Эсерам не удалось взять власть в Самаре

Эсерам не удалось взять власть в Самаре

Весной 1918 года в России, только что пережившей две революции, стали стремительно набирать силу партии левого направления - эсеровская, максималистская и даже анархистская. Вопреки советским учебникам истории, большевики в те же месяцы быстро теряли свой авторитет в массах. Это было вполне объяснимо: население страны воочию увидело, что коммунистическая партия, став правящей, не выполняла своих прежних обещаний.

Просчеты большевиков

Началом белого террора в России считается покушение на Ленина на заводе Михельсона в Москве 30 августа 1918 года (рис. 1, 2). Однако сейчас даже историки коммунистической ориентации не спорят, что эту акцию левые эсеры предприняли всего лишь в ответ на красный террор, который начался почти сразу же после Октябрьского переворота 1917 года и во всей своей красе развернулся весной восемнадцатого.

В эту пору не только в провинции, но и в Москве стремительно набирали силу партии левого направления - эсеровская, максималистская и даже анархистская, в то время как большевики столь же быстро теряли свой авторитет в массах. Почему? Да все очень просто: население страны воочию увидело, что коммунистическая партия, став правящей, вовсе не стремилась выполнять свои обещания, благодаря которым большевики, собственно, и пришли к власти в октябре 1917 года.

Да, Россия вышла из войны с Германией - но тут же из-за непримиримости большевистского правительства она оказалась ввергнута в пучину еще более кровавой гражданской войны. Да, Ленин подписал «Декрет о земле» - но тут же по деревням поехали продотряды, чтобы изъять у кулаков (а на деле - у наиболее хозяйственных и зажиточных крестьян) излишки хлеба. Ну какой же мужик будет после такого произвола доверять правительству?

Неудивительно, что самой острой проблемой весной 1918 года в Советской России стала не только катастрофическая нехватка хлеба в городах, но и половинчатость большевистской политики в отношении собственности на землю. В этом как раз и надо искать причины восстания в Самаре 17-20 мая 1918 года, который в советско-партийной литературе впоследствии именовался не иначе, как анархо-максималистский мятеж.

В марте того года в нашем городе состоялся 6-й губернский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, и более двух третей делегатов составили эсеры, меньшевики и максималисты, как партии, имеющие в то время наибольшее влияние среди крестьянства. Лишь одну треть представляли большевики, анархисты, бундовцы и другие «карликовые» партии. На съезде развернулась острая дискуссия по «хлебной» и вообще по продовольственной проблеме.

Самарский «Закон о земле» по версии партии эсеров, предложенный ими весной 1918 года, на 6-м губернском съезде Советов не прошел. В результате съезд принял соломоново решение: поручить решение продовольственного вопроса избранному здесь же исполкому Совета. В его состав вошли 125 человек, а председателем стал писатель, максималист А.Я. Дорогойченко. Большинство же в исполкоме получила партия эсеров (рис. 3),

которая в союзе с максималистами и анархистами начала на практике проводить в жизнь стратегию и тактику своего партийного руководства по защите крестьянства от большевистского произвола.

Начали эсеры с реформы управления: уже к апрелю 1918 года в руководстве всех 13-ти уездных исполкомов Самарской губернии не осталось ни одного большевика - члены РКП (б) если здесь и работали, то они находились только на рядовых должностях. Понятно, что продотрядам, которые Самарский губком правящей партии время от времени направлял в тот или иной уезд, на местах не оказывалось никакой помощи. Более того - продотрядовцам откровенно мешали, заранее сообщая в села об их приезде. Конечно же, после таких визитов вооруженные отряды возвращались в Самару ни с чем.

Губком РКП (б) решил в связи со сложившейсяобстановкой использовать для изъятия хлеба у кулаков красноармейские части, стоявшие в Самаре. А чтобы при этом среди солдат, большинство из которых были выходцами из крестьян, не началось брожения и неповиновения, в армейских подразделениях развернули активную пропагандистскую кампанию. Вот какие статьи печатались в апреле 1918 года в газете губкома РКП (б) «Солдат, рабочий и крестьянин»: «Партия большевиков - единственная истинная выразительница интересов трудового народа; мы с оружием в руках заставим замолчать всех, кто будет лгать и клеветать на партию; флагом беспартийности прикрываются все враги трудящихся; мы не сделаем ни шагу без партии и руководимого ею городского исполнительного комитета».

Партии эсеров и максималистов, с тревогой наблюдая за действиями большевиков, и сознавая при этом, что свои позиции в рядах регулярной армии они уже потеряли, предприняли отчаянный контршаг. В середине апреля 1918 года по решению губисполкома всем волостным исполкомам было предписано в недельный срок прислать в Самару, в распоряжение губернской исполнительной власти, по пять дружинников от каждой волости. И в начале мая губисполком сформировал собственный вооруженный отряд численностью около 1500 человек, состоящий исключительно из крестьян и призванный противостоять вылазкам пробольшевистски настроенных регулярных воинских частей в сельские районы за даровым хлебом.

Таким образом, в начале мая 1918 года в Самаре сложилась крайне взрывоопасная обстановка, когда реальной властью обладали две непримиримые политические силы, причем каждая из них имела в своем подчинении вооруженные формирования.

Разумеется, губком и горком ВКП (б) оценили события апреля-мая 1918 года в Самарской губернии как попытку контрреволюционных сил отобрать у народа его завоевания и снова вернуться к прежнему режиму (рис. 4).

На состоявшейся в начале мая общегородской конференции РКП (б) в резолюции по докладу В.В. Куйбышева была дана следующая оценка положения в городе: «Партия должна стать на путь самой решительной борьбы с анархо-максимализмом и со всеми другими дезорганизаторами, ведя в то же время внутри губисполкома упорную борьбу по пробуждению классового сознания в среде находящихся там представителей трудового крестьянства, в целях привлечения их под пролетарское знамя коммунистического творчества». После конференции по самарскому гарнизону был издан приказ – быть в состоянии полной боевой готовности (рис. 5).

Хорошее отношение к лошадям

Это вооруженное противостояние двух политических группировок не могло не закончиться кровавой развязкой. Если в губернском исполкоме большинство имели эсеры и максималисты, то в исполкоме Самарского городского Совета у руководства находились большевики. Именно поэтому горисполком издал приказ о том, что крестьянская дружина, созданная губисполкомом, является незаконным вооруженным формированием - в приказе она именовалась «бандой анархистов и максималистов». В связи с этим 8 мая был арестован руководитель крестьянской дружины В.И. Попов, а верные большевикам красноармейские части быстро разоружили плохо организованных и почти необученных крестьян. Тем же приказом Самарского горисполкома в городе был образован чрезвычайный штаб охраны города, которому передавалась вся военная и гражданская власть.

Почему была выбрана именно эта дата? Дело в том, что буквально накануне, 7 мая 1918 года, в Москве состоялось очередное заседание 8-го Всероссийского съезда партии правых эсеров. На нем присутствовали и представители поволжских эсеровских организаций. На заседании была принята резолюция: немедленно начать вооруженную борьбу с большевистской Советской властью на Волге. Центром этой борьбы объявлялся Саратов, где и должно было начаться восстание против большевиков, а вслед за саратовскими эсерами предполагали выступить и их товарищи по партии в Самаре, Симбирске, Царицыне, Казани и других поволжских городах. Неудивительно, что самарские большевики не стали ждать эсеровских выступлений и решили действовать на опережение.

После разоружения дружины эсеровское руководство губисполкома в свою очередь попыталось хоть что-то предпринять - и тоже выпустило приказ о создании собственного штаба охраны. Но увы… Штаб этот оказался без войска. И тогда эсеры решились на еще более отчаянную меру - они попросили помощи у уральского казачества.

В ночь на 11 мая 1918 года казачьи части атамана Оренбургского казачьего войска А.И. Дутова (рис. 6) заняли железнодорожную станцию Ново-Сергиевку, и тем самым прервали всякую связь между Самарой и Оренбургом. В связи с этим председатель Бузулукского исполкома в панике телеграфировал председателю военно-революционного комитета Самары В.В. Куйбышеву: «Прошу вас принять самое горячее участие в отправке боевой силы в Бузулук. Проклятое казачество уральское, как саранча, облепило полотно железной дороги от Ак-Булака до Бузулука на расстоянии 400 верст. Мобилизовали всех поголовно и на каждой версте рвут телеграфные провода, даже увозят телеграфные столбы и проволоку. Способствуйте отправке войск, боеприпасов, оружия… Если не дадите помощи, гибель Бузулука и Оренбурга неминуема, и на Самару путь будет открыт».

Однако помощь запоздала, и 15 мая 1918 года границу нашей губернии пересекли казачьи части Дутова, которые форсированным маршем направились к Самаре. В этот же день Самарский губком РКП (б) принял решение о вступлении всех коммунистов губернии в боевые дружины (рис. 7).

Постановлением горисполкома Самара объявлялась на военном положении, по уездам стали распространять воззвания о борьбе против Дутова (рис. 8).

В связи с этим штаб охраны города отдал приказ о мобилизации всех имеющихся в Самаре лошадей для нужд Красной Армии. Вот этот-то документ и стал той последней каплей, после которой в городе начались вооруженные выступления против власти.

Оказалось, большевистское руководство горисполкома не учло, что приказ о мобилизации лошадей задевает интересы слишком больших слоев населения. Одних только частных извозчиков в городе насчитывалось несколько тысяч, да плюс к тому как минимум несколько лошадей имел каждый уважающий себя купец, владелец трактира, булочной, пекарни, мясной лавки и так далее. Для многих мелких собственников лошадь была порой единственным источником доходов.

Неудивительно, что уже 16 мая в городе были отмечены первые факты вооруженного сопротивления отряду, попытавшемуся забрать лошадей у частных извозчиков. А утром 17 мая перед зданием штаба охраны города на Алексеевской площади (ныне площадь Революции) (рис. 9)

собралась толпа из нескольких сотен человек, которые протестовали против решения о мобилизации лошадей. В течение нескольких часов на площадь так никто и не вышел. Поэтому толпа росла, становясь все более и более агрессивной.

Оказалось, в горисполкоме все это время экстренно совещались, что же делать со злополучными лошадьми. Лишь к середине дня было-таки принято решение об отмене приказа о мобилизации. С этим решением на площадь вышли представители штаба - Дмитрий Аугенфиш и Петр Котылев. Тут-то и произошла трагедия: поскольку посланец шел в сопровождении вооруженных красноармейцев, разгоряченные долгим ожиданием предводители частных извозчиков решили, что вот сейчас-то их и начнут разгонять. Из толпы раздались выстрелы. Аугенфиш был убит на месте, а Котылев и красноармейцы убежали обратно в здание штаба.

Как всегда бывает в таких ситуациях, многие из обывателей, услышав выстрелы, решили, что началось восстание против большевиков. К собравшимся на площади присоединялись все новые и новые горожане, недовольные большевиками, причем многие имели при себе оружие. Уже через несколько минут вооруженная толпа громила магазины, лавки и трактиры на всей площади, а потом двинулась по улице Советской (до революции – Дворянская, а ныне - улица Куйбышева) (рис. 10),

выкрикивая антибольшевистские лозунги. Штаб охраны города примерно через час оказался захвачен и разгромлен, и сюда немедленно прибыли эсеровские руководители губисполкома во главе с председателем В.А. Лоренцевым, который буквально накануне этих событий сменил Дорогойченко.

Разгром оппозиции

Эсеры и максималисты сразу же постарались придать стихийному бунту организованный характер, и на некоторое время им это удалось. На сторону восставших перешли некоторые кадровые военные, служившие до того в красноармейских частях, и губисполком немедленно поставил их во главе крестьянских дружин, снова получивших в руки оружие.

Бои в городе шли весь вечер и всю ночь. В результате к утру 18 мая восставшие захватили почту, телефон, телеграф, здание уголовной милиции, 1-й и 6-й милицейские участки, а также тюрьму, из которой освободили всех уголовников. Весь оставшийся день также прошел в сплошных погромах на улицах. Особенно пострадал Троицкий рынок (рис. 11),

где уголовные банды разграбили у торгующих весь товар, а нескольких крестьян, пытавшихся сопротивляться насилию, убили на месте. К концу дня половина рынка была охвачена огнем, а все лавки и магазины в городе закрылись еще с утра.

Эсеровское руководство губернским органом власти, воодушевленное захватом власти в Самаре, поспешило торжествовать победу. Председатель губисполкома Лоренцев телеграфировал в Москву, что его комитет полностью владеет ситуацией и что в городе царит нормальная обстановка. Но оказалось, что эсеры слишком рано успокоились.

Вечером в Самару вошли верные большевикам части Урало-Оренбургского фронта, до того расквартированные в пригороде и вызванные сюда по телеграфу руководством горисполкома. В ночь на 19 мая воинские подразделения штурмом взяли здание бывшего штаба охраны города на Алексеевской площади, в котором к тому моменту обосновался штаб восставших. В здании было захвачено оружие и плакаты с лозунгами «Вся власть Учредительному собранию». А утром 19 мая газета «Приволжская правда» вышла с передовицей, в которой говорилось: «Местная буржуазия уже готовилась послать делегацию к Дутову и просила его прийти в Самару владеть и княжить. Буржуазия прекрасно учитывает, что если бы власть перешла хотя бы на пять минут к кучке авантюристов из анархо-максималистов, то легче всего было бы поставить у власти Дутова».

Последствия разгрома самарского восстания выяснить в полной мере сейчас очень трудно. Из архивных документов известно, что уже 20 мая регулярные войска выбили сторонников эсеровско-анархистской власти из всех захваченных ими ранее опорных точек города. В тот же день приказом командующего Урало-Оренбургским фронтом при одобрении его рабочей секцией губисполкома, Самарским уисполкомом и горисполкомом был распущен эсеровско-максималистский исполком губернского Совета.

Власть в городе перешла к революционному комитету в составе В.В. Куйбышева (рис. 12),

А.Х. Митрофанова (рис. 13).

А.М. Масленникова (рис. 14),

А.П. Галактионова (рис. 15) и некоторых других большевиков. Но по сей день весьма туманной остается судьба сотен арестованных участников самарского восстания. Известно лишь, что ими занималась Самарская губернская ЧК, и именно в архиве этой организации, которая впоследствии именовалась ГПУ, НКВД и КГБ, думается, и следует искать соответствующие документы.

Валерий ЕРОФЕЕВ.

Просмотров: 4277