Во врагах народа – весь народ

Во врагах народа – весь народ

(Хроники 1937 года)

В июне 1937 года по воле руководства правящей в то время коммунистической партии в Советском Союзе были развернуты беспрецедентные по своим масштабам массовые репрессии властей по отношению к собственному народу, которые были теоретически обоснованы в сталинском произведении «Краткий курс истории ВКП (б)» (рис. 1, 2).

Курс на усиление классовой борьбы

Самая кровавая волна этих репрессий, пришедшаяся на 1937-1938 годы и впоследствии получившая название «ежовщины», громадным и беспощадным катком промчалась и по тогдашней Куйбышевской области. Как известно, значительная часть приговоров, в первую очередь расстрельных, тогда выносилась особыми внесудебными органами – так называемыми «тройками». В нее входили первый секретарь обкома (крайкома) ВКП (б), начальник областного (краевого) отдела НКВД и областной (краевой) прокурор. Вот эта «тройка» в 1937-1938 года и выносила приговоры гражданам по политическим делам, вплоть до высшей меры наказания (расстрела) (рис. 3).

Однако немалая доля уголовных дел по действовавшей в то время ст. 58 УК РСФСР (контрреволюционная деятельность) в те же месяцы рассматривалась и спецколлегией Куйбышевского областного суда. Гриф секретности с этих документов начал сниматься еще в 90-е годы ХХ века, и к настоящему времени данная процедура в основном уже завершена. Поэтому сейчас интересно познакомиться с материалами некоторых контрреволюционных уголовных дел 30-х годов, и при этом понять и ощутить, какой же напряженной была общественно-политическая атмосфера в нашей стране в то непростое время.

Безусловно, волна массовых репрессий 1937 года возникла отнюдь не на пустом месте. Началом резкого поворота с рыночных реформ НЭПа на политику жесткого государственного планирования историки ныне считают принятый большевистской партией в 1927 году курс на широкомасштабную индустриализацию страны, на массовую коллективизацию и обобществление крестьянских хозяйств (рис. 4),

что быстро привело к сворачиванию кооперативного движения, ставшего в советское время пасынком колхозно-совхозной экономики. Вольные кооператоры в сельском хозяйстве с самого начала НЭПа давно не устраивали верхушку ВКП (б), где в то время все более и более чувствовалась концентрация всей власти в руках И.В. Сталина (рис. 5).

К середине 20-х годов он в целом завершил разгром левой партийной оппозиции во главе с Л.Д. Троцким (рис. 6),

а 2-19 декабря 1927 года по инициативе Сталина состоялся XV съезд ВКП (б), взявший курс на коллективизацию сельского хозяйства.

Еще более накалилась ситуация после очередного пленума ЦК ВКП (б), состоявшегося 10-17 ноября 1929 года, на котором было принято решение об ускорении темпов коллективизации. Одновременно в «правом» уклоне был обвинен Н.И. Бухарин (рис. 7),

которого вывели из состава Политбюро. До этого 30 сентября 1929 года Бухарин опубликовал в «Правде» статью «Заметки экономиста». В ней он выступал за соблюдение экономического равновесия между промышленностью и сельским хозяйством, а также подвергал критике сторонников ускоренной индустриализации и коллективизации. Эта публикация фактически выносила на всенародное обсуждение конфликт между «правыми» и Сталиным. Чем этот конфликт закончился для Бухарина, теперь известно всем.

Как итог проводимой компартией политики было принято постановление ЦК, ЦИК и СНК от 30 января 1930 года «О ликвидации кулачества как класса» (рис. 8).

После этого в стране сразу же началась широкомасштабная борьба с зажиточным крестьянством, в результате чего были репрессированы и сосланы в Сибирь и на север миллионы кулаков и членов их семей. Однако эта кампания изобиловала многочисленными перегибами, когда ярлык кулака приклеивался тысячам и десяткам тысяч середняков, а то и вовсе бедняков, которых тоже лишали имущества и ссылали на Соловки. А в 1932-1933 годах, как теперь известно, на Украине и в южных районах России случился массовый голод, который, помимо климатических условий, был вызван широкомасштабными поставками зерна государству (порой вплоть до семенного фонда). По некоторым оценкам, число погибших от голода в эти годы превысило 3 миллиона человек.

Юридической вершиной репрессий против крестьянства, а также против вольных ремесленников (кооператоров) стало постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 год «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укрепления общественной (социалистической) собственности». Его дополнило постановление ЦИК и СНК СССР от 22 августа того же года «О борьбе со спекуляцией». Оба постановления карали преступников вплоть до расстрела. Первый из них в народе получил название «Указ семь-восемь» и «Указ о колосках» (рис. 9).

В Средне-Волжском краевом суде, который располагался в Самаре, уже с августа 1932 года началось массовое вынесение расстрельных приговоров по делам крестьян, укравших в колхозе несколько мешков зерна или собиравших колоски в поле.

Но своеобразным «спусковым механизмом», по-настоящему развязавшим властям руки для массовых репрессий, стало убийство С.М. Кирова (рис. 10)

в Ленинграде 1 декабря 1934 года. Хотя сейчас известно, что это преступление на почве ревности к своей жене совершил мелкий советский служащий Николаев, тем не менее Сталин и его окружение сразу же воспользовались подвернувшимся им шансом, чтобы обвинить в убийстве Кирова «уклонистов и оппортунистов», и на этом основании во весь голос заявить о необходимости усиления классовой борьбы на данном этапе построения социалистического общества.

В последующие два года в СССР один за другим прошли громкие судебные процессы по делам видных деятелей коммунистической партии – Бухарина, Рыкова, Радека, Пятакова, Серебрякова, Сокольникова и других, которых признали врагами народа и вскоре после вынесения приговоров расстреляли (рис. 11, 12, 13).

В стране в это время проходили организованные «сверху» митинги и демонстрации, на которых граждане гневно клеймили «фашистские шайки» и требовали для них сурового наказания (рис. 14, 15).

Отсюда было уже совсем недалеко до массовой чистки не только партийной верхушки, но и всего советского народа, из которого предполагалось «выжечь каленым железом» каждого, кто был хоть в чем-то не согласен с курсом ВКП (б), ведущей страну к светлому будущему – к коммунизму.

В сентябре 1936 года по личному распоряжению Сталина был арестован Генрих Ягода (рис. 16)

– руководитель Народного комиссариата внутренних дел (НКВД). К этому времени он уже слишком много знал о закулисных играх высшего руководства страны, и плюс к тому погряз, как бы сейчас сказали, в коррупционных связях. Но самый главный промах Ягоды состоял в другом: к определенному моменту он стал вдруг чувствовать себя слишком уж независимой фигурой в партии и в государстве.

Такого «вождь всех народов», конечно же, простить ему не смог, и потому с 26 сентября 1936 года НКВД возглавил Николай Ежов (рис. 17),

которого за небольшой рост в народе уже скоро стали называть не иначе, как «кровавый карлик». Именно на период «ежовского» руководства НКВД пришелся самый страшный период репрессий, во время которого в стране, по разным данным, было расстреляно от 400 тысяч до миллиона человек, и еще свыше трех миллионов оказались в лагерях, порой по откровенно пустым и надуманным обвинениям (рис. 18, 19, 20).

А идеологическая основа под необходимость проведения массовых чисток в обществе была подведена в конце июня 1937 года, когда состоялся очередной пленум ЦК ВКП (б). На одном из его заседаний за подписью генсека ЦК партии И.В. Сталина «в целях усиления борьбы с антисоветскими контрреволюционными организациями» и было принято печально известное решение о создании на местах репрессивных внесудебных органов – тех самых «троек», о которых уже говорилось выше.

Сначала «тройки» были образованы только на областном (краевом) уровне, но вскоре подобные органы были образованы также при горкомах и райкомах ВКП (б), хотя свои решения они все-таки были обязаны утверждать на заседании областной «тройки». Ныне многие историки считают, что решение о создании органов внесудебной расправы И.В. Сталин (рис. 21)

подписал, поддавшись требованиям ряда первых секретарей обкомов и крайкомов партии, поскольку в тот момент его сторонники отнюдь не имели в ЦК необходимого большинства.

Крестьяне и рабочие в «ежовых рукавицах»

По оценкам специалистов, только в Куйбышевской области (в границах того времени) в период «ежовщины» было расстреляно не менее 10 тысяч человек. Впрочем, статистические данные о жертвах репрессий 1937-1938 годов на территории Куйбышевской (Самарской) области по сей день остаются очень неполными и противоречивыми, в основном из-за того, что к нынешнему дню рассекречены далеко не все материалы, касающиеся органов внесудебной расправы того времени. Стоит лишь отметить, что эта волна репрессий в значительной степени коснулась и самых верхних эшелонов власти нашей области.

Так, в августе 1937 года по приговору «тройки» был арестован и впоследствии расстрелян В.П. Шубриков (рис. 22),

который до марта 1937 года работал первым секретарем Куйбышевского обкома ВКП (б), а после был переведен на партийную работу в Сибирь. Та же участь вскоре постигла председателя облисполкома Г.Т. Полбицына (рис. 23),

второго секретаря Куйбышевского обкома ВКП (б) А.А. Левина, председателя облКК-РКИ П.Н. Клюева, прокурора области Н.П. Жалнина, секретаря обкома ВЛКСМ Л.А. Блюмкина, командующего войсками ПриВО П.Е. Дыбенко и его заместителя И.С. Кутякова. А еще раньше, в мае 1937 года, в штабном вагоне на станции Куйбышев был арестован и впоследствии расстрелян предыдущий командующий ПриВО М.Н. Тухачевский (рис. 24),

успевший прослужить на указанном посту всего лишь в течение пяти дней.

Однако не следует думать, что под каток репрессий в 1937 году попадали только высокопоставленные руководители. Нет, вопреки этому весьма распространенному мнению, в то время в «ежовых рукавицах» оказались также десятки и сотни тысяч самых простых людей – рабочих, колхозников, учащихся, мелких служащих. Их не спасало даже пролетарское и крестьянское происхождение, наличие нескольких детей и заслуги перед обществом (рис. 25, 26, 27).

Подавляющее большинство людей в то время получало сроки заключения от 3 до 10 лет по части 10 пресловутой 58-статьи, карающей за «контрреволюционную агитацию и пропаганду». При этом такой агитацией считалось любое негативное или ругательное высказывание о коммунистической партии, советском правительстве, или (не дай Бог!) о товарище Сталине. Вот несколько примеров конкретных уголовных дел из архива Самарского областного суда.

19 октября 1937 года в 3-й отдел РКМ (рабоче-крестьянской милиции) НКВД г. Куйбышева с Линдовского рынка был доставлен 36-летний Митясов Иван Андреевич, русский, имевший происхождение из крестьян-середняков, малограмотный, женатый, отец пятерых детей, колхозник из села Георгиевка Кинельского района. Митясов был обвинен в том, что «он, находясь на рынке в нетрезвом виде, вел антисоветскую агитацию - производил антисоветские выкрики о Генеральном секретаре ЦК ВКПБ (б) тов. Сталине».

Как выяснилось в ходе следствия, на рынок крестьянин приехал для продажи валенок собственного производства, а в процессе торговли по причине холодной погоды выпил самогона, сколько именно – точно сказать не может, но больше половины бутылки. Когда торговля приближалась к концу, к Митясову подошли милиционеры, который стали требовать у него документы о том, что ему разрешили уехать из колхоза на рынок, а также о том, что валенки изготовлены из шерсти лично принадлежавших ему овец. При этом милиционеры сослались на постановление правительства от 7 августа 1932 года, направленное на усиление борьбы со спекуляцией и с хищениями социалистической собственности. Будучи в нетрезвом состоянии, Митясов при этом нецензурно обругал милиционеров, а вслед за ними - и всю советскую власть, которая не дает крестьянам торговать продуктами своего труда. В протоколе также записали, что в числе прочего колхозник матерно послал и тов. Сталина, который подписал несправедливый указ. После этого матершинник и был арестован.

Привлеченный по настоящему делу в качестве обвиняемого, Митясов признал себя виновным, показав, что сейчас он сам не может объяснить, почему вел антисоветскую агитацию, так как по причине нетрезвого состояния ничего не помнит. Решением спецколлегии Куйбышевского областного суда от 19 февраля 1938 года на основании ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР Митясов А.И. был приговорен к лишению свободы сроком на пять лет с последующим поражением в избирательных правах сроком на три года.

6 августа 1938 года в Чапаевское городское отделение РКМ из клуба строителей был доставлен 20-летний Носов Александр Епифанович, мордвин, имевший происхождение из крестьян-бедняков и образование 6 классов, токарь завода № 15 г. Чапаевска. Оказалось, что этот парень, находясь в нетрезвом состоянии, в клубе строителей, где шел показ кинокартины, на предложение бригадмильца Гусарова снять фуражку поднял в клубе шум, выражался нецензурной бранью, толкал окружающих и сдвигал скамейки. Далее в протоколе записано: «Во время его задержания работниками милиции и бригадмильцами Носов обзывал их «бандитами» и «троцкистами». В отделении милиции, куда он был доставлен, задержанный неоднократно выкрикивал фразы типа «Зачем нужна такая дерьмовая власть», а также нецензурно посылал милиционеров и членов Советского Правительства».

Привлеченный по настоящему делу в качестве обвиняемого, Носов себя виновным не признал и показал, что Гусаров ложно показывает на него на основании давних личных неприязненных отношений. Однако подсудимый не смог опровергнуть запись в протоколе, что он в общественном месте произносил нецензурные выражения в адрес Советского Правительства. Решением спецколлегии Куйбышевского областного суда от 10 декабря 1938 года на основании ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР Носов А.Е. был приговорен к лишению свободы сроком на четыре года с последующим поражением в избирательных правах сроком на три года.

8 августа 1937 года в Мелекесский РО НКВД поступило заявление от гр. Добрынина Ивана Александровича о контрреволюционной агитации со стороны 30-летнего Обломкова Александра Порфирьевича, русского, имевшего происхождение из рабочих, малограмотного, женатого, отца троих детей, грузчика Мелекесского мукомольного завода.

Как было сказано в заявлении, в обеденный перерыв этого дня служащий Мелекесского собеса Добрынин зашел в магазин «Торг» на улице Горка в Мелекессе (ныне город Димитровград в Ульяновской области, а в 1937 году – в составе Куйбышевской области). В это время здесь находились члены артели грузчиков мукомольного завода, которые пили пиво. Добрынин тоже взял кружку пива и сел за соседний с ними стол. Пока он пил, один из артельщиков стал играть на гармошке, а грузчик Обломков стал плясать и петь частушки нецензурного содержания. Добрынин сделал Обломкову замечание, сказав, что в общественном месте нельзя нецензурно выражаться. В ответ Обломков стал к нему задираться и требовал сказать, на каком основании он запрещает веселиться ему, рабочему человеку. Добрынин заявил, что нарушать общественный порядок запрещено на основании недавно принятой Сталинской Конституции СССР. Далее в протоколе записано следующее: «В ответ Обломков стал нецензурно выражаться в адрес Сталинской Конституции, а также в адрес всех членов Советского Правительства». Добрынин пошел к выходу из магазина и по пути заметил в адрес грузчика, что «в его словах содержится контрреволюционная агитация». Далее произошло следующее: «Когда Добрынин вышел из магазина, его догнал Обломков и стал бить его по спине и по лицу, продолжая при этом нецензурно выражаться в адрес Сталинской Конституции и Советского Правительства». Дерущихся разнял дворник Шалин И.Е., работавший в это время неподалеку. Он же порекомендовал Добрынину обратиться с заявлением в НКВД по поводу контрреволюционной агитации со стороны Обломкова, что он и сделал в тот же день.

Привлеченный по настоящему делу в качестве обвиняемого, Обломков себя виновным не признал и полностью отрицал сам факт контрреволюционных высказываний в адрес Сталинской Конституции и Советского Правительства, однако был достаточно изобличен свидетельскими показаниями (рис. 28, 29, 30).

Решением спецколлегии Куйбышевского областного суда от 24 февраля 1938 года на основании ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР Обломков А.П. был приговорен к лишению свободы сроком на пять лет с последующим поражением в избирательных правах сроком на три года (рис. 31, 32).

Сталин и голуби

Бывали и откровенно трагикомические случаи на этот счет, что, впрочем, никак не принижало значимости ситуации, изложенной в следственных материалах. Так, в марте 1938 года спецколлегия Куйбышевского областного суда рассмотрела уголовное дело по обвинению по ст.58-10 жителя Сызрани, служащего конторы коопторга А.В. Семенова. Суть дела состояла в следующем. В то время на центральной площади Сызрани, как и во многих других городах, стоял памятник И.В. Сталину (рис. 33).

Однажды в октябре 1937 года Семенов и его сослуживец Михайлов шли мимо него, и Семенов, взглянув на гранитного вождя, сказал своему попутчику:

- Посмотри, а ведь памятник Сталину голуби обос…ли… (в тексте приговора это слово приводится полностью).

В тот же день Михайлов написал на Семенова заявление «куда следует», изложив в тексте во всех подробностях высказанные сослуживцем слова в отношении «вождя всех народов». Приговор суда гласил: за контрреволюционную агитацию Семенова отправить в «места не столь отдаленные» сроком на 7 лет.

Не менее «веселый» сюжет прослеживается и в материалах уголовного дела, которое в декабре 1937 года было возбуждено РО НКВД Елховского района по факту контрреволюционной агитации со стороны 26-летней Онучкиной Марии Алексеевны, имевшей происхождение из крестьян-бедняков, неграмотной, замужней, имеющей одного ребенка, ранее не судимой, работницы колхоза «Новый Путь» Елховского района.

Как гласят следственные материалы, 29 ноября 1937 года Онучкина пришла в квартиру колхозного парторга А.С. Лутошина, где в то время также находились жена последнего Е.И. Лутошина, член сельсовета Ф.М. Кувшинов и колхозники Г.Д. Киселев и М.К. Таланин. После небольшой беседы с хозяйкой дома девушка увидела на стене квартиры плакаты с портретами кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР А.И. Коваленко и Е.В. Катаевой. По поводу последней кандидатуры Онучкина с насмешкой выразилась так: «Лизку-то зачем в депутаты? Это же первая б… у нас на селе». После этих опрометчивых слов парторг попросил Онучкину покинуть его квартиру, а на следующей день написал заявление в НКВД о факте контрреволюционной агитации. Свидетелями по делу выступили все присутствовавшие.

Решением спецколлегии Куйбышевского областного суда от 19 февраля 1938 года на основании ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР Онучкина М.А. была приговорена к лишению свободы сроком на три года с последующим поражением в избирательных правах сроком на три года.

И, наконец, еще одна достаточно курьезная история на этот счет, которую рассказал ветеран самарской уголовно-исполнительной системы В.А. Токмаков. Через него в период реабилитации 50-х годов прошло множество документов бывших лагерников.

- В моей памяти прочно отложилась суть некоторых, наиболее абсурдных обвинений, по которым люди отбывали срок в нашей колонии. Вот один пример. В нашем лагере находился бывший простой солдат, который в годы репрессий был шофером в воинской автотранспортной части. После доставки продовольствия на склад он возвращался порожняком в свой гараж. По пути у его машины заглох мотор. Шофер пытался завести его рукояткой, крутил долго, до появления на руках мозолей, но мотор молчал по-прежнему. А тут мимо него на «студебеккере» как раз проезжали солдаты из соседнего полка. Увидев, как мучается их сослуживец, они остановились, чтобы помочь. К «студеру» подцепили тросом застрявшую машину, дернули - и забарахливший двигатель наконец-то завелся. А шофер злосчастной полуторки, сняв с крюка трос, от души ударил сапогом по переднему колесу и трехэтажно обложил ненадежную технику: вот, мол, твою мать, у «студера» мотор легко заводится от стартера, а с нашей полуторкой все руки надорвешь, пока заведешь…

Все бы ничего, но солдат в тот момент, оказывается, забыл, что управляемая им советская машина была выпущена на заводе имени И.В. Сталина и называлась «ЗИС-5». Однако об этом не забыл кто-то из офицеров, ехавших на «студебеккере», и потому уже на другой день на столе у особиста лежал его рапорт о «неподобающем поведении рядового Николаева». Конечно же, солдата, не уважавшего автомобиль, выпущенный на заводе имени Сталина, нашли очень быстро, и вскоре военный трибунал вынес в отношении его приговор по ст. 58-10 УК РСФСР с формулировкой: «Восхвалял зарубежную технику, принижал достижения советской науки и техники». Наказание за это «восхваление» - 10 лет лагерей (рис. 34).

«Распространял слухи о якобы имевшем место голоде…»

Как известно, не могли избежать репрессий и люди, работавшие, казалось бы, в элитных властных подразделениях – в частности, в прокуратуре. В 1937-1938 годах не раз случалось, что следователь, отправивший за решетку десятки и сотни человек, в один прекрасный момент вдруг сам оказывался обвиняемым по делу о контрреволюционной агитации. Вот один из примеров на этот счет.

В декабре 1937 года Куйбышевским горотделом НКВД было принято к производству дело 30-летнего Петрова Владимира Павловича, русского, имевшего происхождение из служащих и высшее юридическое образование, женатого, отца одного ребенка, до ареста работавшего старшим следователем прокуратуры Средне-Волжского бассейна.

Как сказано в материалах его дела, «с июля 1936 год по ноябрь 1937 года Петров в коллективе работников прокуратуры и суда неоднократно высказывал контрреволюционные суждения о международном положении СССР и текущем моменте». Так, в июле 1936 года в присутствии сотрудников в помещении прокуратуры обвиняемый высказывался против проведения подписки на государственный заём (показания свидетеля Кольцова). В марте 1937 года Петров возводил контрреволюционную клевету на кадровую политику Советской власти, выступая за необходимость назначения на ответственные посты не только членов ВКП (б), но и беспартийных сотрудников (показания свидетелей Триль и Петровой, последняя – жена обвиняемого). В октябре и ноябре 1937 года в канцелярии прокуратуры Петров неоднократно допускал контрреволюционные высказывания, говоря, что нынешняя жесткая карательная политика – большая ошибка со стороны государства и партии (показания свидетелей Тамшинова, Малышева, Пестуновича и Трильосударства и партии ().кая карательная политика- жена вету на политику Советской власти в области ).

Привлеченный по уголовному делу в качестве обвиняемого, Петров себя виновным не признал, однако свидетельскими показаниями его вина была доказана в полной степени (рис. 35).

Решением спецколлегии Куйбышевского областного суда от 26 апреля 1938 года на основании ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР Петров В.П. был приговорен к лишению свободы сроком на пять лет с последующим поражением в избирательных правах сроком на три года.

Не спасали от репрессий также и должности – ни большие, ни маленькие, тем более, если подозреваемого, как говорили в те годы, подводило происхождение. Так, в октябре 1937 года в Ново-Малыклинский РО НКВД поступили материалы о контрреволюционной агитации со стороны 37-летнего Косоплечева Алексея Семеновича, русского, имевшего происхождение из торговцев, женатого, отца двоих детей, главного бухгалтера завода «Ударник».

В следственных материалах по его делу говорится, что «Косоплечев ранее имел близкие связи с арестованными органами НКВД и впоследствии осужденными врагами народа. На этой почве он оказался враждебно настроен по отношению к Советской власти и стал вести контрреволюционную агитацию среди рабочих и служащих». В чем же состояла эта агитация? Оказывается, в марте-апреле 1937 года он распространял провокационные слухи о голоде, якобы имевшем место на Украине и на Кубани (свидетели Павлов и Яковлев). В мае 1937 года он восхвалял врага народа Троцкого и говорил, что в гражданскую войну под его руководством Красная Армия одержала больше побед, чем под руководством Сталина (свидетель Горяйнов). Тогда же, сказано далее в материалах его дела, «Косоплечев в своих высказываниях опошлял стахановское движение и политику партии в отношении ударничества». Конкретно же он говорил, что Сталин приказывает выдвигать отдельных ударников только для пропаганды, и на них одних пятилетку не выполнишь (свидетели Горяйнов и Майоров). Кроме того, в течение 1937 года Косоплечев, по показаниям свидетелей, неоднократно рассказывал сотрудникам анекдоты контрреволюционного содержания, направленные на дискредитацию членов Советского Правительства и Генерального секретаря ЦК ВКП (б) Сталина.

Привлеченный по уголовному делу в качестве обвиняемого, Косоплечев себя виновным признал частично, однако по остальным пунктам был полностью изобличен свидетельскими показаниями. Решением спецколлегии Куйбышевского областного суда от 24 февраля 1938 года на основании ст. 58-10 ч.1 УК РСФСР Косоплечев А.С. был приговорен к лишению свободы сроком на семь лет с последующим поражением в избирательных правах сроком на три года.

А вот сюжет из воспоминаний В.А. Токмакова о репрессиях в отношении советской научной элиты:

- Мне запомнилось дело одного профессора, доктора технических наук, заведующего кафедрой одного из известных в стране вузов. Вся его вина в совершении контрреволюционного преступления состояла в том, что во время предварительного обсуждения чьей-то диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук один из членов комиссии сделал следующее замечание: а почему диссертант в своей работе не учёл одно из последних выступлений И.В. Сталина? Заведующий кафедрой на его реплику отреагировал так: «Причем здесь товарищ Сталин? В диссертации идет речь о сугубо технической проблеме, а Иосиф Виссарионович в этом вопросе не компетентен».

Слова профессора были поддержаны и другими преподавателями, участвовавшими в обсуждении. Как мы потом выяснили, в протоколе заседания был записан только вопрос об И.В. Сталине, но ответ на него секретарь по понятным соображениям сюда не внесла. Однако и помимо секретаря в вузе нашлись преподаватели, которые сразу же после заседания диссертационного совета направили свои докладные «куда следует». В итоге заведующему кафедрой и еще нескольким доцентам суд уже вскоре предоставил возможность в течение 10 лет размышлять на лагерных нарах о том, компетентен ли товарищ Сталин в технических вопросах (рис. 36).

Из кресла партийного секретаря – во враги народа

Как известно, в марте 1937 года на должность первого секретаря Куйбышевского обкома ВКП (б) вместо упоминавшегося выше В.П. Шубрикова был избран П.П. Постышев (рис. 37),

перед этим только что освобожденный с поста секретаря ЦК ВКП (б) Украины. Причина его снятия со столь высокой должности ныне тоже хорошо известна: в 1932-1933 годах Постышев проявил себя как инициатор и главный вдохновитель завышенных зернопоставок на территории этой республики. Тогда же на Украине и в южных районах России случился массовый голод. Конечно же, определенную роль в этом сыграли и неблагоприятные климатические условий тех лет, однако основной причиной голода сегодняшние историки считают непомерные хлебные поборы крестьян, у которых порой изымали все зерно подчистую, вплоть до семенного фонда, и это, по некоторым оценкам, привело к гибели свыше 3 миллиона человек.

Несмотря на столько существенное понижение в должности, Постышев и после своего перевода в Куйбышев своего рвения по изобличению врагов народа не умерил, а продолжал политику массовых репрессий. По некоторым оценкам, по его доносам в нашей области «тройками» и спецколлегией облсуда по надуманным поводам были осуждены сотни людей. Так продолжалось до тех пор, пока в январе 1938 года Постышев сам был арестован, обвинен в нарушениях соцзаконности и антисоветской деятельности, и в 1940 году расстрелян.

Освобождение Постышева с поста секретаря ЦК ВКП (б) Украины и перевод его с понижением в Куйбышев в то время не осталось незамеченным партийной интеллигенцией. Многие из них, вспоминая очень похожую историю с Тухачевским, которого точно также сначала перевели из Москвы в Куйбышев, а потом здесь арестовали, догадывались, что примерно такая же судьба вскоре ждет и Постышева. Именно поэтому стала возможной история, которая осенью 1937 года произошла в небольшом селе на юге нашей области.

24 декабря 1937 года из Большечерниговского РО НКВД в Куйбышевское областное управление НКВД поступило дело о контрреволюционной агитации со стороны 38-летнего Травкова Георгия Филипповича, русского, имевшего происхождение из служащих, в 1919 году служившего в белой армии в качестве нижнего чина, инструктора-бухгалтера управления овцесовхозов Наркомсовхозов РСФСР.

Как сказано в материалах следствия, в августе 1937 года Травков, находясь в служебной командировке в Глушицком овцесовхозе Большечерниговского района в качестве представителя управления овцесовхозов, в магазине райкоопа совхоза увидел висящий на стене портрет секретаря Куйбышевского обкома ВКП (б) П.П. Постышева. Травков тут же обратился к заведующему магазином Головину и стал настойчиво требовать, чтобы он снял портрет со стены магазина, доказывая, что т. Постышев весной 1937 года одновременно с врагом народа Тухачевским был якобы снят с работы в ЦК ВКП (б) Украины, после чего и был направлен в Куйбышев на понижение. На возражения Головина и его убеждения о том, что представитель из центра ошибается, Травков остался при своем мнении и по-прежнему предлагал заведующему потрет т. Постышева со стены снять. Через несколько дней по заявлению Головина Травков за контрреволюционную агитацию был арестован органами НКВД.

Слушание дела Травкова в спецколлегии Куйбышевского областного суда после проведения предварительного следствия было назначено на 20 января 1938 года. Однако незадолго до этого стало известно об аресте Постышева органами НКВД, поскольку тот оказался врагом народа. В связи с этим обстоятельством суд принял решение о возвращении дела Травкова в облпрокуратуру для проведения дополнительного расследования. Вторично судебный процесс по его делу состоялся 20 марта 1938 года, и в итоге Травков по ст. 58 УК РСФСР был приговорен к двум годам лишения свободы с последующим поражением в избирательных правах сроком на три года. При этом в приговоре причиной его осуждения уже называлась не контрреволюционная агитация в отношении портрета т. Постышева, а… служба Травкова в рядах белой армии, хотя это и происходило за 20 лет до описанных событий. Видимо, неспроста в то время ходила поговорка: «Наши органы зря никого не арестовывают».

Борьба с врагами народа с помощью лупы

Кстати, один из методов, который т. Постышев до своего ареста применял в ежедневной борьбе с врагами народа, заключался в… использовании лупы при рассматривании различных изображений в печатных изданиях, в том числе и фотографий в ежедневной областной партийной газете «Волжская коммуна». Известно, что каждое свое утро секретарь обкома начинал с просмотра прессы, после чего вызывал помощника и диктовал ему очередное донесение в областное управление НКВД.

Между прочим, борьбу с врагами народа с помощью лупы придумал вовсе не Постышев. Секретарь Куйбышевского обкома всего лишь взял на вооружение приказ по Главлиту СССР № 39 от 14 февраля 1935 года, подписанный начальником Главлита Б.В. Волиным, в котором, в частности, говорилось следующее:

«На ИЗО-фронте Главлитом обнаружены умело замаскированные вылазки классового врага. Путем различного сочетания красок, света и теней, штрихов, контуров, замаскированных по методу «загадочных рисунков», протаскивается явно контрреволюционное содержание.

Как замаскированная контрреволюционная вылазка квалифицирована символическая картина художника Н. Михайлова «У гроба Кирова», где посредством сочетания света, теней и красок были даны очертания скелета. То же обнаружено сейчас на выпущенных Снабтехиздатом этикетках для консервных банок (вместо куска мяса в бобах – голова человека).

Исходя из вышеизложенного – приказываю:

Всем цензорам, имеющим отношение к плакатам, картинам, этикеткам, фотографиям, фотомонтажам и пр. – установить самый тщательный просмотр этой продукции, не ограничиваться вниманием к внешнему политическому содержанию и общехудожественному уровню, но смотреть особо тщательно все оформление в целом, с разных сторон (контуры, орнаменты, тени и т.д.), чаще прибегать к пользованию лупой».

Редакции газет не раз испытывали на себе жуткие последствия описанного в приказе кабинетного метода борьбы с врагами народа с помощью обычной лупы. Так, 21 сентября 1937 года в Куйбышевское областное управление НКВД от т. Постышева поступило заявление о факте обнаружения им контрреволюционного искажения портрета Маршала Советского Союза т. Буденного (рис. 38),

помещенного в номере газеты «Волжская коммуна» от 20 сентября 1937 года. В тот же день управлением НКВД по этому факту было возбуждено уголовное дело в отношении 25-летней Шелудяковой Елизаветы Львовны, русской, имевшей происхождение из служащих, фотографа газеты «Волжская коммуна», и 32-летнего Сергиевского Серафима Петровича, имевшего происхождение из священников, травильщика типографии «Волжская коммуна».

Как сказано в материалах дела, в вину сотрудникам редакции и издательства было поставлено следующее: «На фотографии т. Буденного, помещенной на первой полосе газеты «Волжская коммуна» от 20 сентября 1937 года, на его рукаве пятиконечная звезда имеет явно выраженную форму фашистской свастики». По мнению следствия, «такую форму она приобрела в ходе проявления негатива указанного снимка, которое проводилось Шелудяковой. Затем травильщик цинкографии Сергиевский, получив фотографию т. Буденного, изготовил по ней клише с аналогичным контрреволюционным искажением и сделал оттиски с этого клише, хотя имел все возможности в ходе обработки клише при наличии лупы и оригинала обнаружить фашистскую свастику».

Уже при первом рассмотрении данного дела, которое состоялось 20 января 1938 года, спецколлегия Куйбышевского областного суда, изучив представленные материалы, вынесла определение о том, что на негативе и на оригинале фотографии, сделанными Шелудяковой, искажения звезды на рукаве т. Буденного не наблюдается. Поэтому определением суда женщина была оправдана за отсутствием в ее действиях состава преступления и освобождена из-под стражи в зале суда.

Далее в решение суда сказано так: «Искажение фотографии появилось только в ходе изготовления цинкового клише, которое производилось Сергиевским». Несмотря на это признание, суд все же не усмотрел в действиях травильщика умысла, и, стало быть, состава преступления, предусмотренного ст. 58-10 УК РСФСР, которую переквалифицировал на ст. 111 УК РСФСР (служебная халатность). Окончательное рассмотрение дела Сергиевского состоялось 27 января 1938 года в спецколлегии Куйбышевского областного суда. По ст. 111 УК РСФСР он получил 4 месяца лишения свободы, которые к тому моменту уже отбыл в камере следственного изолятора, и потому его освободили из-под стражи прямо в зале суда.

Еще одно дело в отношении представителей прессы в те же дни расследовалось в Сызрани. Здесь 8 ноября 1937 года особым отделом Сызранского гарнизона было возбуждено уголовное преследование в отношении 35-летнего Бирбасова Александра Ивановича, русского, имевшего происхождение из рабочих, заведующего типографией 11-го железнодорожного полка, и 25-летнего Трофимова Гавриила Анисимовича, имевшего происхождение из служащих, политрука 11-го полка и одновременно - редактора полковой газеты «За боевую технику».

В ходе расследования особисты установили, что 7 ноября 1937 года в типографии 11-го полка был выпущен очередной номер газеты «За боевую технику», посвященный 20-й годовщине победы Великой Октябрьской социалистической революции. При этом на первой полосе газеты под статьей «Наши кандидаты в Верховный Совет» был помещен заголовок другой статьи «Выборы по-фашистски», в результате чего, как сказано в материалах дела, «текст полосы приобрел контрреволюционный смысл». Разумеется, сотрудниками особого отдела Сызранского гарнизона весь отпечатанный тираж газеты тут же был конфискован, а произведенным следствием установлено, что «виновниками контрреволюционной вылазки являются заведующий типографией Бирбасов и редактор Трофимов».

Во время допросов Бирбасов признал, что, хотя он и отдавал себе ясный отчет о том, что клише нижнего заголовка не соответствует расположенной выше статье, и при помещении его на полосу статья о выборах в Верховный Совет приобретает контрреволюционный смысл, он, посоветовавшись с редактором газеты, тем не менее поставил это клише в номер. Трофимов же на допросе сообщил, что Бирбасов показал ему оттиск газетной полосы только после того, как она была целиком сверстана. Хотя он и видел, что заголовок нижней статьи расположен неудачно, он уступил заведующему типографией, который стал жаловаться, что на ее переделывание времени уже не остается, так как номер должен быть отпечатан к празднику. Трофимов своим решением оставил все как есть, так как полагал, что читателю хорошо видно, что заголовок о выборах в фашистской Германии относится к нижней статье.

К слушанию уголовного дела Бирбасова и Трофимова спецколлегия Куйбышевского областного суда приступала дважды в течение 1938 года, но каждый раз дело возвращалось в прокуратуру на дополнительное расследование. Лишь 3 октября 1938 года суд вынес следующее определение по делу: поскольку Бирбасов не был свободен в своем решении относительно верстки полосы газеты «За боевую технику» от 7 ноября 1938 года, а выполнял приказы и распоряжения Трофимова, то в его действиях не усматривается состава преступления, предусмотренного ст. 58-10 УК РСФСР. В связи с этим уголовное дело в отношении Бирбасова было прекращено, и заведующего типографией освободили из-под стражи прямо в зале суда. А вот Трофимов был признан виновным по ст. 111 УК РСФСР (служебная халатность), и приговорен к лишению свободы сроком на один год. На свободу он вышел через месяц после вынесения этого судебного приговора.

«Освобожден из-под стражи в зале суда»

Существует мнение, что задачей судебных органов в 1937 году было лишь дежурное «проштамповывание» предоставленных им органами НКВД уголовных дел, поскольку решение о том, каким должен быть приговор, к тому моменту уже было готово «на самом верху». Однако из архивных материалов следует, что в течение 1937-1938 годов спецколлегия Куйбышевского областного суда, хотя и рассмотрела за это время несколько сотен дела по ст. 58 УК РСФСР, тем не менее, вопреки сложившейся точке зрения, далеко не всегда считала возможным поддерживать тот же самый обвинительный уклон, выработанный прокуратурой или НКВД. Оказывается, только в первой половине 1938 года облсудом в ходе слушаний были вынесены оправдательные приговоры не менее по 30 контрреволюционным уголовным делам. Суд в большинстве случаев был просто вынужден это сделать: во всех упомянутых случаев обвинения оказались настолько надуманными, что над ними стоило лишь посмеяться, если бы это не были материалы уголовных дел. Вот только несколько примеров на этот счет.

10 июля 1937 года колхозник из села Русская Селитьба Елховского района 52-летний Василий Иванович Нагорнов, находясь в местном сельсовете, при попытке стереть пыль с висящего на стене портрета т. Сталина (рис. 39)

в нескольких местах надорвал бумагу на портрете, и это произошло на глазах председателя сельсовета. В тот же день по его заявлению Нагорнов был арестован органами НКВД, после чего в ходе следствия ему было предъявлено обвинение по ст. 58-10 УК РСФСР. Однако 20 мая 1938 года в ходе слушания дела в спецколлегии Куйбышевского областного суда председательствующий записал в решении, что «надрыв бумаги на портрете т. Сталина Нагорновым был сделан случайно, по неосторожности, и никто из свидетелей по делу не подтвердил, что в этом с его стороны было проявление какой-либо злой воли». В итоге Нагорнов был оправдан за отсутствием в его действиях состава преступления и освобожден из-под стражи в зале суда.

18 декабря 1937 года колхозник из села Средняя Терешка Кузнецкого района Куйбышевской области 38-летний Хайрулла Садреевич Мустафин в помещении правления колхоза «Клара Цеткин» рассказал односельчанам о том, что незадолго до выборов в Верховный Совет СССР на избирательном участке одного из соседних сел произошел пожар. При этом, по словам Мустафина, в огне сгорели все предвыборные документы, плакаты и портреты членов Советского Правительства. На другой день от одного из слышавших его рассказ в органы НКВД поступило заявление о ведении контрреволюционной агитации и дискредитации Мустафиным выборов.

Излишне болтливый колхозник тут же был арестован, и в ходе следствия полностью подтвердил все им сказанное. Но при слушании его дела в спецколлегии Куйбышевского областного суда 2 апреля 1938 года была оглашена справка из управления пожарной охраны о том, что факт возгорания на сельском избирательном участке и гибели в огне предвыборных материалов действительно имел место. В результате суд посчитал, что в самом факте распространения Мустафиным достоверной информации о пожаре не содержится состава преступления, после чего колхозник был оправдан и освобожден из-под стражи в зале суда.

16 октября 1937 года в прокуратуру г. Куйбышева поступило заявление от гр. Богачева Петра Григорьевича, проживающего в доме № 29 на улице Красненской, о том, что его новый сосед 28-летний Гадалин Михаил Прокофьевич ведет конттреволюционную агитацию и в оскорбительной форме отзывается о Советской власти и Советском Правительстве. Приехавшие вскоре работники милиции арестовали Гадалина и отправили его в следственный изолятор.

В ходе расследования в этом деле появились материалы о том, что бывшая жена Богачева Фекла Дмитриевна, чтобы разъехаться с бывшим мужем, обменяла свою комнату в квартире на улице Красненской на частный дом на улице Аксаковской, ранее принадлежавший Гадалину. Однако Богачев не хотел, чтобы от него уезжала жена, пусть даже и бывшая, и потому он отказался пускать в квартиру приехавшего сюда с вещами Гадалина, хотя тот и предъявил ему обменный ордер, выданный горкоммунхозом. В итоге дело закончилось дракой старого и нового жильцов и вмешательством работников милиции, которым Гадалин и сделал заявлением о том, что Богачев нецензурно ругал органы власти.

Однако в ходе слушания дела в спецколлегии Куйбышевского областного суда 1 февраля 1938 года не было добыто никаких доказательств того, что подсудимый и в самом деле «нецензурно оскорблял Советскую власть и Советское Правительство». Свидетельницы Аникеева и Шафеева, вызванные в суд по настоянию Гадалина, заявили, что сами они не слышали от Богачева ничего подобного, а знают о них только со слов Гадалина, который был сильно недоволен въездом нового жильца в соседнюю комнату вместо бывшей жены. На основании этого Богачев за недоказанностью преступления был признан по суду оправданным, после чего освобожден из-под стражи в зале суда.

Конец «ежовщины» и начало «бериевщины»

Эта наиболее страшная волна массовых репрессий катилась по нашей стране вплоть до начала декабря 1938 года, когда от должности наркома НКВД был освобожден Н.И. Ежов, который уже через несколько дней после этого сам оказался в камере Лефортовской тюрьмы. В феврале 1939 года в закрытом судебном процессе Ежов был признан врагом народа как инициатор и главный исполнитель массовых нарушений социалистической законности. В соответствии со ст. 58 его приговорили к высшей мере социальной защиты и через два дня после оглашения судебного вердикта расстреляли.

Но еще до вынесения приговора по делу Ежова из ЦК ВКП (б) на места поступило указание об упразднении органов внесудебной репрессии - пресловутых «троек», и о пересмотре явно надуманных дел, возбужденных по ст. 58 УК РСФСР. Как уже было сказано, в народе это время массовых расправ по надуманным обвинениям и массовых расстрелов получило название «ежовщины». А после того, как 8 декабря 1938 года главой НКВД СССР был назначен Л.П. Берия (рис. 40),

во всех областях, краях и автономиях СССР начались судебные процессы по делам работников НКВД, наиболее отличившихся в нарушениях соцзаконности при выискивании «врагов народа» и «троцкистов-ревизионистов». Куйбышевским облсудом тогда тоже было рассмотрено несколько дел следователей НКВД, виновных в нарушении соцзаконности, однако все указанные материалы до сих пор находятся в закрытых архивах.

Валерий ЕРОФЕЕВ.

Просмотров: 4941