапы 1951-1953 годов хорошо известны. Краткая же хроника наиболее важных событий тех лет такова. В июле 1951 года в районе села Зеленовка на левом берегу Волги началось строительство нижних судоходных шлюзов гидроузла. Неподалеку от этого места 16 ноября того же года заключенные лаготделений №№ 3 и 4 приступили к возведению левобережного большого бетонного завода (рис. 19).

В марте 1952 года началось сооружение 8-километровой перемычки водосливной плотины гидроэлектростанции. Строительство верхних судоходных шлюзов Куйбышевской ГЭС было начато 16 июня того же года, а 19 декабря в Жигулевске госкомиссия приняла в эксплуатацию здания больничного городка Куйбышевгидростроя. В эти же декабрьские дни началось бетонирование днища нижних шлюзов Куйбышевской ГЭС (рис. 20).

По программе культурного строительства 15 февраля 1953 года в поселке Солнечная Поляна близ Жигулевска начал работу новый клуб нефтяников. В апреле того же года был сдан в эксплуатацию Жигулевский камнещебеночный завод, а уже 30 июля в фундамент здания ГЭС легли первые кубометры бетона местного производства.

Именно в эти месяцы все жители нашей страны пережили множество социальных катаклизмов, так или иначе связанных со смертью И.В. Сталина. Одним из самых памятных потрясений стала, конечно же, широкая амнистия, которая была проведена в июне 1953 года по приказу министра внутренних дел СССР Л.П. Берии. Вопреки ожиданиям, эта амнистия коснулась главным образом не тех, кто попал в лагеря по контрреволюционной 58-й статье УК РСФСР, а «классических» уголовников. Среди освободившихся по «бериевской» амнистии были в основном воры, грабители и убийцы, в том числе и значительное число неисправимых рецидивистов. А до широкомасштабного освобождения и реабилитации прочих заключенных оставалось еще около трех лет.

Марксисты-подпольщики

Как известно, в середине «холодного лета 1953 года», после «бериевской» амнистии, в большинстве регионов страны резко обострилась криминальная ситуация и участились нападения на работников милиции с целью завладения их оружием. Отдельные уголовники объединялись в вооруженные банды, которые грабили склады, магазины, рестораны, убивали людей, пытавшихся от них защищаться. Правда, уже к концу года благодаря неимоверным усилиям правоохранительных органов этот всплеск преступности удалось погасить.

Конечно же, многие из амнистированных уголовников, так и не захотевшие честно трудиться после июньского освобождения и снова вступившие на преступный путь, к этому времени либо получили новые сроки и возвратились в лагеря, либо были ликвидированы при попытке вооруженного сопротивления. По времени же все эти потрясения совпали с арестом, осуждением и расстрелом бывшего министра внутренних дел СССР Л.П. Берия (рис. 21),

который, как официально считается, путем широкой амнистии надеялся повсеместно дестабилизировать ситуацию, чтобы вскоре ввести чрезвычайное положение в стране и таким путем захватить единоличную государственную власть.

Бывший председатель Ставропольского горисполкома А.Т. Паренский в своих воспоминаниях сообщил некоторые интересные подробности, связанные с событиями того времени в Кунеевском ИТЛ. В частности, он рассказал, что в середине лета 1953 года из лагерей Куйбышевгидростроя по «бериевской» амнистии начали освобождать сотни заключенных, среди которых были и отъявленные рецидивисты. От таких субъектов начальство постаралось избавиться в первую очередь – мол, без них в лагерях станет спокойнее. При этом в первые дни после Указа на свободу выходили лишь исключительно амнистированные преступники-мужчины, а вот большинство женщин по-прежнему оставалось в местах лишения свободы. Дело в том, что почти все они в свое время были осуждены по 58-й статье, которой «бериевская» амнистия не коснулась, и потому освобождению из женских лагерей подлежали лишь немногочисленные здесь воровки и расхитительницы, или те из числа осужденных, которые имели малолетних детей или были беременными.

Однако уже вскоре в комиссию по освобождению сплошным потоком пошли документы и из женских лагерей. Из них следовало, что чуть ли не все женщины-заключенные Куйбышевгидростроя в конце июня неожиданно… забеременели. Члены комиссии некоторое время недоумевали, как это можно забеременеть в женском лагере, однако вскоре им стало все понятно. Согласно агентурным данным, решить эту «задачу» зечкам, решившимся на подобный путь освобождения из лагеря, в конце июня – начале июля в массовом порядке «помогали» чуть ли не все мужчины, имевшие отношение к женским лагерям. В их числе были и бесконвойные заключенные, и вольнонаемные рабочие, и технические специалисты, и даже сотрудники лагерной охраны. В итоге всеобщая «скоропалительная» беременность и последовавшая вслед за этим волна освобождения женщин-заключенных оказалась столь массовой, что в конце 1953 года все женские лагеря Куйбышевгидростроя пришлось полностью закрыть.

Массовое освобождение политзеков, осужденных по 58-й статье УК РСФСР, началось только после 1956 года, когда состоялся исторический ХХ съезда КПСС, и Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев (рис. 22)

выступил на нем с докладом о разоблачении культа личности И.В. Сталина. Конечно же, их понемногу освобождали из мест заключения и раньше, однако между 1953 и 1956 годами на объектах в зоне строительства ГЭС лагерники все еще составляли 30-50% от общего числа рабочих. А органы госбезопасности, как и раньше, проводили в среде заключенных активную оперативно-агентурную работу, результатом которой стало разоблачение в указанные годы ряда антисоветских подпольных организаций. Впоследствии на основе собранных КГБ материалов были возбуждены уголовные дела, и состоялось несколько судебных процессов.

Самым значительным из них оказалось уголовное дело так называемой «Группы революционных марксистов» (сокращенно «ГРМ»). С помощью своей лагерной агентуры КГБ разрабатывал участников этой группы в течение всего 1955 года и в первые месяцы 1956 года. Почти все они оказались молодыми людьми 25-28 летнего возраста, осужденными по 58-й статье – на лагерном жаргоне «контриками». Среди них были офицер Красной Армии Аркадий Суходольский, студенты киевских вузов Ростислав Доценко и Анатолий Мирошниченко, раскулаченные крестьяне с национальных советских окраин Дмитрий Слободян и Антанас Стасишкис, бывший боец белорусского партизанского отряда Дмитрий Писарев, и некоторые другие. Несмотря на различие в происхождении, профессии и причинах попадания в лагерь, всех их вскоре после смерти Сталина объединила одна и та же идея - о том, что в нашем государстве остро назрели скорейшие и коренные перемены.

Как записано в обвинительном заключении по этому делу, «подпольная антисоветская организация «ГРМ» и ее участники, будучи противниками политической системы в СССР, извращая марксизм и лицемерно прикрываясь его учением, с враждебных позиций рассматривали всю историю развития Советского государства, характер его общественного строя, политику КПСС и Советского правительства…» Далее отмечается, что молодые лагерники не просто тайком собирались все вместе, чтобы позлословить в адрес партии и правительства, но дошли до весьма серьезного этапа подпольной работы: они разработали программу и устав своей организации, тексты которых впоследствии были обнаружены при аресте группы.

В программе «ГРМ» содержались такие оценки государственного строя в СССР и деятельности Коммунистической партии, которые на многие десятилетия опередили свое время. В частности, эти молодые «революционные марксисты» уже в середине 50-х годов категорически отрицали социалистический характер Октябрьской революции, говорили о перерождении КПСС и превращении ее в орудие подавления воли народа, а государственный строй, существовавший в то время в СССР, называли не иначе, как «антинародный диктаторский режим» и «госкапитализм» (рис. 23).

В связи с этим главной задачей своей организации лагерные диссиденты считали очищение государства от тупиковых идеологических догм и перевод государственной экономики на с милитаристских на мирные рельсы.  Сейчас мы знаем, что лишь в период перестройки конца 80-х годов в рядах правящей компартии появилась группа «Демократическая платформа в КПСС», в программе которой в числе других были и большинство из перечисленных выше пунктов.

Между прочим, лидеры «ГРМ» довольно много успели сделать и в своей практической работе. В частности, ими была разработана довольно эффективная система шифров, кличек и общей конспирации, что позволило подпольщикам даже в условиях исправительно-трудового лагеря больше года проработать без провалов. При вступлении в организацию человек должен был пройти серьезную проверку, и лишь потом он постепенно посвящался в отдельные тайны и секреты «ГРМ». А двоим членам группы, освободившимся из лагеря в середине 1955 года, было поручено налаживание связи с единомышленниками в Ленинграде, Киеве и Ставрополе. К сожалению, эти посланники свою задачу не выполнили, потому что люди, к которым они приехали в указанных городах, им не поверили и на сотрудничество не пошли. А 15 апреля 1956 года, во время нелегального собрания, проходившего в одной из бригадных будок на территории строительства водосливной плотины Куйбышевской ГЭС, опергруппа КГБ арестовала почти всех активистов «ГРМ».

По решению суда, состоявшемуся в августе 1956 года, лагерные диссиденты были признаны виновными в совершении контрреволюционных преступлений, предусмотренных ст. 58-10 и 58-11 УК РСФСР. В итоге каждому из них к его предыдущему сроку добавили от 2 до 8 лет лишения свободы. А один из лидеров группы, 34-летний раскулаченный крестьянин-середняк из Курской области Григорий Самохвалов, был признан психически невменяемым и отправлен на принудительное лечение. Здесь следует сразу же отметить, что почти никто из осужденных по этому делу свой срок до конца так и не отбыл, поскольку в конце 1959 года в связи с принятием нового Уголовного кодекса и отменой 58-й статьи практически все «контрики» вышли на свободу.

Клубы и больницы строили «контрики»

Со 2 апреля 1953 года вся система ГУЛАГа, в том числе и Кунеевский ИТЛ, был передан из Министерства внутренних дел СССР в Министерство юстиции СССР. Впрочем, в подчинении Минюста советские лагеря находились недолго, поскольку с 28 января 1954 года ГУЛАГ опять стал подчиняться МВД СССР. С 27 октября 1956 года это ведомство было переименовано в Главное управление исправительно-трудовых колоний (ГУИТК) МВД СССР, и с того времени Кунеевский ИТЛ подчинялся непосредственно этому ведомству. После 1 декабря и до момента своей ликвидации лагерь входил в структуру только что образованного Министерства внутренних дел РСФСР.

Численность Кунеевского ИТЛ довольно значительно колебалась в разные годы и месяцы и зависела от темпов гидростроительства. Так, на 1 января 1951 года в нем содержалось 15864 человека, на 1 января 1952 года – 24985 человек, на 1 января 1953 года – 45961 человека, а на 1 января 1954 года – 46507 человек. К этому времени во всем ИТЛ насчитывалось 15 лаготделений, объединенных в 24 лагпункта. При этом нужно учесть, что только в четвертом квартале 1953 года, то есть уже после «бериевской» амнистии, в места лишения свободы, привязанных к строительству гидроузла, прибыло дополнительно 12998 человек. В основном это оказались недавние лагерники, амнистированные в июне, но не выдержавшие испытание свободой.

По состоянию на 1 января 1954 года спецконтингент Кунеевского ИТЛ в основном состоял из лиц, судимых за тяжкие преступления. В их числе были осужденные на срок от 5 до 10 лет – 19308 человек, на срок от 10 до 15 лет – 11290 человек, от 15 до 20 лет – 2955 человек, свыше 20 лет – 838 человек.

Крупнейшим объектом на первом этапе этой грандиозной стройки считался котлован ГЭС (рис. 24),

куда в первой половине 1953 года круглосуточно, в три смены, выходило от 12 до 15 тысяч заключенных, а также до 2-3 тысяч вольнонаемных рабочих и технических специалистов. В это время труд заключенных, как и в середине 30-х годов, снова стал стимулировать­ся прогрессивной системой зачета рабочих дней. Это означало, что при выполнении нормы на 121% и выше один день ударной работы такому передовику засчитывался за три дня его заключения в лагере. В результате на строительстве росла производительность труда, а на большинстве участков выполнялся производственный план.

По свидетельству ветеранов Кунеевского ИТЛ, на работе в котловане лагерники по причине сокращения сроков демонстрировали редкое усердие. Более того – по некоторым сведениям, на котлован Куйбышевской ГЭС всеми правдами и неправдами стремились попасть заключенные из других лагерей СССР. И даже здешние воры в законе, считавшие, что работать на власть им «западло», из-за сокращения сроков не только не препятствовали ударной работе рядовых лагерников, но и сами порой не гнушались воспользоваться этой льготой (рис. 25).

Самой высокооплачиваемой работой на строительстве считалось замешивание бетона (рис. 26).

За это заключенные получали не только весьма солидные деньги, но и дополнительный лагерный паек. В 1954 году на замешивании бетона рекорды ставила бригада заключенных под руководством Золина, регулярно выдававшая за смену 200-250 процентов плана. О сверхударной работе этой бригады в то время не раз писала ГУЛАГовская многотиражка.

К концу 1954 года на котловане работало не более 6 тысяч заключенных и примерно столько же вольнонаемных строителей, в основном бывших лагерников, которые еще буквально за 2-3 месяца до этого сами жили в бараках за колючей проволокой. А еще одним важнейшим объектом Куйбышевгидростроя на первом этапе была водосливная плотина, на которой в течение 1954 года ежедневно работало от 9 до 11 тысяч лагерников и около 2,5 тысяч вольнонаемных рабочих и служащих.

Наибольшее число заключенных работало на подготовке опалубки, на армировании и укладке бетона (рис. 27), и особенно – на его уплотнении с помощью ручных вибраторов. О масштабах и темпах работы строителей ГЭС, из которых еще в середине 1953 года примерно 75 процентов составляли заключенные, говорят следующие цифры. В течение 1950–1955 годов здесь было вынуто из котлованов и карьеров, а затем вывезено в другое место 190 миллионов кубометров грунта и горных пород.

Это вдвое превышает объем земли, перемещенной при строительстве Суэцкого канала. За то же время в тело плотины и прочих гидросооружений было уложено 7,4 миллиона кубометров бетона и железобетона, причем в самый разгар строительства здесь в течение суток иногда укладывалось до 20 тысяч кубометров материала, что в то время было мировым рекордом. В итоге к октябрю 1955 года на строительстве была намыта земляная плотина длиной 2,8 километра, шириной у основания 750 метров и высотой 52 метра. Здесь же выросла водосливная плотина длиной 981 метр и шириной у основания 300 метров. А построенное вскоре здание ГЭС имело длину по фронту 700 метров, ширину 100 метров, высоту  85 метров. Плюс к тому это здание уходит в землю на глубину 45 метров, а его фундамент имеет по 350 метров в длину и ширину.

После передачи стройки в ведение Минэнерго СССР и почти до самого окончания всех строительных работ на гидроузле, в Ставрополе и Жигулевске Кунеевский ИТЛ исправно поставлял рабочую силу на все важнейшие объекты. По свидетельству ветеранов УИС, в 1956-1958 годах непосредственно на ГЭС работали лишь заключенные, имевшие сроки за «общеуголовные» преступления. «Контриков» тогда старались использовать лишь на второстепенных объектах – на возведении жилья, клубов, больниц, стадионов и так далее. В частности, они строили дворцы культуры гидростроителей в Жигулевске и в Ставрополе. Первый из них был сдан в эксплуатацию 4 ноября 1953 года, а второй - 6 января 1958 года.

Краткая хроника дальнейшего хода гидростроительства выглядит следующим образом. Выше говорилось, что 16 ноября 1953 года на Куйбышевском гидроузле были уложены первые кубометры бетона в тело водосливной плотины, а уже в июле 1954 года строители завершили бетонирование всей фундаментной плиты здания ГЭС. После этого стройка вступила в очень ответственный период – создание сплошного тела плотины, полностью перегораживающего русло реки.

Началом этих работ считается 15 августа 1955 года, когда земснаряды приступили к перекрытию левой протоки Волги. Намывка земляной дамбы завершилась через два месяца, и уже 24 октября того же года волжскую воду пустили в котлован ГЭС (рис. 28).

Благодаря этому стало возможным перейти к одному из главных этапов строительства - перекрытию правобережного прорана Волги (рис. 29, 30).

Важнейшая операция началась 30 октября 1955 года, а завершилась 31 октября, всего через 19 часов 35 минут после сброса в воду первого бетонного куба, хотя по существовавшим тогда нормативам на перекрытие такой широкой реки, как Волга, отводилось не менее 48 часов.

Еще две недели строителям потребовалось на окончательную «доводку» плотины, на устранение различных мелких протечек, и с 16 ноября 1955 года началось заполнение заранее подготовленного ложа Куйбышевского водохранилища. Хотя вода прибывала достаточно быстро, все же площадь нового искусственного моря оказалась столь громадной, что котлован водосливной плотины был затоплен только в апреле 1957 года, и лишь 10 июня 1957 года уровень Куйбышевского водохранилища наконец-то достиг проектной отметки. К этому моменту в его ложе уже было накоплено около 58 миллиардов кубометров воды, а площадь водохранилища достигла 5900 квадратных километров. Его длина составила 510 километров, а наибольшая ширина – 27 километров. В то время оно было крупнейшим в мире искусственным водным объектом.

К моменту окончательного заполнения водохранилища уже были полностью готовы судоходные шлюзы для пропуска судов через плотину. Как уже говорилось, бетонирование нижних шлюзов началось в декабре 1952 года, а верхних – в апреле 1954 года (рис. 31).

В ноябре-декабре того же года строители производили монтаж рабочих ворот на нижних шлюзах, что позволило 30 июля 1955 года пропустить через них первый пароход. На другой день состоялось официальное открытие временной судоходной трассы через плотину ГЭС. Полностью же эта «водная лестница» была готова к 5 мая 1956 года, когда через верхние шлюзы прошел первый пароход (рис. 32).

Одновременно со строительством плотины в уже построенном здании ГЭС шли монтаж и наладка энергетических гидроагрегатов, призванных превращать энергию падения волжской воды в удобную для использования электрическую энергию. Первые части турбин на Куйбышевский гидроузел были доставлены в январе 1954 года, а в мае 1955 года началась установка первых деталей первого гидроагрегата (рис. 33).

Монтаж шел с опережением проектных сроков, и 3 ноября 1955 года в кратер первого блока опустилось рабочее колесо турбины (рис. 34).

Уже 29 декабря того же года первый агрегат Куйбышевской ГЭС был введен в эксплуатацию.

Пятый гидроагрегат Куйбышевской ГЭС заработал 8 сентября 1956 года, двенадцатый - 28 декабря того же года, а последний, двадцатый по счету - 14 октября 1957 года (рис. 35).

Считается, что в этот день завершился основной этап сооружения Куйбышевской ГЭС. С указанного момента строители были заняты лишь исключительно устранением многочисленных недоделок на гидроэлектростанции, а также возведением административных, коммунальных, социальных и прочих объектов, входящих в инфраструктуру как самого гидроузла, так и городов Ставрополя и Жигулевска.

Опорочил полуторку – получи 10 лет

Из воспоминаний полковника в отставке Владимира Арсентьевича Токмакова (рис. 36),

который во времена строительства Куйбышевской ГЭС был замполитом лагерного отделения № 16 (ныне исправительная колония № 16 в Тольятти) (рис. 37),

а после отставки долгое время был заведующим музеем Самарского ГУФСИН:

- В течение первых лет работы лаготделения № 16 среди заключенных было немало таких, кого осудили за хищение социалистической собственности в крупных размерах. Юридическим основанием для этого был Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года, который установил максимальный срок наказания за хищение госимущества до 25 лет лишения свободы, в то время как даже за убийство по Уголовному кодексу РСФСР в то время нельзя было получить больше 10 лет. Под Указ попадали самые разные хозяйственники – и недавние выпускники вузов, и опытные руководители. Например, в нашей колонии некоторое время в нашей колонии отбывали сроки за соучастие в хищении социалистической собственности сразу три Героя Советского Союза: Давыдович, Кононенко и Гаджиев. Я, конечно же, постарался выяснить, за что же так сурово были наказаны эти заслуженные люди.

Оказалось, что Гаджиев был осужден народным судом города Баку за изнасилование туристки из Чехословакии. Что же касается Давыдовича и Кононенко, то они после увольнения в запас работали заведующими какими-то складами: один - в Белоруссии, второй - на Украине. Разумеется, бывшие боевые офицеры, будучи не слишком сведущими в «теневых» тонкостях экономических отношений, во всем доверяли директорам своих предприятий и отпускали материальные ценности с вверенных им складов по запискам руководителей, а иногда – и вовсе по одним лишь их устным указаниям. Когда хищения вскрылись, то жуликоватых директоров и главных бухгалтеров осудили на «всю катушку» (то есть до 25 лет лишения свободы), а вот заведующие складами получили «всего лишь» по 10 лет.

Кстати, ни один из трех содержавшихся у нас Героев Советского Союза не был лишен своего почетного звания. Более того, когда я уже работал в УИТК УВД Куйбышевской области в должности заместителя начальника политотдела, то увидел соответствующее отношение к осужденному Кононенко и со стороны партийных органов. Тогда я был командирован в Нефтегорск для организации работы здешней спецкомендатуры, которая должна была принять лиц, условно освобожденных из колоний и по решению суда направленных для «трудовоспитания» на предприятия нефтяной и химической промышленности.

Так вот, во время встречи спецконтингента с руководителями предприятий и представителями городских властей условно освобожденный Кононенко, на груди которого висела Золотая Звезда Героя Советского Союза, сидел рядом со своей женой, которая накануне как раз и привезла ему эту награду. А секретарь Нефтегорского райкома КПСС, удивленный таким зрелищем, во время мероприятия спросил меня, что это за человек со звездой Героя сидит в зале. В ответ я ему рассказал историю Кононенко. Резюме партийного руководителя было таким: ну вот, наконец-то теперь и у нас есть свой Герой Советского Союза, единственный на весь район, и райком партии просто обязан найти ему соответствующее применение. В дальнейшем по решению райкома Кононенко в основном занимался тем, что встречался со школьниками и трудящимися района и рассказывал о войне. По словам секретаря райкома, в этом качестве он принес стране гораздо больше пользы, чем во время работы на производстве.

Кроме Героев Советского Союза, в лаготделении № 16 в разное время содержались и другие люди, которые на свободе занимали достаточно высокое общественное положение. Такие заключенные обычно выдвигались администрацией на хорошие должности – например, их назначали культоргами бригад или членами совета актива нашей колонии. В их числе были, например, бывший руководитель Ленэнерго О.В. Гучинский, секретарь обкома с Украины, двое секретарей райкомов, председатель райисполкома, два «сухопутных» полковника и один «морской» (капитан первого ранга), несколько директоров школ, не говоря уже о множестве молодых офицеров и студентов. Включали в совет и двух генералов, но один из них после пересмотра его дела уже через месяц освободился, а второй, генерал железнодорожных войск из Белоруссии, был настолько подавлен самим фактом своего осуждения, что боялся всех и всего, и мы были вынуждены отказаться от его участия.

Еще один эпизод из воспоминаний полковника В.А. Токмакова:

- В моей памяти прочно отложилась суть некоторых, наиболее абсурдных обвинений, по которым люди отбывали срок в нашей колонии. Вот один пример. В конце 40-х годов в советской оккупационной зоне Германии один из простых солдат, работавший шофером в автотранспортной части, после доставки продовольствия на склад возвращался порожняком в свой гараж. По пути у его машины заглох мотор. Шофер пытался завести его рукояткой, крутил долго, до появления на руках мозолей, но мотор молчал по-прежнему. А тут мимо него на «студебеккере» как раз проезжали солдаты из соседнего полка. Увидели, что мучается свой, родимый славянин, и остановились, чтобы помочь. К «студеру» подцепили тросом застрявшую машину, дернули - и забарахливший двигатель наконец-то завелся. А шофер злосчастной полуторки, сняв с крюка трос, от души ударил сапогом по переднему колесу и трехэтажно обложил ненадежную технику: вот, мол, твою мать, у «студера» мотор легко заводится от стартера, а с нашей полуторкой все руки надорвешь, пока заведешь…

Все бы ничего, но солдат в тот момент, оказывается, забыл, что управляемая им советская машина была выпущена на заводе имени И.В. Сталина и называлась «ЗИС-5». Однако об этом не забыл кто-то из офицеров, ехавших на «студебеккере», и потому уже на другой день на столе у особиста лежал его рапорт о «неподобающем поведении рядового Н.». Конечно же, солдата, не уважавшего автомобиль, выпущенный на заводе имени Сталина, нашли очень быстро, и вскоре военный трибунал вынес в отношении его приговор по ст. 58-10 УК РСФСР с формулировкой: «Восхвалял зарубежную технику, принижал достижения советской науки и техники». Наказание за это «восхваление» - 10 лет лагерей.

Еще мне запомнилось дело одного профессора, доктора технических наук, заведующего кафедрой одного из вузов Украины. Вся его вина в совершении контрреволюционного преступления состояла в том, что во время предварительного обсуждения чьей-то диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук один из членов комиссии сделал следующее замечание: а почему диссертант в своей работе не учёл одно из последних выступлений И.В. Сталина? Заведующий кафедрой на его реплику отреагировал так: «Причем здесь товарищ Сталин? В диссертации идет речь о сугубо технической проблеме, а Иосиф Виссарионович в этом вопросе не компетентен».

Слова профессора были поддержаны и другими преподавателями, участвовавшими в обсуждении. Как мы потом выяснили, в протоколе заседания был записан только вопрос об И.В. Сталине, но ответ на него секретарь по понятным соображениям сюда не внесла. Однако и помимо секретаря в вузе нашлись преподаватели, которые сразу же после заседания диссертационного совета направили свои докладные «куда следует». В итоге заведующему кафедрой и еще нескольким доцентам суд уже вскоре предоставил возможность в течение 10 лет размышлять на лагерных нарах о том, компетентен ли товарищ Сталин в технических вопросах…

В течение первых лет строительства ГЭС в лагере дважды возникали разговоры, что нас якобы собирается посетить сам Л.П. Берия, но этого так и не случилось. Однако с его именем оказался связан один из любопытных эпизодов в жизни лагеря. Примерно в 1952 году в лаготделении № 6 (начальник - подполковник Кульков) появился заключенный, которого звали Спиридон Берия. Тут же появился слух, что он - дальний родственник всемогущего министра внутренних дел, а в лагерь попал потому, что у него есть какое-то специальное секретное задание.

Сам Спиридон и не опровергал и не подтверждал эти слухи, умело уклоняясь от разговора. А когда наши оперативники установили, что работники госбезопасности имеют легендированные контакты со Спиридоном, то они, естественно, во взаимоотношениях с ним начали осторожничать и страховаться, и исподволь старались предстать перед ним в «хорошем» виде. А вот когда в 1953 году стало известно об аресте Лаврентия Берия, то у оперативников к Спиридону сразу возникла масса «нехороших» вопросов. Вот тут-то он и начал клясться всем святым и всеми богами, что он не только не родственник «того самого» Берии, но и вообще Лаврентия Павловича ни разу не видел живьем.

О ворах в законе и «сучьей войне»

- В период с 30-х и до середины 50-х годов ХХ столетия, - продолжил свои воспоминания полковник В.А. Токмаков (рис. 38), - сама преступная среда разделила все лагеря на «воровские», «сучьи» и «мужицкие». Это деление зависело от того, какая лагерная масть имела наибольшее влияние в той или иной зоне. Что же касается нашего лаготделения № 16, то в нем порой единовременно содержалось от шести до девяти воров в законе. И если сюда привозили этапом какого-нибудь авторитета из числа отошедших от воровского закона (на блатном языке - «суку», или «польского вора»), или какого-либо другого представителя «неправильной» масти, то они сразу же отказывались входить в нашу зону, потому что пребывание здесь для них было равносильно мучительной смерти. Такие этапники делали все возможное, лишь бы его к нам не помещали: по прибытии они начинали кричать, резать себе вены на руках или даже их перегрызать. Конечно же, администрация учреждений лишения свободы до определенного времени вынуждена была считаться с этим делением зон по воровским мастям.

В конце концов руководство лагеря решило, что эти бандитские порядки нужно коренным образом менять. Уже на пятый день своей работы в лаготделении № 16 я получил от оперативников всю необходимую мне информацию о содержащихся у нас ворах в законе, их фотографии, а также все материалы на их «пристяжных», или же «добрых хлопцах», то есть других соискателях воровской короны. А спустя еще примерно полтора месяца в колонию поступило письмо от матери одного из воров в законе. Пожилая женщина сетовала, что ее сын сидит уже много лет, но ей при этом никогда не пишет. Еще она горевала, что сын у нее один, хотя и непутевый, но она не знает, сколько еще лет ему предстоит сидеть, и выражала надежду, что он освободится до ее смерти.

Прочитав письмо, я передал через нарядчика, чтобы этого заключенного пригласили ко мне. Через некоторое время ко мне в кабинет зашли двое воров в законе. Я сказал, что приглашал только одного из них, причем по сугубо семейному вопросу. Пришедшие ответили, что у воров нет секретов друг от друга, и если они приходят к начальству вдвоем, то тем самым соблюдают сложившиеся издавна традиции. Тогда я показал им письмо матери с пятнами от слез, и сразу же заметил, что у сына заметно дрогнуло лицо. Тут я подумал: вот теперь он напишет письмо домой и передаст его мне для отправки. Однако я ошибся: от сына этой женщины я услышал, что его семейные отношения - это его личное дело, и потому никаких писем для матери он мне приносить не будет. На том мы и расстались.

Внешне воры в законе вели себя в зоне таким образом, что для их наказания не было никаких формальных оснований. Все они вставали утром во время подъема, затем шли в столовую, хотя бывало и так, что им приносили лучшие порции еды прямо в жилое помещение. А когда в колонии открылась коммерческая столовая, то каждый день на ужин, а по воскресеньям - и на обед они здесь заказывали себе самую лучшую пищу. На производственных объектах никто из воров не работал, хотя рапортов по поводу их отказа в администрацию никогда не поступало. Кроме того, по решению воровской сходки каждая бригада должна была сдавать определенную сумму наличных денег на общак (на общаковую кассу).

Если же кого-нибудь из воров в законе все-таки удавалось уличить в нарушении режима, то объяснительных по этому поводу никто и никогда не писал. При этом сами воры обычно выставляли себя эдакими поборниками справедливости. Если они считали, что нарушение было допущено в действительности, и их наказывают за дело, то такой вор шел спокойно в ШИЗО, а в камере сидел без шума. Однако здесь его обязательно «грели», то есть любым способом передавали ему курево и продукты питания, а иногда - спиртное и наркотики. А вот если администрация, по воровским понятиям, начинала беспредельничать, то есть водворяла вора в ШИЗО без достаточных к тому оснований, то в этом случае авторитеты начинали нам пакостить: отказывались от приема пищи, а то и провоцировали на зоне групповой отказ заключенных от работы. Еще более серьезной местью со стороны воров был намеренный брак при бетонировании какого-либо сооружения, или же избиение активистов.

А позже при непосредственном участии воров в законе у нас произошел совсем уж возмутительный случай, заставивший меня занять более жесткую позицию в отношении криминальных лидеров. В один из зимних воскресных дней в лагерь для выступления приехали артисты Волжского народного хора. Из клуба столовой вынесли все столы, а из общежитий каждый из заключенных принес для себя табуретку. Сотни зрителей стояли в проходах и в дверях зала.

Когда для концерта все было готово, я пошел за начальником лаготделения Ф.В. Убиенных. Вместе с ним и старшим оперуполномоченным Николаем Зеленским мы подошли к задним дверям зала, но дальше не могли пройти из-за сплошной стены стоящих здесь заключенных. Мы попробовали пробиться сквозь них, но нас они как бы не замечали. Тогда Федор Васильевич Убиенных плюнул и хотел было уйти. Однако в зал сквозь толпу вдруг направился недавно коронованный вор по кличке Абасенок.

Мы знали, что он - приемный сын Аббаса, старого центрового вора Поволжья. Толпа перед ним сразу же расступалась, он шел совершенно свободно, словно нож через масло. При виде такого зрелища мой начальник заметно изменился в лице, но все же пошел через образовавшийся проход следом за авторитетом. Я пристроился позади Федора Васильевича, а за мной пошел и «старший кум» (то есть старший оперуполномоченный лагеря). И вот такой процессией, следуя «в хвосте» вора в законе, мы и дошли до передних рядов, где заключенные сразу же предоставили Абасенку сидячее место. Только после этого наконец-то подсуетился и лагерный актив. Представителям администрации тоже принесли табуретки, и мы втроем расположились в первом ряду.

Помню, что каждый номер программы сопровождался бурными аплодисментами, а некоторые из них исполнялись на «бис». После выступления многие артисты получили в подарок интересные поделки заключенных. Но гораздо более запоминающийся «концерт» для нас состоялся в кабинете начальника лаготделения уже после проводов хора, когда Ф.В. Убиенных в качестве компенсации за свое унижение выдал нам мощнейший залп «изящной словесности лагерно-фольклорного типа». Я сразу же понял, что и в нашем лаготделении наступает день «икс», когда подпольная власть блатного мира будет похоронена. Впоследствии этот период в истории учреждений УИС был назван «сучьей войной».

Где-то в середине 50-х годов появилось обращение одного из «крестных отцов» отечественного воровского мира Кожевникова с призывом: нам всем нужно отказаться от воровских традиций. Через некоторое время после этого к нам поступили указания «сверху» о необходимости перевода на тюремный режим наиболее оголтелых представителей криминального мира, дезорганизующих работу ИТУ и терроризующих честно работающих заключенных.

Указание было выполнено в течение недели: воров в законе, находящихся в нашем лаготделении, надежно изолировали от остального контингента. С каждым из них началась интенсивная работа в ШИЗО, причем не обошлось и без «трюмления». А вскоре появились и заявления от ряда авторитетов об отказе от воровских традиций. Одновременно удар был нанесен и по наиболее дерзким заключенным из числа приближенных к ворам в законе, по тем, кто и в зоне жил по понятиям и традициям воровского мира. Тогда же во всех бригадах с заключенными стали проводиться собрания. Выступали представители актива, а вслед за ними - и другие заключенные, которые в большинстве своем осуждали преступные группировки.

Большой вклад в дело разгрома воровских традиций в нашем лаготделении внесли старший оперуполномоченный Николай Зеленский, а также оперативники Федор Баруллин и Михаил Пичков. Их осведомленность, оперативное реагирование на изменение обстановки позволило сравнительно безболезненно перевести лагерь из разряда «воровской зоны» в «мужицкую». Успехи, достигнутые нашими сотрудниками в борьбе с воровскими группировками, со стороны руководства были «вознаграждены» тем, что нас заставили при лаготделении № 16 открыть отдельный лагпункт для заключенных, отошедших от воровских традиций (на воровском языке они назывались «суки»).

В течение трех последующих месяцев в этот «сучий» лагпункт собрали 153 человека из всех лаготделений Кунеевского ИТЛ. Начальником пункта был назначен инструктор по политико-воспитательной работе капитан Мышкин. Его подопечные работали на отдельном объекте и были полностью отделены от основной зоны. Питание им привозили из основной кухни под очень большим контролем, поскольку были попытки подбросить им в пищу какую-нибудь дрянь.

Эта маленькая зона изгоев преступного мира представляла собой самые мутные социально-криминальные отходы общества. Среди здешних сидельцев насчитывались представители 13 разных мастей: «один на льдине», «красная шапочка», «махновцы», «упоровцы», «пивоваровцы», «зеленые», «беспредельщики», и другие. Но больше всего здесь было «сук», или «польских воров». Конечно же, я по долгу службы пытался выяснить, чем отличается одна воровская масть от другой. Однако разобраться до конца так и не смог: ответы заключенных были очень запутанными, и оставалось лишь удивляться тому, как же много мусора оказывалось в сознании этих людей.

Сравнивать их можно даже не с психически больными, а с узколобыми фанатиками, словно бы зациклившимися на какой-то мелкой идее, которая полностью овладевала всех их поведением. Еще я пытался сравнить деление этого мира на масти с обособлением религиозных фанатиков внутри сект, в том числе и внутри изуверских. При сравнении представителей той и другой среды сходства было очень много.

А вот работать с «законниками» оказалось гораздо легче. Зная традиции преступного мира, можно было прогнозировать действия его лидеров, их поступки, а затем своевременно им противодействовать. Вспоминаю случай, когда в период активного наступления на носителей воровских идей, после окончания работы на объектах, в один из вечеров, я пригласил к себе на беседу «законника» Юрия Лопина (воровская кличка «Хрипатый» или «Жора Хрипатый»). До этой беседы он вместе со мной сочинил обращение к преступному миру, в котором вел разговор о бесперспективности воровской идеи, и на своем примере показывал, сколько лишений и мучений он перенес за 34 года своего безвылазного нахождения за колючей проволокой.

Беседа наша длилась с 7 часов вечера до 7 часов утра. Это была своего рода исповедь человека, который вообще уже не представлял, что такое жизнь на свободе. Но в тюремных делах, он был, конечно же, если уж не академиком, то никак не ниже профессора. Хрипатый помнил сотни кличек воров, многих знал в лицо, кем-то восхищался, кого-то проклинал и ругал, рассказывал о процедуре коронования, об изобличении «сухарей» - воров-самозванцев, о лагерных бунтах. В своей исповеди он переживал романтику воровской жизни, всевластие воров на «северных зонах» и страшные убийства «польских воров». Вся его сознательная жизнь, начиная с НЭПа и первых советских пятилеток, с зарождения ГУЛАГа, и заканчивая послевоенным периодом восстановления народного хозяйства, воспринималась им лишь из-за тюремной решетки и из-за колючей проволоки.

Спутниками всей его сознательной жизни были лагерный бандитизм, убийства в зонах, воровские разборки, этапы, и все это весьма существенно сказалось на его здоровье. Пока я не изучил личное дело Хрипатого, я не мог поверить, что ему в тот момент было всего 52 года. По его изможденному виду ему вполне можно было дать 80 лет и даже больше. Ни семьи, ни жилья, ни специальности, по которой он мог бы работать, в его жизни никогда не было. А мое предложение об оказании ему помощи, об устройстве его по освобождении в дом инвалидов и престарелых, Хрипатый с негодованием отверг, сказав, что многие воры, живущие сейчас на свободе, обязаны ему жизнью, и потому он будет их искать и требовать соответствующего к себе отношения.

В какой лагерь посадить лектора?

Из воспоминаний полковника в отставке В.А. Токмакова:

- В 1955 году за неделю до святого праздника Пасхи, когда в нашем лаготделении состоялась лекция на антирелигиозную тему. Выступающего к нам направили по путевке Куйбышевского областного отделения общества по распространению политических и научных знаний. Примерно минут через 25 после начала прибежал библиотекарь Альтбух, который растерянно и сбивчиво стал говорить, что, мол, заключенные приезжего лектора откровенно «топят». Пришлось поспешить ему на выручку. Когда я вошел в помещение читального зала, то услышал, как один из заключенных, судимый по статье 58-10 (антисоветская пропаганда и агитация), задавал лектору вот такой каверзный вопрос: «У Ленина в томе таком-то, на странице такой-то, сказано то и то, а у Сталина в томе номер такой-то, на странице такой-то, по тому же поводу говорится совсем другое. Так кто же из них прав?»

Непосредственно выступление к тому моменту уже завершилось, а заключенные обступили трибуну и откровенно подсмеивались над незадачливым лектором. А тот, обливаясь потом, пытался что-то ответить въедливому слушателю, но не смог, и вскоре запутался окончательно. А заключенный, задавший этот принципиальный вопрос, но так и не получивший на него вразумительного ответа, тем временем заявил: «В свое время, еще на воле, я говорил по поводу этих цитат Ленина и Сталина точно так же, как и вы сейчас, при объяснении. Так мне за мои слова дали 10 лет. Но вы сейчас почему-то на свободе, а я в лагере. Это разве справедливо?»

Лектор от такого сравнения немедленно же впал в прострацию, и тут я понял, что человека надо спасать. Очень громко (а мой голос все в лагере хорошо знали) я произнес: «Что тут за спор? Кому и что неясно?» Заключенные, увидев начальника политотдела, тут же стали передо мной извиняться – мол, мы только хотели уточнить некоторые мелочи в выступлении лектора. Уже через минуту зал опустел, словно по команде «пожар». Капитан Ничушкин повел незадачливого докладчика ко мне в кабинет, а я задержался на несколько минут. Когда я снова зашел к себе, то увидел, что лектор держит стакан с водой двумя руками, но пить не может, потому что у него дрожат руки, а стакан мелко стучит о зубы. Пришлось пригласить дежурного фельдшера М.Н. Яковлеву, которая принесла успокоительные средства. Когда лектор немного пришел в себя, то он лишь смог меня спросить: «Если меня посадят, в каком лагере я буду сидеть?»

Пришлось успокоить беднягу, что о происшествии никто и ничего не узнает. Капитан Ничушкин отметил ему командировку и написал отзыв о высоком идейно-политическом уровне его выступления. После этого наш визитер попросил довезти его до автостанции, отказавшись от проведения еще одного подобного мероприятия в соседнем лаготделении.

- А однажды к нам в лаготделение приезжала комиссия из Москвы, - продолжил свои воспоминания В.А. Токмаков, - о которой нас предупредили за несколько дней. На работы по оформлению наглядной агитации были немедленно мобилизованы все художники колонии. Всего их оказалось семь человек, и плюс к тому мы им дали еще столько же помощников. За две ночи и один день художники выдали на-гора 125 текстов на красном материале, которые к моменту приезда комиссии уже были развешаны по всей территории ИТК-16.

Нашему куйбышевскому начальству, а тем более гостям, наглядная агитация очень понравилась. Проверяющие все время хвалили начальника колонии подполковника В.И. Ботова. После этого мы с членами комиссии большой группой пошли по территории зоны. Я шел впереди, а за мной, чуть в отдалении, начальник колонии вел гостей, показывая им тот или иной объект. И тут, к своему ужасу, на одном из висящих впереди щитов я вдруг увидел текст: «Человек велик горбом». Впоследствии выяснилось, что вместо слова «горбом» на плакате нужно было написать «трудом», но художник все перепутал - видимо, в спешке.

При виде такого зрелища, признаюсь, меня чуть кондрашка не хватила. Однако я сумел в долю секунды сориентироваться и быстро «отвел глаза» проверяющим – перевел их внимание на другой плакат, висящий в противоположной стороне от «неправильного» текста. Вот так мы и прошли без какого-либо «прокола» мимо этого образца агитационного брака. Разумеется, когда делегация тем же путем возвращалась обратно, злосчастного стенда на прежнем месте уже не было и в помине. Однако меня еще довольно долго била нервная дрожь – до тех пор, пока в столовой в честь гостей не состоялся небольшой банкет. Лишь тогда я наконец-то пришел в нормальное душевное состояние (рис. 39).

«…И другие официальные лица…»

В течение 1956-1958 годов, на завершающем этапе гидростроительства, в район Куйбышевской ГЭС один за другим стали наведываться высокопоставленные работники ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Первым из них был В.М. Молотов (рис. 40),

который осенью 1956 года прибыл в Ставрополь в ранге министра иностранных дел СССР. Ветеранам гидростроительства его визит в первую очередь запомнился тем, что министр прилетел на Куйбышевский гидроузел по пути из Америки, после заседания Генеральной ассамблеи ООН. В клубе гидростроителей Молотов выступил перед партийно-хозяйственным активом Куйбышевской области, и в первую очередь рассказал о международном положении, в которой в то время находилась наша страна.

Затем министр в сопровождении руководителя строительства И.В. Комзина министр иностранных дел спустился в котлован водосливной плотины, который в то время готовили к затоплению. Узнав о приезде на ГЭС самого Молотова, который при Сталине считался вторым лицом в государстве, у котлована собрались тысячи рабочих и служащих, а также множество заключенных, которые встретили приехавших аплодисментами и общей овацией. При этом очевидцы события сообщают, что телохранителей при министре практически не было: лишь позади него следовали два человека в штатском. Роль главного охранника Молотова взял на себя сам Комзин (рис. 41),

который, по воспоминаниям ветеранов Куйбышевгидростроя, раздвигал толпу своими огромными, поистине богатырскими руками и все время повторял: «Дайте старичку пройти!»

В общей сложности Молотов пробыл среди рабочих не менее получаса. Он вел себя очень просто: беседовал со всеми желающими, в том числе и с заключенными, отвечал на их вопросы о возможной амнистии, в доступной форме рассказывал о международной обстановке и остро клеймил «империалистов - поджигателей войны». Самое интересное, что никто из окружающих даже и не пытался задавать ему «неудобные» вопросы – например, о секретном докладе Хрущева на ХХ съезде, о культе личности Сталина, о причинах массовых репрессий, и так далее. Вскоре Молотов поблагодарил рабочих за общение с ним, в сопровождении Комзина прошел сквозь толпу к своей машине и уехал в Куйбышев (рис. 42).

Затем на великой стройке побывал секретарь ЦК КПСС А.А. Андреев (рис. 43),

отвечавший в партии за сферу сельского хозяйства. В середине лета 1957 года он с супругой во время отдыха плавал на теплоходе вниз по Волге до Астрахани, и по пути на несколько часов заглянул на Куйбышевскую ГЭС. Однако с гидростроителями Андреев не общался – он поехал в один из пригородных колхозов и там беседовал с крестьянами.

Через месяц после Андреева гостем гидростроителей был молодой председатель Совета Министров РСФСР Д.С. Полянский. Он тоже не снизошел до разговора с рабочими, а лишь вместе с секретарями Ставропольского горкома КПСС полюбовался панорамой стройки с верхней смотровой площадки здания ГЭС (рис. 44).

Ветеранам запомнился также приезд в Ставрополь заместителя председателя Совета Министров СССР М.Г. Первухина, который, подобно Молотову, тоже спускался в котлован и напрямую беседовал с рабочими и заключенными (рис. 45, 46).

А в середине октября 1957 года на строительство ГЭС приехал секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев (рис. 47, 48),

который выяснял возможность официальной сдачи ГЭС в эксплуатацию к 40-летию Великого Октября. Однако у эксплуатационников было много претензий к строителям по поводу недоделок, а также благоустройству гидроузла и жилых кварталов. В результате было решено перенести открытие ГЭС на август 1958 года.

Кстати, с приездом на ГЭС Л.И. Брежнева связан один весьма любопытный эпизод. По воспоминаниям А.Т. Паренского, который в 1957 году был председателем Ставропольского горисполкома, к визиту секретаря ЦК КПСС на гидроузел областные руководители готовились очень серьезно. В частности, первый секретарь Куйбышевского обкома КПСС М.Т. Ефремов (рис. 49)

лично дал Паренскому задание: к моменту приезда Брежнева в Ставрополь приготовить большую белугу, так как о Леониде Ильиче ходила слава как о большом гурмане. В свою очередь председатель горисполкома дал соответствующее поручение начальнику отдела рабочего снабжения (ОРСа) Куйбышевгидростроя. Однако напрасно торговый руководитель несколько дней подряд ездил по местным рыболовецким бригадам. Рыбаки его уверяли, что после подъема уровня водохранилища все белужьи ямы оказались на такой глубине, что достать из них царь-рыбу стало невозможно.

И тогда начальник ОРСа пошел на крайние меры: через своих людей он собрал бригаду местных браконьеров и при содействии лагерного начальства укрепил ее несколькими заключенными, смыслящими в рыбной ловле. Через пару дней добытчикам улыбнулась удача: из глубокого волжского омута неподалеку от села Моркваши они вытащили 200-килограммовую белугу, которую вскоре торжественно продемонстрировали Паренскому.

Царь-рыбу поместили в холодильник ОРСа и стали ждать приезда высокого гостя. Однако из-за того, что Брежневу не удалось договориться с руководством Куйбышевгидростроя об открытии ГЭС к 40-летию Великого Октября, его визит в Ставрополь получился скомканным. Белужьей ухи будущему генсеку довелось отведать только один раз, и на ее приготовление ушло всего пять килограммов рыбы. А когда Брежнев закончил свои дела и уехал на аэродром, Паренский вызвал начальника ОРСа и спросил, куда он девал остальную часть белужьей туши. Торговый начальник развел руками и сказал, что остатки царь-рыбы протухли, и их пришлось выбросить.

Лишь через много лет, когда Паренский уже ушел с советской и партийной работы, ушлый торговец признался ему, что в октябре 1957 года он откровенно сжульничал. На самом деле деликатес не испортился: пользуясь суматохой вокруг визита Брежнева, начальник ОРСа разрубил рыбу на куски и положил в бочки, которые закопал в снегу на базе отдыха гидростроителей. В результате в течение всей зимы он со своими друзьями регулярно лакомился на этой базе белужьей ухой, которая очень хорошо шла под водочку…

Хрущев на открытии ГЭС

Но, конечно же, самым высокопоставленным гостем на Куйбышевской ГЭС был Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, который 9 августа 1958 года на специальном поезде прибыл в Жигулевск на церемонию торжественного открытия крупнейшей в мире гидроэлектростанции (рис. 50).

Руководителя партии и правительства сопровождали секретари ЦК КПСС Л.И. Брежнев, М.А. Суслов, Б.А. Аристов, Д.С. Полянский, министр электростанций СССР А.С. Павленко и множество других лиц пониже рангом. Конечно же, в областном центре к правительственной делегации присоединились первый секретарь Куйбышевского обкома КПСС М.Т. Ефремов и председатель Куйбышевского облисполкома А.С. Мурысев.

Ветераны вспоминают, что в августе 1958 года Куйбышевская область внезапно стала одной из точек на карте мира, откуда стремились передать срочные сообщения все ведущие информационные агентства планеты и журналисты газет и радио многих стран Европы, Америки и Азии. Конечно же, такое повышенное внимание к нашему краю было связано именно с визитом сюда Н.С. Хрущева.

Торжественный митинг по поводу окончания строительства ГЭС был назначен на 15 часов, а с утра Хрущев и сопровождающие его лица осматривали сооружения гидроэлектростанции (рис. 51).

Сначала руководитель государства наблюдал за шлюзованием судов, а потом специально для него на водосливной плотине 250-тонным краном подняли несколько затворов, чтобы Никита Сергеевич смог увидеть сброс воды с 25-метровой высоты. После этого все прошли в машинный зал здания ГЭС, где пояснения лидеру партии давали директор гидроэлектростанции А.К. Рябошапко и главный инженер М.А. Саркисов. Здесь Хрущева попросили перерезать алую ленточку (рис. 52),

что знаменовало собой запуск последнего агрегата станции. После этого Первый секретарь ЦК КПСС лично повернул рубильник. Под гром оваций многотонная махина плавно начала вращаться, а уже через несколько минут заработала на полную мощность.

Когда делегация уже покидала машинный зал, произошла маленькая остановка, не предусмотренная протоколом. У самого выхода к Хрущеву вдруг подошел новый начальник строительства ГЭС К.И. Смирнов и сказал, что он хочет познакомить руководителя страны со своей женой. Оказалось, что супруга Смирнова буквально за несколько месяцев до этого события вернулась домой из исправительно-трудового лагеря, где была вынуждена провести больше семи лет по причине ее осуждения по 58-й статье УК РСФСР.

Выяснилось, что к этому моменту обвинение в ее адрес уже было признано необоснованным, и Смирнова как раз ждала документы о своей реабилитации. В связи с этим женщина принялась горячо благодарить Никиту Сергеевича за то, что на двадцатом съезде партии он не побоялся выступить в защиту десятков и сотен тысяч людей, несправедливо обвиненных в сталинские времена. Хрущев, конечно же, был польщен, и в ответ сказал несколько слов о том, что он, как коммунист и честный человек, заняв руководящий пост в государстве, просто не мог поступить иначе. После этого импровизированного выступления окружающие зааплодировали, а Хрущев отправился на плотину ГЭС, где уже все было приготовлено для торжественного открытия гидроэлектростанции.

К трем часам дня вокруг здания ГЭС собрались десятки тысяч людей – участники строительства, жители Ставрополя и Жигулевска, советские и иностранные журналисты, простые рабочие и служащие, а также много бесконвойных заключенных. Во время митинга в качестве трибуны для выступлений использовалась эстакада, возвышающаяся над дорогой. Сначала выступали первые лица области, руководители строительства, представители трудовых коллективов, знатные рабочие, и лишь после них с импровизированной трибуны к собравшимся обратился Н.С. Хрущев (рис. 53).

Все ждали от него торжественных, проникновенных слов, или хотя бы выражения похвалы в адрес участников реализации грандиозного проекта, однако его речь многих удивила и даже вызвала недоумение. Выступление Первого секретаря ЦК КПСС с самого начала выглядело очень сухим, без какого-либо намека на благодарность людям в связи с окончанием строительства.

А в конце своей речи Никита Сергеевич и вовсе заявил следующее: возведение гидроэлектростанций для государства совершенно невыгодно, поскольку это очень дорогостоящее занятие. По его мнению, нам лучше строить тепловые электростанции, которые достаются стране не такой дорогой ценой. Пусть эти станции будут меньше по размерам и мощности, чем Куйбышевская ГЭС, зато на те же деньги их можно построить больше.

Слушатели были немало удивлены такой речью Первого секретаря ЦК КПСС и даже слегка разочарованы. Ведь до этого с самых высоких трибун им говорили, что энергия ГЭС – самая дешевая из всех. А тут из уст первого лица государства пришлось услышать совершенно обратное. Тем временем митинг закончился, правительственная делегация во главе с Хрущевым прошла к машинам и уехала на торжественный ужин.

Своими воспоминаниями о событиях тех августовских дней с нами также поделился иполковник госбезопасности Сергей Георгиевич Хумарьян (рис. 54),

ныне - заведующий музеем истории управления ФСБ по Самарской области. С начала 50-х годов он работал в отделе контрразведки управления КГБ по Куйбышевской области, а в 70-х - 90-х годах возглавлял эту службу.

- Во время визита Н.С. Хрущева в Куйбышевскую область в 1958 году мне было поручено опекать иностранных журналистов. Для них заранее был создан пресс-центр, а отделение связи в Порт-Поселке специально приспособили для ведения междугородних и международных телефонных переговоров. Отсюда иностранные журналисты передавали свои материалы об открытии ГЭС на Волге в редакции газет и радио многих стран – и социалистических, и капиталистических. В частности, здесь были корреспонденты из США, Великобритании, Западной Германии, Швеции, Франции и ряда других ведущих государств мира.

Иностранцы жили в одном из вагонов того же самого поезда, на котором в Ставрополь приехал Хрущев. Из нескольких дней работы с ними мне больше всего запомнился эпизод с ночной пресс-конференцией, на которой, как нам сначала сообщили, должен был выступать Хрущев. А дело было так. Вечером, перед сном, почти все иностранцы в компании с советскими журналистами выпили русской водки. И вот в тот самый момент, когда все уже были навеселе и собирались отойти ко сну, вдруг появился нарочный от правительственной делегации. Он сообщил, что буквально через час (а время было около 23 часов) в кафе «Дружба», которое было временно сооружено на земляной плотине ГЭС специально для гостей, состоится пресс-конференция Хрущева. Естественно, на нее пошли все, даже те, кто уже был изрядно «подшофе».

В кафе иностранцев встретили с исконно русским гостеприимством: столы здесь буквально ломились от разнообразных угощений и выпивки. Все расселись за столами и стали ждать Хрущева. Однако минут через пятнадцать вместо него в кафе вдруг появился тогдашний министр электростанций СССР А.С. Павленко, который объяснил присутствующим, что Хрущева не будет, а он сам готов ответить на все вопросы журналистов. А когда пресс-конференция закончилась, на столах оставалось еще много нетронутых блюд и непочатых бутылок. Корреспонденты начали вставать и направляться к выходу, но работники кафе их остановили и сказали: «Куда вы уходите – возьмите все это с собой». Конечно же, журналисты не заставили себя долго упрашивать…

Лишь одно для нас тогда осталось не до конца понятным: если с самого начала участие Хрущева в пресс-конференции и не планировалось, то почему же все-таки была дана команда от его имени? Я слышал две версии объяснения этой накладки. Согласно первой, перед этим Никита Сергеевич якобы участвовал в другом банкете - для узкого круга высших руководителей, после чего он оказался не совсем в форме (рис. 55).

А по второй версии – он просто устал: день был насыщен многими официальными мероприятиями.

Лагеря превратились в колонии

Хроника дальнейших официальных событий вокруг пуска гидроэлектростанции хорошо известна. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 августа 1958 года Куйбышевской ГЭС была переименована в Волжскую ГЭС, и одновременно ей присвоили имя В.И. Ленина (рис. 56).

В соответствии с другими Указами более пяти тысяч участников гидростроительства удостоились государственных наград, в том числе двадцати пяти из них было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Гораздо менее известно, что после торжественного открытия Куйбышевской ГЭС многие работники Кунеевского ИТЛ также получили ордена и медали. Кроме того, свыше сотни лагерников, наиболее отличивших­ся при строительстве, специальным Указом Президиума Верховного Совета СССР «О льготах заключенным, отличившимся на строительстве Куйбышевской ГЭС» от 10 августа 1958 года были освобождены от дальнейшего отбытия наказания, а нескольким сотням других заключенных сократили сроки их пребывания в лагере.

Как уже было сказано, Кунеевский ИТЛ был закрыт в соответствии с приказом МВД РСФСР № 069 от 12 марта 1958 года. В течение ближайших месяцев восемь его лагер­ных отделений перешли в ведение вновь образованного УИТК по Куй­бышевской  области. На момент передачи в них в общей сложности содержалось 13963 заключенных. При этом все опытные сотрудники бывшего Кунеевлага получили назначения на новые места работы. Именно с того времени места лишения свободы в нашей стране стали называться не исправительно-трудовыми лагерями (ИТЛ), а исправительно-трудовыми колониями (ИТК).

Валерий ЕРОФЕЕВ.

Просмотров: 6665