Козлов Дмитрий Ильич

«О ракетах я кое-что слышал еще в школе, но в то время не придавал им особого значения. Что же касается полетов человека в космос, то об этом я тогда даже и не задумывался. Конечно же, в детстве я читал книги Жюля Верна, в том числе и его знаменитый роман «Из пушки на Луну». Однако я вовсе не могу сказать, что эта книга каким-то образом повлияла на мой выбор профессии. Как и большинство мальчишек 30-х годов, я мечтал о военной службе, но при поступлении в морское училище меня забраковали по причине слабого зрения. Вот тогда я и решил поступать в военно-механический институт, чтобы учиться на артиллерийского конструктора. А впервые ракетное оружие в действии я увидел на фронте, под Ленинградом – это были «катюши», наши знаменитые реактивные минометы…»

Из беседы автора этих строк с Д.И. Козловым (рис. 1-9).

Недавно ушедшее от нас столетие прошло под знаком множества научно-технических достижений, которые за короткое время коренным образом изменили жизнь людей на нашей планете – как отдельного человека, так и всей земной цивилизации в целом. При этом самыми выдающимися научными идеями минувшего столетия, воплощенными в реальность, большинство специалистов называют три: разработку электронно-вычислительных (кибернетических) устройств, практическое овладение ядерной энергией и создание космических ракет. И в этом свете нельзя не признать, что Самаре и ее жителям в ХХ веке очень повезло. Еще с 50-х годов десятки тысяч наших земляков включились в громадную работу по созданию принципиально новой - ракетной техники, что в итоге и привело к распространению деятельности человека за пределы планеты Земля.

Однако всего лишь полтора десятилетия назад стало возможным открыто говорить о тех людях, которые стояли у самых истоков стремительного превращения провинциальной купеческой Самары в крупнейший индустриальный и научно-технический центр России. Один из таких ныне рассекреченных руководителей советской эпохи – Дмитрий Ильич Козлов, которого по праву можно назвать человеком-легендой нашего времени. Теперь мы знаем, что почти полвека назад он по приказу страны и по велению сердца встал у руля принципиально нового для того времени наукоемкого производства, благодаря которому весь двадцатый век мы теперь и можем называть космическим веком.

В 1958 году инженер-ракетчик Дмитрий Козлов приехал в волжский город Куйбышев, чтобы в считанные месяцы организовать на заводе № 1 серийный выпуск ракеты Р-7, крайне необходимой стране для обороны и для полетов в космос. Тогда же при этом заводе Козловым «с нуля» был создан филиал № 3 легендарного ОКБ-1, возглавляемого Главным конструктором баллистических ракет С.П. Королёвым. Теперь это предприятие известно всему миру под названием ЦСКБ (Центральное специализированное конструкторское бюро), которым Д.И. Козлов бессменно руководил с 1959 по 2003 годы. В 1996 году оно объединилось с заводом «Прогресс», и сейчас это предприятие носит название «Государственный научно-производственный ракетно-космический Центр «ЦСКБ-Прогресс» (ГНПРКЦ «ЦСКБ-Прогресс»).

В свое время журналист и писатель, корреспондент «Комсомольской правды» Ярослав Голованов, выпустивший книгу о Сергее Павловиче Королёве, не раз публично признавался, что он испытывает чувство вины перед Дмитрием Ильичем Козловым за то, что до этого он незаслуженно мало уделял ему внимания. В своем трехтомнике «Заметки вашего современника» Голованов пишет: «И вот в книге «Королёв. Факты и мифы» я вспоминаю Мишина 44 раза, Глушко - 120 раз, а Козлова 3 раза! Я не искупил своей вины перед ним ни многомиллионными газетными публикациями, ни тремя фильмами… Фильмы будут пылиться в архивах, дожидаясь «круглых» дат, а книга - это книга, которая и Козлова переживет, и меня. Вот поэтому я и испытываю перед Дмитрием Ильичем постоянное чувство вины». Здесь же Ярослав Голованов пообещал написать книгу о Д.И. Козлове, но, к сожалению, журналист и писатель скончался вскоре после выхода в свет упомянутого трехтомника, так и не успев выполнить обещанное (рис. 10, 11).

Хотелось бы вспомнить один эпизод из биографии Д.И. Козлова. В 2004 году, когда командование Приволжско-Уральского военного округа пригласило его на торжества по случаю 60-летия прорыва Ленинградской блокады, один из представителей штаба ПУрВО в своем выступлении назвал Д.И. Козлова генералом. Тот в ответ попросил слова, и, наряду с прочим, сказал, что до генерала он еще пока не дослужился: с окончания Великой Отечественной войны он по документам все еще остается лейтенантом. Присутствующий на торжествах командующий войсками Приволжско-Уральского военного округа поначалу Козлову не поверил, хотя тут же дал поручение облвоенкому немедленно выяснить, так ли это обстоит на самом деле. Проверили – и оказалось, что создатель целого направления российской оборонной техники на тот момент действительно находится в звании лейтенанта пехоты. Через три дня после этого случая к Д.И. Козлову домой приехал представитель штаба округа и вручил ветерану документы о присвоении ему звания майора пехоты. Вот так ему и удалось «перескочить» сразу через несколько воинских званий, поднявшись из лейтенантов сразу до майора.

Что же касается генеральских звезд на погонах, то вручать их, как известно, имеет право лишь первый руководитель страны. Однако в данном случае столь высокое вмешательство в биографию нашего легендарного современника вовсе не выглядит обязательным. Учитывая громадные заслуги Д.И. Козлова перед государством и обществом, почетное звание «Генерал космической верфи» ему присвоила сама жизнь. О том, как он к этому шел, автору этих строк рассказывал сам Дмитрий Ильич.

«Я хотел стать моряком…»

Если перечислять все официальные титулы Дмитрия Ильича Козлова, то они займут не одну страницу. Поэтому здесь стоит назвать лишь самые значимые: дважды Герой Социалистического Труда, кавалер четырех Орденов Ленина, и ещё множества других орденов и медалей. Он также заслуженный работник промышленности СССР, заслуженный деятель науки и техники РФ, доктор технических наук, профессор, член-корреспондент РАН, автор более чем 200 научных трудов и изобретений, лауреат Ленинской премии, двух Государственных премий СССР, Государственной премии РФ в области науки и техники, почетный гражданин городов Самары и Тихорецка. Вплоть до 2003 года Д.И. Козлов занимал пост Генерального директора – Генерального конструктора Самарского государственного научно-производственного ракетно-космического центра «ЦСКБ-Прогресс».

Будущий ракетчик родился 1 октября 1919 году в городе Тихорецке Краснодарского края. Отец Дмитрия, Илья Федорович Козлов, работал плотником в железнодорожном депо здешний станции, а мать Анна Владимировна всю жизнь была домохозяйкой. Родители происходили из старинных казачьих родов станицы Новорождественской, что и по сей день стоит неподалеку от Тихорецка. Кроме Дмитрия, у него в семье было два брата. Дмитрий был самым старшим, среднего звали Николаем, а младшего – Владимиром (рис. 12-14).

- Здесь же, в Тихорецке в возрасте семи лет я поступил в школу, где проучился четыре года, - вспоминал впоследствии Дмитрий Ильич. - Но вскоре отца избрали секретарем партбюро железнодорожного депо, несмотря на не слишком значительное образование, а в 1930 году его по партийной линии выдвинули на должность секретаря партбюро узловой станции, что находилась во Владикавказе (в то время - Дзауджикау, а затем - город Орджоникидзе). Впоследствии отца еще не раз переводили то в один, то в другой город Северного Кавказа, так что затем я учился в Грозном и Новороссийске, а последний, десятый класс школы я уже заканчивал в Пятигорске в 1937 году. Уже после этого отца снова направили в Грозный, так что мои братья завершали свое среднее образование в этом городе.

Мой средний брат Николай после окончания школы в 1940 году поступил в Бауманское военно-политическое училище, но закончить его он так и не успел, потому что началась война. Осенью 1941 года его вместе со всем курсом направили на фронт в пехотную часть, державшую оборону западнее Москвы, на которую как раз в то время наступали отборные войска вермахта. Здесь Николай и погиб 1 октября 1941 года. Его последний бой произошел у маленького села на границе Орловской и Курской областей.

Но о подробностях его гибели и о месте его последнего боя я смог узнать только после своего тяжелого ранения и демобилизации в сентябре 1944 года. Тогда я приехал к своим родителям в Грозный и здесь же увидел письмо, из которого семья узнала о смерти брата, а также увидел найденную при нем фотографию с его фамилией. Именно благодаря ей Николая похоронили не безымянным солдатом, а с фамилией и именем на братской могиле, в которой в общей сложности покоится 16 наших воинов. Позже я несколько раз ездил в эти места, на могилу моего брата. Из всех погибших там ныне известны имена лишь нескольких человек, и на памятнике среди других фамилий есть и надпись «Лейтенант Николай Ильич Козлов». Помню, что среди известных похороненных воинов оказался только еще один лейтенант, все остальные – рядовые.

А мой самый младший брат Владимир окончил школу в Грозном в 1942 году, причем в десятом классе он был секретарем комсомольской организации всей школы. Сразу же после окончания учебы он добровольцем ушел на фронт, и как рядовой боец воевал в составе наших войск на Северном Кавказе, на подступах к главному Кавказскому хребту. Там в то время была очень напряженная обстановка, которая к тому же усугублялась тяжелым горным климатом. Где-то в начале зимы 1942 года брата ранило, и он лежал в госпитале в Тбилиси, но затем снова вернулся в свою часть. Затем письма от него перестали приходить, и вскоре родители узнали, что Владимир в начале 1943 года погиб в бою и похоронен в братской могиле под городом Туапсе Краснодарского края. Уже после войны я вместе с отцом не раз ездил на это место.

Что же касается выбора своего собственного жизненного пути после окончания школы, то об этом Д.И. Козлов рассказывал так:

- Когда я со своей семьей некоторое время жил в Новороссийске, то не раз видел черноморских моряков и военные корабли. Наверное, именно поэтому после окончания школы в 1937 году я вместе с одним из моих приятелей решил поступать в высшее военно-морское училище имени М.В. Фрунзе в Ленинграде. Мы отправили туда свои документы, и вскоре нам прислали приглашения и даже бесплатные билеты для проезда в город на Неве. Однако в итоге моего одноклассника приняли в это училище, а мне отказали по причине развившейся у меня уже тогда сильной близорукости. Конечно же, своему другу я тогда страшно завидовал, но поделать уже ничего было нельзя.

И вот когда после приговора медицинской комиссии я в прескверном настроении ходил по городским улицам, мне на глаза вдруг попалась табличка с надписью «Ленинградский военно-механический институт» (сейчас он носит имя Д.Ф. Устинова). Раз институт военно-механический – значит, речь идет о какой-то военной технике, подумал я. Мне это подходит! В итоге я подал сюда документы, успешно сдал экзамены, и меня приняли на первый курс. Уже осенью 1937 года началась моя учеба в этом институте. А первый день Великой Отечественной войны я встретил уже при завершении предпоследнего, четвертого курса, когда мы проходили практику на одном из предприятий Тулы. Уже 28 июня 1941 года мы вернулись в Ленинград, а 1 июля пять человек из нашей группы, в том числе и я, подали заявление о вступлении добровольцами во вторую ленинградскую дивизию народного ополчения.

Вечером 10 июля ополченцев доставили на знаменитый Лужский рубеж, что в 120 километрах южнее Ленинграда. Почти сразу же Козлов получил первое боевое крещение, потому что прямо на них тем же вечером высадился немецкий десант. Много добровольцев погибло в течение первых минут нападения. Тем, кто после этой атаки остался в живых, прямо под огнем противника раздавали винтовки и патроны. В итоге необстрелянные ополченцы смогли оказать врагу достойное сопротивление, и наступление фашистов было отбито.

Из того боя Козлов вышел без единой царапины, но 10 августа он все же получил свое первое ранение. Почти месяц он пролежал в госпитале, и выписался только 3 сентября. В тот же день по направлению горвоенкомата рядовой Козлов был переведен в четвертую роту, которая в поселке Кобона на берегу Ладожского озера разгружала пароходы с прибывавшим сюда оборудованием с заводов Ленинграда. В расположение этой части он прибыл через два дня, а уже 8 сентября вокруг города на Неве замкнулось кольцо немецкой блокады. Четвертая рота, в которой служил Козлов, оказалась на внешней стороне этого кольца. Именно из Кобоны в дальнейшем уходили все рейсы с продовольствием, медикаментами, одеждой и всем прочим, жизненно необходимым для блокадного города, а в ноябре 1941 года отсюда же пошли грузы в Ленинград по знаменитой ледовой «Дороге жизни».

Как впоследствии вспоминал Дмитрий Ильич, отправить автомашины из Кобоны в Ленинград впервые пробовали еще 19 ноября 1941 года, но эта попытка закончилась трагедией. Сам он тогда остался в живых лишь благодаря случайному стечению обстоятельств. Разведгруппа доложила командованию фронтом, что лед на Ладожском озере уже достаточно окреп. Было загружено десять автомашин ящиками и мешками с продовольствием. В состав группы сопровождения колонны включили и отделение, в котором служил Козлов. Однако в тот момент, когда машины уже тронулись, он вдруг вспомнил, что забыл в казарме какую-то важную вещь – какую именно, он потом так и не смог сказать. Крикнув бойцам, что их сейчас догонит, он заскочил в помещение, схватил тот предмет и выбежал обратно. И тут его глазам предстала страшная картина: за считанные секунды вся колонна машин провалилась под лед. К образовавшейся огромной полынье тут же бросились все, кто оказался свидетелем несчастья, однако из ледяной воды нам удалось вытащить лишь двух-трех человек – тех, кто успел прыгнуть за борт…

Эта неудачная попытка заставило командование Волховским фронтом отложить отправку автоколонн по льду Ладожского озера на десять дней. Примерно в то же время в Кобону стали прибывать и ленинградцы, которых вывозили по озерному льду из блокадного города. Обратно в Ленинград по «Дороге жизни» шло продовольствие, погрузкой которого продолжала заниматься четвертая рота.

- С первыми же рейсами к нам в Кобону с той стороны Ладожского озера стали прибывать и ленинградцы, которых вывозили по льду из блокадного города, - рассказывал дальше Д.И. Козлов. - Всех их сразу же отправляли на железнодорожную станцию в нашем поселке, но перед этим эвакуированные были вынуждены проходить через расположение нашей рабочей роты, где на берегу озера громоздились штабели продовольствия, подготовленного к отправке по «Дороге жизни». Здесь лежали груды мешков с мукой, крупами и сахаром, штабели ящиков с консервами, мясом и колбасой, коробки с конфетами, пряниками, и так далее, и бойцам нашей роты не раз приходилось под угрозой оружия отгонять от этих запасов истощенных людей, прибывших из Ленинграда. На этот счет у нас был строжайший приказ: ни одного эвакуированного к продуктам не допускать, потому что для человека, пережившего длительный голод, даже кусок колбасы мог быть равносилен смертному приговору.

Хочу отметить, что даже на фоне такого продовольственного изобилия для бойцов нашей рабочей роты был установлен крайне скудный паек. Нас в основном кормили лишь похлебкой из крупы, к которой выдавали по полтора сухаря в день на человека. Что удивительно, даже при таком полуголодном существовании в роте практически не было фактов мародерства или хищения продуктов. Исключением стал лишь один случай, когда в самый разгар зимы два молодых солдата, видимо, еще не привыкшие к такому рациону, однажды украли из штабеля упаковку прессованного мяса, спрятали его в снег и потихоньку ели. Кража вскоре раскрылась, и обоих расхитителей строго наказали по законам военного времени. После этого подобных случаев в нашем подразделении больше не было.

Наша работа в Кобоне продолжалось до конца января 1943 года, когда четвертую роту перебросили на только что освобожденный от фашистов участок Синявинских высот, где ее включили в состав 165-го отдельного стрелкового строительного батальона 24-й ударной армии. Задача, поставленная перед бойцами батальона, имела для Ленинграда жизненно важное значение: им необходимо было в кратчайшие сроки построить железную и автомобильную дороги вдоль освобожденного от фашистов южного берега Ладожского озера, чтобы связать город на Неве с Волховом и тем самым восстановить его наземное сообщение с остальной страной. По прямой здесь было меньше 50 километров, однако военным строителям пришлось прокладывать дорогу в крайне тяжелых условиях.

- Сама по себе эта местность почти целиком состоит из низин, болот, озер и мелких речушек, - вспоминал Д.И. Козлов, - и среди них даже в мирное время тянуть дорогу очень непросто. Но нам плюс к тому приходилось работать под постоянными вражескими бомбежками и под огнем немецкой артиллерии, поскольку линия фронта от места строительства отстояла порой всего лишь на несколько километров. Мы, простые солдаты, часто были вынуждены подолгу ходить и стоять по колено или даже по пояс в болотной жиже, и потому и у меня, и у большинства других бойцов батальона ноги тогда были в сплошных кровавых волдырях от ледяной воды, от постоянного переохлаждения и нечеловеческого напряжения. Однако приказ командования нами был выполнен точно в срок, и уже в конце февраля по этой ветке пошли первые составы с грузами для Ленинграда.

Все это время Дмитрий Козлов по-прежнему оставался рядовым пехоты. Только в ноябре 1943 года он окончил курсы лейтенантов, после которых был направлен на должность командира взвода в 71-й отдельную морскую стрелковую бригаду, которая в тот момент дислоцировалась на Ораниенбаумском плацдарме (рис. 15). А 24 января 1944 года весь Ленинградский фронт перешел в наступление, в результате чего фашисты оказались отброшены на сотни километров от берегов Невы и Ладожского озера. Тем самым была снята 900-дневная блокада с Ленинграда. Во время этого наступления лейтенант Козлов получил свое второе фронтовое ранение: осколок немецкой мины попал ему в спину всего лишь в нескольких сантиметрах от позвоночника. В госпитале он пролежал до середины мая, после чего получил назначение на должность командира взвода в составе 90-й стрелковой дивизии, что дислоцировалась севернее города на Неве. Наступление Ленинградского фронта на этом участке началось 10 июня 1944 года, в результате чего была прорвана знаменитая линия Маннергейма и 20 июня освобожден от врага город-крепость Выборг.

- Как раз севернее Выборга 12 июля я и получил свое самое тяжелое фронтовое ранение, - вспоминал затем Дмитрий Ильич. - Во время наступления слева от меня разорвалась мина, и ее осколок раздробил мне кость предплечья, почти целиком оторвав левую руку. В горячке боя я даже не потерял сознания, и более того - смог донести руку до медсанбата. В тот же день в госпитале мне ампутировали ее раздробленные остатки, и в течение двух месяцев я находился в Ленинграде на излечении. В сентябре 1944 года я получил документы о демобилизации по причине тяжелого ранения и смог поехать к своим родителям, которые с самого начала войны по-прежнему жили в Грозном. Как известно, фашистские войска не дошли до этого города несколько десятков километров, так что в зону оккупации он не попал.

У родителей я пробыл всего несколько дней, после чего отправился в свой военно-механический институт, чтобы завершить обучение на пятом курсе. Он в самом начале войны эвакуировался в Пермь (в то время этот город назывался Молотов), так что мне пришлось ехать не в Ленинград, а на Северный Урал. Сюда я прибыл только в конце сентября 1944 года, и сразу же начал учебу на пятом курсе. А весной 1945 года, еще до окончания войны, наш институт снова вернулся в Ленинград, так что День Победы мы встречали уже на Неве. Конечно же, узнав о капитуляции фашистской Германии, мы отметили это событие небольшим студенческим застольем. В общей сложности из-за перерыва, вызванного переездом и различными организационными мероприятиями, моя учеба на пятом курсе института продолжалась до конца 1945 года. Дипломный проект о разработке нового типа взрывателя для артиллерийских снарядов я защитил 25 декабря 1945 года. При этом моя специальность, записанная в дипломе, в силу секретности называлась просто: «Инженер-механик».

Первые советские ракетчики

Как уже говорилось, после окончания учебы Дмитрий Козлов и другие выпускники Ленинградского военно-механического института вместо нового назначения были направлены на дополнительные четырехмесячные курсы. А еще раньше новоиспеченным инженерам объяснили, что теперь из них будут готовить специалистов по разработке принципиально новой военной техники. Но какой именно техники – им тогда не сказали. Лишь позже Козлов и его сокурсники выяснили, что такой же приказ в то время поступил и в отношении выпускников некоторых других военно-технических вузов страны.

И вот здесь можно попытаться ответить на вопрос, который в разные годы Дмитрию Ильичу Козлову задавали неоднократно. Как получилось, что парень из маленького провинциального городка всего через несколько лет после страшной войны не только оказался в числе нескольких десятков (от силы сотен) человек, которые занимались разработкой одного из самых секретных для того времени видов техники, но и возглавил одно из самых важных ее направлений? Сам Козлов на это отвечает, что, вопреки распространенному мнению, в юности он не мечтал ни о звездах, ни о полетах в стратосферу, ни даже об авиации. Что касается вуза, в котором он учился, то это заведение, как мы знаем, готовило инженеров-артиллеристов, и к ракетной технике прямого отношения вроде бы не имело. Стать же ракетчиком Дмитрию Ильичу, по его собственным словам, ему пришлось лишь по воле обстоятельств и даже вопреки его собственному желанию. Но теперь мы знаем, что это был как раз тот случай, когда крайне необходимый нашему народу и государству человек оказался в нужное время и в нужном месте…

Именно к моменту окончания Дмитрием Козловым специальных курсов И.В. Сталиным было подписано упоминавшееся выше совершенно секретное постановление Совета Министров СССР № 1017-419сс от 13 мая 1946 года «Вопросы реактивного вооружения». Как раз в соответствии с этим документом в СКБ завода № 88 и были направлены десятки выпускников ряда военно-технических вузов страны. С 16 мая 1946 года это СКБ стало называться «НИИ-88». Впоследствии на его базе возникло знаменитое ОКБ-1, которое позже было преобразовано в РКК «Энергия» имени С.П. Королёва (рис. 16).

- В мае 1946 года все мы, восемнадцать слушателей курсов Ленинградского военно-механического института наконец-то получили новые назначения, - вспоминает о том времени Д.И. Козлов. – Всех нас направили в городок Подлипки, что под Москвой. Но я со своей молодой женой Зоей Васильевной прибыл сюда на три дня позже всех. Почему – это отдельная история. С Зоей я был знаком давно - мы оба учились в одном и тоже же институте. Регистрация брака у нас состоялась 23 февраля 1946 года, а уже через несколько дней мы вселились в отличную трехкомнатную квартиру совсем недалеко от нашего института. Но когда мы узнали о своем назначении, то поначалу категорически отказывались уезжать из прекрасной ленинградской квартиры в какое-то захолустье, где в лучшем случае нам могли предоставить лишь комнату в общежитии (рис. 17, 18).

Но уже через два дня мне вдруг принесли грозную телеграмму за подписью самого министра вооружений СССР Д.Ф. Устинова. Текст ее гласил: «Если вы в трехдневный срок не явитесь к месту своего назначения, то будем считать вас трудовым дезертиром со всеми вытекающими отсюда последствиями». И нам с Зоей пришлось ехать на завод в Подлипки. Собственно, завод – это для того времени громко сказано. В самом начале войны все его оборудование было эвакуировано на восток, так что в 1946 году мы, молодые инженеры, увидели на предприятии только лишь голые стены цехов и пустые кабинеты служащих. Поэтому первое время нам пришлось заниматься почти лишь исключительно организационными работами: мы доставали и привозили на предприятие оборудование, материалы, мебель для кабинетов и так далее.

Но в середине июля 1946 года из Москвы на имя начальника нашего института поступила правительственная телеграмма: группу сотрудников срочно направить в командировку в Тюрингию, в самый центр только что разгромленной Германии. Здесь незадолго до того были обнаружены секретные подземные заводы, где немцы выпускали ракеты Фау-1 и Фау-2, которыми они потом обстреливали Лондон.

Правда, первыми в Тюрингию вступили части армии США, но затем, при разделе Германии, эта немецкая земля отошла к советской оккупационной зоне. Американцы здесь пробыли лишь немногим более месяца, однако за это время они сумели вывезти отсюда все, что смогли. Поэтому нашим инженерам достались лишь обломки заводского и лабораторного оборудования. Несмотря на все трудности, группе из подмосковного НИИ-88 после тщательного обследования заводов все же удалось отыскать здесь довольно много различных металлических деталей и фрагментов конструкций Фау. Нашлась также и некоторая документация. Именно в Тюрингии Дмитрий Козлов начал свою работу под руководством будущего Главного конструктора баллистических ракет С.П. Королёва (рис. 19-21).

- Сергея Павловича я впервые увидел в июле 1946 года, когда мы, молодые инженеры, приехали в местечко Блейхероде, - вспоминает Д.И. Козлов. - Никакого особенного впечатления он на нас тогда не произвел. Это был ничем не приметный мужчина в военной форме с погонами полковника, который пригласил нас в одну из комнат, усадил на стулья, представился и сказал, что он руководит всеми работами по изучению немецкой ракеты Фау-2. Главной нашей задачей, объяснил Королёв, будут поиски всех уцелевших фрагментов ракеты и оставшейся технической документации, и это является очень ответственной работой государственного значения. Что-то уже найдено, сказал далее Сергей Павлович, и все это требует осмотра и исследования. Мы сразу же занялись изучением этих материалов, разделившись на группы. Часть наших инженеров осталась в Блейхероде, но большинство поехали на другие ракетные заводы, в том числе в городок Нордхаузен, на ракетный полигон в Пенемюнде и так далее. Меня включили в группу, которая работала на заводе общей сборки ракет в Нордхаузене, и здесь мне в основном приходилось заниматься восстановлением всего комплекта документации по ракете Фау-2 (рис. 22, 23).

В Нордхаузене нас разместили по немецким домам, которые, говоря нынешним языком, представляли собой отдельные коттеджи, окруженные небольшим участком и утопавшим в зелени. Улицы этого городка, как, впрочем, и других городов Германии, всегда поражали нас своей чистотой и ухоженностью. Конечно же, на родине мы себе даже и представить не могли таких роскошных бытовых условий. Хозяева домов, в которых мы жили, относились к русским специалистам исключительно приветливо и доброжелательно, готовили для нас еду, убирали в комнатах - в общем, оказывали нам максимальное внимание. Такое подчеркнуто вежливое к нам отношение со стороны немцев мы тогда объясняли своеобразным «комплексом побежденных» - мол, мы же выиграли у них войну, и они по-другому нас теперь принимать просто не могут.

Здесь же, в Нордхаузене советские инженеры впервые увидели подземные сборочные цеха немецких ракетных заводов, которые представляли собой обширные галереи, вырубленные в твердых породах, и им, казалось бы, не было ни конца, ни края. Даже после того, как здесь успели основательно похозяйничать американцы, в цехах почти целиком остались станки и прочая производственная база предприятия, но металлических фрагментов ракет и чертежей сохранилось совсем немного. Как вспоминал Д.И. Козлов, в Нордхаузене у советских специалистов было четкое разделение труда: часть сотрудников занималась исследованием «железа», а он по заданию С.П. Королёва в основном искал и изучал техническую документацию. При этом ему не раз пришлось восстанавливать недостающие чертежи отдельных узлов Фау-2. В итоге к концу лета 1946 года наши специалисты из обнаруженного материала сумели собрать 10 полноценных ракет, которые в документах затем получили шифр «А-4». Это были целиком немецкие ракеты, на которых не стояло практически ни одной важной детали, изготовленной на советских заводах. Тогда же на специальном поезде все найденные материалы и восстановленные чертежи были отправлены в Подлипки.

В этом городке в конце 1946 года и вплоть до середины 50-х годов инженер Д.И. Козлов и члены его семьи в бытовом отношении жили гораздо скромнее, чем в Германии – впрочем, как и все советские инженеры того времени. Более года после переезда в Подлипки Дмитрий Ильич и Зоя Васильевна ютились в восьмиметровой комнате в заводском общежитии. Квартиру они получили лишь в середине 1947 года - после того, как у них родился сын Владимир. Об этом Д.И. Козлов впоследствии вспоминал так:

- В начале 1947 года Зоя была уже на седьмом месяце беременности. Я считал, что в Подлипках после рождения ребенка у нее не будет нормальных условий для ухода за младенцем, и поэтому в конце февраля 1947 года отправил ее к моим родителям в Грозный. Зоя уехала одна, поскольку из-за сильной загруженности работой я провожать ее не мог. А первого апреля я вдруг получил от родителей телеграмму, что сегодня у меня родился сын, которого назвали Владимиром. Я отправил им ответ, что, мол, вы меня этой телеграммой не обманете, поскольку сегодня первое апреля, и я вам не верю. Мне тогда почему-то казалось, что в такой легкомысленный день мой ребенок родиться просто не может. Но на другой день пришлось все-таки поверить, поскольку из Грозного пришло подтверждение на вчерашнюю телеграмму (рис. 24).

Зоя Васильевна прожила в Грозном до начала мая, после чего вместе с сыном вернулась в Подлипки. А уже летом 1947 года 88-й завод завершил строительство своего первого двухэтажного жилого дома, в котором Козловым предоставили небольшую, но отдельную квартиру. Правда, по воспоминаниям Дмитрия Ильича, удобства здесь оказались частичными: в квартире был туалет, а вот ванна отсутствовала. Но молодую семью это нисколько не расстроило: как раз напротив их дома располагалась баня, которая обслуживала жителей всех окрестных кварталов. Вскоре из Грозного приехала Анна Владимировна, мать Дмитрия Ильича, которая помогала Зое по хозяйству и сидела дома с ребенком. А вот его отец Илья Федорович оставался в Грозном до 1951 года, когда Козловым предоставили по-настоящему благоустроенную трехкомнатную квартиру на улице Калинина в Подлипках. Здесь 25 декабря 1952 года у них родилась дочь Ольга (рис. 25).

Отец Дмитрия Ильича, переехавший в Подлипки, устроился на такую же работу, что и в Грозном – плотником в железнодорожное депо, но вскоре его и здесь избрали секретарем партийной организации. Анна Владимировна и Илья Федорович жили в этой квартире в доме на улице Калинина до самой кончины отца в 1965 году, хотя сам Д.И. Козлов в то время уже несколько лет жил в Куйбышеве. Его мать лишь ненадолго пережила мужа и скончалась в 1966 году (рис. 26).

Рекомендация для Королёва

Собранные в Тюрингии немецкие ракеты А-4 затем испытывались на советском полигоне, но только для четырех из них эти испытания оказались удачными: остальные взорвались либо в воздухе, либо прямо на земле. Техническая справка: А-4 была одноступенчатой ракетой с максимальной дальностью полета 270 км и весом головной части 900 кг. Топливо ракеты состояло из спирта и чистого кислорода. Кроме топливных баков, ее несущим элементом был также металлический корпус, сильно утяжелявший всю конструкцию. Другим недостатком А-4 была ее полностью автономная система управления, включавшая в себя автомат стабилизации, исполнительными органами которого служили газовые рули, а также автомат управления дальностью и автомат управления взрывом. Поэтому контролировать полет ракеты А-4 с земли после ее старта уже было невозможно. Выявив все эти просчеты немецких конструкторов, наши специалисты затем учли их в своей дальнейшей работе.

Правда, ракета Р-1, созданная коллективом под руководством С.П. Королёва, во многом являлась аналогом ракеты А-4. Она тоже была одноступенчатой с максимальной дальностью полета 300 км и с тем же спирто-кислородным топливом. Испытания этого секретного изделия проводились на полигоне Капустин Яр, точкой дислокации которого правительство СССР определило Астраханскую область. В то время это была совершенно пустынная местность в ста километрах южнее Волгограда, расположенная в междуречье Волги и Ахтубы, вблизи железнодорожной станции того же названия. В документах новый объект получил название ГЦП-4 (Государственный центральный полигон № 4). Официальной датой начала его деятельности считается 27 июля 1947 года, когда здесь состоялись первые ракетные пуски. В течение последующих нескольких лет в Капустином Яру проводились испытания ракет Р-1, Р-2, Р-5, Р-5М, Р-12, Р-14, РСД-10, РТ-1, РТ-2, РТ-15 и множества их модификаций (рис. 27).

- Я оставался рядовым инженером-конструктором НИИ-88 вплоть до первых испытаний на полигоне Капустин Яр в 1947 году, - вспоминал Д.И. Козлов. – Только после их начала я был назначен старшим инженером. Помню, что первое время мы жили в этой степи в шалашах и палатках, в страшную жару, а воду нам привозили издалека на машине. Лишь годом позже в Капустином Яру построили испытательные корпуса, провели сюда водопровод и прочие коммуникации, а в Подлипках сформировали специальный поезд, в котором, наряду с вагонами для перевозки наших изделий, были также и места для размещения персонала. Когда этот поезд пригнали на полигон, мы стали в нем жить достаточно цивилизованно для того времени, чуть ли не со всеми удобствами (рис. 28).

По итогам испытаний в Капустином Яру ракета Р-1 была признана удачной, и поэтому уже с 1948 года она стала изготовляться на опытном заводе при НИИ-88, а двигательная установка – в ОКБ-456 (Химки) под руководством В.П. Глушко. В 1950 году ракета Р-1 была принята на вооружение Советской Армии с присвоением ей индекса 8А11.

Здесь нужно отметить, что еще в 1947 году, когда в НИИ-88 началась работа над ракетой Р-1, при Министерстве вооружений СССР был создан совершенно секретный Совет главных конструкторов, который обеспечивал тесное сотрудничество и единство технических позиций создателей советской ракетной техники. Председательствовал в этой организации С.П. Королёв, он же - Главный конструктор баллистических ракет. В Совет также вошли В.П. Глушко (главный конструктор ОКБ-456, разработка ракетных двигателей), В.П. Бармин (главный конструктор ГСКБ «Спецмаш», разработка стартового ракетного комплекса), В.И. Кузнецов (главный конструктор НИИ-944, разработка гироскопических систем управления), М.С. Рязанский (главный конструктор НИИ-885, разработка системы радиокоррекции траектории полета) и Н.А. Пилюгин (разработка автономной инерциальной системы управления) (рис. 29).

Необходимость существования единого «мозгового центра» в то время объяснялась в первую очередь требованием комплексно решать все проблемы, стоявшие перед ракетной отраслью. Ведь не раз бывало, что непродуманные директивные указания «сверху» могли нанести вред общему делу, и тогда на пути недальновидных управленцев становился Совет главных конструкторов, решения которого могли быть оспорены только на уровне ЦК КПСС и Совета Министров СССР. По общепризнанному мнению, в то время это был прогрессивный вариант управления ракетной отраслью.

А внутри Совета главные конструкторы сразу же поставили друг друга в условия, когда их эмоции должны были уступать место трезвому расчету и деловым соображениям. Взаимные симпатии или антипатии здесь могли быть лишь полезным дополнением, но никак не основой в их совместной работе. При этом надо отметить, что взаимоотношения между главными конструкторами во все годы складывались отнюдь не идиллически. Вопросы на совещаниях ставились весьма жестко, а взаимная требовательность и способность к компромиссу имела решающее значение для успеха общего дела. Вот как Д.И. Козлов вспоминал о работе этого совершенно секретного «мозгового центра»:

- Конечно же, в Совет главных конструкторов я не входил и не мог входить по причине своего служебного положения, однако Королёв меня постоянно приглашал на его заседания для стенографической записи всех выступлений. Он уже давно заметил, что я умею быстро и точно переносить устную речь на бумагу. В связи с этим вспоминаю случай, который еще больше укрепил доверие ко мне Королёва.

На одном из заседаний Совета выступал Глушко, который изложил свое мнение по какому-то вопросу - по какому именно, я сейчас уже точно не помню. А на следующем заседании по тому же самому поводу Глушко стал высказываться уже в принципиально другом свете. Королёв это сразу же заметил и сказал: «Постой, постой, ты же в прошлый раз выступал совсем наоборот». Глушко пытался отказаться, уверял всех, что он и до этого говорил так же, как и сегодня, однако Королёв сразу же попросил меня поднять протокол предыдущего совещания. Я достал из папки все нужные бумаги, нашел соответствующее место в протоколе и отдал этот листок Сергею Павловичу, а тот зачитал, как именно высказывался Глушко неделю назад. Оказалось, что сегодня он и в самом деле говорил совсем не то, что в прошлый раз. Услышав это, Глушко только усмехнулся и беззлобно высказался в мой адрес: «Митя (он меня по молодости обычно только так и называл), сукин ты сын, и как это ты успел все записать?»

Отмечу, что вплоть до конца 50-х годов отношения между Королёвым и Глушко на протяжении почти всего времени их совместной работы были нормальными. В те годы я ни разу не видел, чтобы они не то что ссорились – они даже крайне редко расходились в своей оценке важнейших конструкторских решений. А серьезные разногласия между Королёвым и Глушко начались лишь в начале 60-х годов, после того, как ОКБ-1 приступило к работе над проектом ракеты Н-1, на которой, как известно, мы собирались отправить на Луну наших космонавтов, причем предполагали это сделать раньше американцев. По моему мнению, впоследствии именно из-за их конфликта советский лунный проект и потерпел неудачу.

Но независимо от этих разногласий, решения Совета являются строго обязательными для всех без исключения промышленных предприятий и научно-исследовательских учреждений Советского Союза, и я это прекрасно видел в нашей повседневной работе того времени. Своими административными правами Королёв пользовался достаточно редко, но если уж он давал задания тому или иному заводу, то в отношении сроков и качества выполнения заказа позиция Главного всегда была предельно жесткой. Исполнителям на местах условия выполнения задания всегда казались совершенно невозможными, однако Сергей Павлович, невзирая на имена и авторитеты, изо дня в день давил на директоров заводов своей железной волей и высоким положением, что и приводило к нужному результату.

Кстати, в печати порой встречаются высказывания, что Королёв не раз бывал с подчиненными излишне жестким, и даже грубым. Конечно же, за долгие годы мне приходилось видеть его разным. Но при этом я отмечу, что за все время его работы в должности Главного конструктора Сергей Павлович подписал лишь три приказа об объявлении выговоров сотрудникам за различные провинности, в первую очередь за невыполнение в срок того или иного важного задания. А вот приказов о строгих выговорах, а тем более об увольнениях им не издавалось ни разу. Да, конечно же, при разработке и изготовлении очередного изделия Королёв, как руководитель, обычно принимал на себя всю ответственность за очень жесткие сроки выпуска нового вида продукции, а это исходило из оборонных интересов государства. Разумеется, после обозначения сроков он требовал их неукоснительного выполнения от каждого из подчиненных – как мы тогда говорили, и днем и ночью гнал нас по шпалам (рис. 30-32).

В начале 50-х годов у С.П. Королёва возникли серьезные проблемы в связи с его беспартийностью, поскольку из рядов коммунистической партии он был исключен еще в 1938 году в связи с арестом и осуждением по ст. 58 УК РСФСР. Понятно, что в момент его назначения на должность Главного конструктора Сергей Павлович просто еще не мог быть членом партии: ведь он лишь незадолго до того освободился из мест заключения. Восстановление же Королёва в рядах КПСС рано или поздно стало производственной необходимостью: ведь в то время очень многие производственные вопросы решались в стенах райкомов и обкомов партии, а Королёв в силу своей беспартийности туда не был вхож.

- Его восстановление в рядах КПСС происходило на моих глазах и при моем непосредственном участии, - рассказывал через много лет Д.И. Козлов. - Дело в том, что еще в 1946 году меня избрали секретарем партбюро отдела № 3, который возглавлял Королёв. Однако в течение нескольких лет даже сама постановка вопроса о приеме начальника отдела в партию встречала резкое сопротивление со стороны освобожденного секретаря парторганизации НИИ-88 М.Г. Медкова. Ведь Королёв в то время еще не был реабилитирован, и поэтому партийный руководитель высказывался категорически против членства в КПСС вчерашнего заключенного.

Как секретарь парторганизации отдела, для получения разрешения на прием Королёва в партию я прошел немало высоких кабинетов, но окончательно этот вопрос удалось решить только на уровне отдела оборонной промышленности ЦК КПСС. Помню, как меня принял заведующий этим отделом Иван Дмитриевич Сербин, молча выслушал и сказал, что поскольку Королёв помилован и ныне занимает очень ответственный пост в оборонном ведомстве, то он лично не видит никаких препятствий для его приема в партию. После этого я попросил завотделом разъяснить мне один щепетильный аспект проблемы: что следует говорить Королёву на партсобрании в ответ на вопросы о причинах его осуждения и многолетнего пребывания в лагерях. Сербин на секунду задумался, а потом сказал, что он лично разрешает Королёву не отвечать на этот вопрос, если его кто-нибудь ему задаст во время процедуры приема в партию.

В результате в марте 1952 года решением собрания нашей первичной парторганизации Королёв был принят кандидатом в члены КПСС, а 15 июля 1953 года состоялось партсобрание, где он уже отстаивал свое право быть полноценным коммунистом. Одну из рекомендаций ему давал я, а вторую – Юрий Александрович Победоносцев, который хорошо знал Сергея Павловича еще по совместной работе в ГИРДе и РНИИ. Собрание по приему Королёва в партию проходило в зале, где работали конструкторы. Сергей Павлович, конечно же, волновался, и это было довольно заметно. Сначала он рассказал свою биографию, вскользь упомянув о том, что несколько лет был вынужден провести в колымских лагерях, а затем, оставаясь заключенным, работал в КБ под руководством А.Н. Туполева.

Когда Королёв закончил свое выступление, зал молчал. Тут слово взял Медков и спросил: «А за что конкретно вы были осуждены?» Королёв нахмурился, а потом заявил, что ему разрешено на это не отвечать. Больше его никто неприятными вопросами не донимал. Тут встал я, как секретарь первичной парторганизации, и спросил собравшихся, каково будет их мнение по поводу приема Сергея Павловича Королёва в члены КПСС. Поступило лишь одно предложение – принять, которое после голосования оказалось единогласным. Медков, конечно же, еще раз выступил против приема, но поскольку он не был членом нашей «первички», то его мнение мы не приняли во внимание. Помню, что после этого партсобрания он проработал на 88-м заводе еще очень недолго, и уже вскоре был снят со своей должности и переведен куда-то на менее ответственную работу (рис. 33-36).

А в 1957 году, после второго удачного пуска Р-7, который состоялся 7 сентября, мне повезло отдыхать в правительственном санатории «Сочи» вместе с Сергеем Павловичем Королёвым. В то время путевку в него могли получить только те лица, которые входили в сферу деятельности 4-го Главного управления Министерства здравоохранения СССР, а оно, как известно, обслуживало только высшее руководство государства и партии. От 88-го НИИ к нему были прикреплены Королёв, некоторые начальники отделов и ведущие конструкторы, в том числе и я. Условия отдыха здесь были очень комфортные: все отдыхающие жили в небольших домиках, в каждом из которых было несколько номеров из 3-4 комнат (рис. 37).

Мы оба приехали вместе с женами, и нас всех поместили в одном домике, в номерах напротив. В общей сложности мы с Королёвым провели в санатории целую неделю в бархатный сезон, в середине сентября, сразу после второго удачного пуска Р-7. Мы гуляли в горах и по лесу, ездили на экскурсии, купались, играли в волейбол – словом, вели себя, как обычные отдыхающие. А в один из дней кто-то из наших хороших знакомых сфотографировал около нашего домика меня и Королёва. Сейчас эта фотография хранится у меня дома.

Конечно же, мы с Королёвым, будучи оба ракетчиками, даже во время отдыха не могли не говорить о своей работе. Конкретные детали тех бесед сейчас уже почти стерлись у меня из памяти, однако я помню, что мы с ним тогда говорили о перспективах будущих ракетных испытаний и о возможности отправки в космос искусственного спутника Земли. Я уже знал, что работы над этим объектом в НИИ-88 тогда шли полным ходом. Прошло меньше месяца после нашего совместного отдыха с Королёвым в Сочи, и 4 октября 1957 года ракета Р-7 вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли.

Ракетно-ядерный щит страны

Следующим проектом, к разработке которого «королёвский» отдел № 3 НИИ-88 приступил в 1948 году, стала ракета Р-2, которая тоже была одноступенчатой, но уже имела максимальную дальность полета 600 километров. Головную часть изделия, вес которой достигал 1000 кг, впервые в мире сделали отделяющейся. При создании Р-2 С.П. Королёв отказался от многих неудачных инженерных решений, ранее использованных Вернером фон Брауном при создании его ракет Фау-1 и Фау-2, и затем сохраненных в ракетах А-4. В частности, несущей конструкцией для Р-2 стал уже не металлический корпус, сильно утяжелявший всю конструкцию, а топливные баки из алюминиевых сплавов, имевшие повышенную прочность. При этом с целью повышения точности в систему управления была введена аппаратура боковой радиокоррекции, за счет чего вероятное отклонение ракеты от цели теперь не превышало 8 км. Ничего подобного в мире тогда еще не существовало.

Летную отработку этой ракеты в Капустином Яру НИИ-88 начал в октябре 1950 года, а в сентябре 1952 года прошли последние контрольные испытания Р-2 совместно с представителями Министерства обороны СССР. При этом из 14 запущенных в те дни ракет свою задачу выполнили 12. В результате уже в конце того же года ракета Р-2, которой был присвоен индекс 8Ж38, совместно с комплексом наземного оборудования была принята на вооружение Советской Армии.

В период с 1951 по 1960 годы в ОКБ-1 были созданы новые образцы ракетной техники, не имевшие в тот момент аналогов в мире, из которых в первую очередь нужно назвать Р-5, Р-7, Р-9 и Р-11. Последнее из названных изделий в модификации Р-11А и Р-11ФМ стала первой в мире ракетой, запускаемой с подводной лодки. Но все начиналось с Р-5, которая еще на уровне проекта создавалась как ракета, способная нести ядерный заряд. Ведущим конструктором всех работ по этому изделию С.П. Королёв назначил перспективного 32-летнего инженера Д.И. Козлова, который в ОКБ-1 к тому времени занимал должность начальника сектора.

По воспоминаниям специалистов, Р-5 стала логическим продолжением эскизного проекта ракеты Р-3 с предполагаемой дальностью полета 3000 км, который, однако, в итоге практического воплощения так и не получил. В начале 50-х годов для более рационального использования материальных и человеческих ресурсов было решено вместо неудавшегося проекта Р-3 бросить все силы ОКБ-1 на разработку одноступенчатой ракеты Р-5 с дальностью полета до 1200 км. Для более значительных дистанций предполагалось проектировать составные (многоступенчатые) ракеты, которые уже смогли бы преодолевать межконтинентальные расстояния.

Эскизный проект Р-5, в технической документации получившей шифр 8А62, был подготовлен уже к октябрю 1951 года. Основу ее конструкции составляли несущие топливные баки, но в то же время для нее проектировался принципиально иной двигатель, который теперь должен был работать на кислороде и керосине. Как уже говорилось, в ее головной части теперь мог быть установлен не только обычный боевой заряд, но также и ядерное устройство. При этом для обеспечения нужной точности при увеличившейся дальности на Р-5 была установлена комбинированная аппаратура управления – как автономная, так и система радиокоррекции. Поэтому ракета теперь обеспечивала попадание в цель с отклонением не более 1,5 км по дальности и 1,25 км в боковом направлении. В сочетании с ядерным боезарядом мощностью до 300 килотонн такая точность позволяла эффективно поражать любые незащищенные объекты на громадных площадях. В течение 50-годов Р-5 выпускалась в нескольких модификациях: 8А61, 8К51, 8К11, и некоторых других.

Летные испытания Р-5 первого этапа были проведены на Государственном центральном полигоне № 4 (ГЦП-4) в Капустином Яре в марте-мае 1953 года. Второй их этап прошел здесь же в октябре-декабре 1953 года, а третий – с августа 1954 по февраль 1955 года. Весной 1953 года коллектив под руководством Д.И. Козлова в общей сложности провел около десятка пусков ракеты в различных вариантах оснащения, которые в целом были признаны успешными, хотя в ряде случаев отклонение ракеты от цели оказывалось недопустимо большим. Впоследствии Д.И. Козлов объяснял эти факты недоработками в системах управления. Еще у ракетчиков тогда были претензии к несущим металлоконструкциям ракеты, прочность которых в ряде случаев оказывалась на пределе. В дальнейшем все эти трудности конструкторами были успешно преодолены (рис. 38-40).

Далеко не все пуски обходилось и без происшествий. Во время испытаний одной из ракет, двигательная установка которой работала на керосине и азотной кислоте, произошел эпизод, который вполне мог закончиться трагически. Об этом случае Д.И. Козлов через много лет вспоминал так:

- В апреле 1953 году в ходе одного из пусков двигатели первой ступени ракеты сработали в нештатном режиме, из-за чего изделие только чуть-чуть приподнялось - а затем рухнуло снова на стартовый стол. Несколько инженеров, в том числе и я, сразу же побежали к ракете. Не дожидаясь, пока остынут ее основные узлы, мы все полезли внутрь конструкции, чтобы найти причину неполадок, из-за которых двигатели сработали не так, как нужно. Но едва мы приступили к осмотру, как из лопнувшего трубопровода неожиданно произошел выброс паров азотной кислоты, перегретых до высокой температуры. В разной степени досталось всем, а мне азотная кислота угодила прямо в лицо. Хорошо еще, что я уже тогда носил очки, которые и защитили глаза от прямого попадания в них ядовитой смеси. Поначалу в горячке происшествия я вроде бы ничего особенного не почувствовал: выскочил из ракеты и поспешил умыться холодной водой. Конечно же, на лице все равно появились следы от химического ожога, но уже через несколько дней они прошли, и лицо перестало болеть. Однако примерно через месяц я обнаружил, что мой левый глаз постепенно стал видеть все хуже и хуже - на него как бы наплывала темнота. Некоторое время я это терпел и никому о происходящем не говорил, но когда вскоре стал резко слепнуть и правый глаз, мне все же пришлось пойти к врачам. Конечно же, от медиков мне тогда досталось за то, что я обратился к ним слишком поздно. В итоге мне была сделана операция по пересадке хрусталиков на обоих глазах, которые у меня стоят до сих пор (рис. 41).

Согласно постановлению Совета Министров СССР от 10 апреля 1954 года на основе ракеты Р-5 была создана ее модификация - ракета Р-5М. При большей массе полезного груза (1300 кг против 1000 кг) она имела почти такую же «сухую» массу (4390 кг против 4030 кг). Общее улучшение параметров в сочетании с ростом удельной тяги двигателя с 206 до 219 секунд позволило ведущему конструктору увеличить дальность полета ракеты почти в пять раз по сравнению со «старушкой» Р-1 (максимальный по времени полет при испытаниях был 1350 км). Новый двигатель ракеты тоже был разработан в ОКБ-456 под руководством В.П. Глушко.

Только в течение 1955 года группой Д.И. Козлова в Капустином Яру были произведены десятки успешных пусков ракеты Р-5М с обычной боевой нагрузкой, во время которых изделие раз за разом с высокой точностью поражало намеченную цель, находящуюся в 1200 километров от места старта. После этого в Министерстве обороны СССР приняли решение об испытании ракеты Р-5М в варианте ее оснащения атомным зарядом. Такой пуск состоялся 20 февраля 1956 года, в дни работы исторического ХХ съезда КПСС, и завершился полным успехом. В ходе этого испытания ракета Р-5М с боевой ядерной головной частью мощностью 80 килотонн была запущена с площадки № 4Н полигона Капустин Яр, после чего, преодолев расстояние в 1200 км, взорвалась в заданной точке Приаральских Каракумов. Этот атомный взрыв зарегистрировали наблюдательные службы во многих странах мира. Тем самым СССР первым из всех ядерных государств начал создание собственного ракетно-ядерного щита, дающего гарантию надежной обороны от любого нападения извне.

В том же году ракеты Р-5М стали развертываться на передовых рубежах в западной части СССР. Согласно секретным стратегическим планам того времени, в случае внешнего нападения на СССР их предполагалось использовать против государств - членов НАТО, а также некоторых агрессивных стран Востока. Всего в течение 1956–1957 годов в западной части Советского Союза было установлено 48 таких ракет. В общей сложности Р-5М стояли на вооружении Советской Армии до 1961 года и впоследствии были заменены более эффективными ракетами Р-12.

Родина достойно оценила вклад инженерно-технических специалистов в эту работу: в 1956 году за создание ракетно-ядерного щита страны, частью которого стал комплекс Р-5М, званий Героев Социалистического Труда были удостоены многие конструкторы и другие ведущие работники этой сферы. Среди них - С.П. Королёв, В.П. Мишин, В.П. Глушко, В.П. Бармин, М.С. Рязанский, Н.А. Пилюгин, В.И. Кузнецов, Ю.Б. Харитон, Я.Б. Зельдович, А.Д. Сахаров, М.В. Келдыш. Ведущий конструктор изделия Р-5М Д.И. Козлов тогда же был награжден своим первым орденом Ленина. Звание Героя Социалистического Труда у него еще было впереди…

От Тюратама до Байконура

Пока испытывалось и запускалось в серию изделие Р-5М, советские ракетные вооружения продолжали развиваться стремительными темпами. Еще в 1950 году, после того, как ракета Р-2 преодолела 600-километровый рубеж дальности полета, не только специалистам НИИ-88, но и высшему руководству страны стало ясно, что полигон Капустин Яр для ракетчиков становится слишком маленьким. И в самом деле: с юга он был ограничен Каспийским морем, с севера и с запада – весьма населенными районами Волгоградской, Астраханской, Ростовской и других областей, а лежащие к востоку от него казахские степи местным населением использовались как пастбища. А когда в ОКБ-1 уже вовсю шла работа над ракетой Р-5, способной летать на 1200 километров, инженеры уже говорили о том, что через два-три года они будут готовы приступить к созданию изделия с еще большей дальностью полета – до 10-12 тысяч километров.

В итоге 17 марта 1954 года было подписано совершенно секретное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о строительстве нового полигона для ракетной техники. В документах он получил название 5-го научно-исследовательского и испытательного полигона (НИИП-5) Министерства обороны СССР. Всю работу возглавил начальник полигона Капустин Яр генерал-полковник В.И. Вознюк, впоследствии Герой Социалистического Труда. Но найти место для космодрома оказалось непросто: надо было учесть целый ряд факторов, весьма жестких и порой абсолютно противоречивых. В результате был выбран вариант размещения космодрома примерно в 100 километрах северо-восточнее Аральского моря, в безлюдных степях Кзыл-Ординской области Казахстана, через которые в то же время проходила железная дорога, связывавшая Европейскую часть СССР со Средней Азией. При этом трассы космических аппаратов на всем их протяжении проходят преимущественно через степные и пустынные районы. О том, как в конце 1954 года было утверждено это решение, известный журналист и писатель Ярослав Голованов в своей книге «Королёв» пишет так:

«Окончательно месторасположение нового полигона узаконено было на одном из заседаний Политбюро. Докладывал маршал Жуков (в то время – первый заместитель министра обороны СССР – В.Е.). Быстро перечислил варианты и предложил Казахстан. Жукова слушали с вежливым равнодушием, проголосовали единогласно: в конце концов Жукову виднее, где ему строить новый полигон. Только Хрущев, человек, кажется, самый живой и любознательный в этой компании, спросил:

- А где точнее?

- Разъезд Тюратам, - ответил Жуков».

В переводе на русский язык «Тюратам» означает «священное место», поскольку неподалеку от этого разъезда когда-то находился мазар – могильник казахского святого. Именно здесь было решено сначала разместить основные стартовые площадки, и лишь потом начать возведение всех прочих сооружений, необходимых новому ракетному полигону. Основным подрядчиком всех работ решением правительства было определено Главное управление специального строительства Министерства обороны СССР (командующий генерал-лейтенант М.Г. Григоренко). А непосредственным начальником строительства космодрома назначили инженера-полковника Г.М. Шубникова (впоследствии - генерал-майора). Первые военные строители прибыли в Тюратам уже 12 января 1955 года. В целом космодром возводился как особо секретный объект, и о подлинном назначении строительных работ в глухой степи тогда знали лишь немногие люди в государстве.

В начале 1955 года на новом космодроме уже поставили первые стартовые столы, и сюда для завершения работ по ракете Р-5М, в том числе и в варианте оснащения ядерным зарядом, прилетела группа специалистов ОКБ-1 во главе с Д.И. Козловым. Об этом Дмитрий Ильич вспоминал так:

- Когда весной 1955 года я впервые приехал в Тюратам, мне здесь понравилось куда больше, чем в Капустином Яру. В казахстанских степях гораздо более стабильные климатические условия: если уж здесь стоит солнечная безветренная погода, то она будет стоять здесь много дней и даже недель подряд, не меняясь, а это совсем немаловажно при проведении ракетных испытаний. К тому же Капустин Яр гораздо ближе к морю и к Волге, и по этой причине воздух там очень влажный, и в жару это очень чувствуется. А в Тюратаме воздух степной и гораздо более сухой, отчего даже 40-градусный летний зной здесь переносится куда легче, чем 30 градусов жары в Капустином Яру.

Что же касается ложного космодрома около настоящего поселка Байконур, то я там никогда не был, хотя мне про него рассказывали еще в конце 50-х годов. Тем более удивительным для нас стал факт очень неожиданного переименования ракетного полигона Тюратам в космодром Байконур, что произошло в середине 60-х годов. Насколько я знаю, о целесообразности такого шага никто никого не спрашивал – нас просто поставили перед фактом. Замечу только, что и мне, и другим ветеранам-ракетчикам переименование привычного нам Тюратама в Байконур пришлось не по душе. Однако критиковать высокие решения у нас не было принято, и в итоге мы постепенно стали привыкать к новому для нас названию космодрома (рис. 42).

Как уже говорилось, на последнем этапе испытания Р-5М завершились полным успехом. В дальнейшем все удачные технические решения, воплощенные в этом изделии, Д.И. Козловым были использованы при конструировании самого главного детища его жизни – знаменитой ракеты Р-7. Именно она всего через два с небольшим года после описанных событий доставила на орбиту первый советский искусственный спутник Земли, а еще через полтора года сделала возможным и первый в мире полет человека в космическое пространство.

Самое надежное изделие

В первой половине 50-х годов США имели на вооружении около 2000 ядерных зарядов, которые на территорию Советского Союза могли сбросить свыше 1200 стратегических бомбардировщиков, сосредоточенных на военных базах близ границ СССР. В то же время наша страна тогда располагала атомным боезапасом почти в 10 раз меньшим, нежели американцы. В таких условиях возможная угроза ядерного нападения требовала от СССР в кратчайшие сроки создать потенциал сдерживания. В эту систему должны были входить не только сами атомные боеголовки, но и средства их доставки на территорию противника, причем по своим возможностям они обязаны были во много раз превосходить американские бомбардировщики. Таким средством могла стать только межконтинентальная ракета, способная всего за 20-30 минут доставить ядерный заряд на противоположную сторону земного шара.

Разговоры о создании ракеты, которая могла бы с лёгкостью перелететь океан, в среде советских инженеров-ракетчиков ходили примерно с 1950 года. Однако лишь после первых успешных испытаний изделия Р-5 в 1953 году тогдашний министр вооружений СССР Д.Ф. Устинов поставил перед ОКБ-1 и лично перед С.П. Королёвым новую, еще более сложную задачу, вскоре официально закрепленную закрытым постановлением Совета Министров СССР от 20 мая 1954 года. В этом документе говорилось о разработке в кратчайшие сроки ракеты-носителя, способной доставить атомный заряд на расстояние не менее чем 12 тысяч километров. Руководители ОКБ-1 сразу же поняли: теперь только от них зависит, сможет ли Советский Союз в случае внешнего нападения в считанные минуты нанести ответный ракетно-ядерный удар по любому агрессору, в том числе и по территории Соединенных Штатов Америки.

К разработке проекта двухступенчатой баллистической ракеты, имеющей межконтинентальную дальность полета, специалисты конструкторского бюро С.П. Королёва приступили еще до официального подписания правительственного постановления – осенью 1953 года. Ведущим конструктором по разработке и изготовлению этого изделия, как и в случае с Р-5, снова был назначен Д.И. Козлов. Инженеры его группы шли совершенно неизведанным путем, поскольку ничего похожего в мире тогда еще не существовало. Более того: по сведениям советской разведки, в то время ни в одной ядерной державе мира никто даже не делал попыток сконструировать подобную технику. Поэтому в середине 50-х годов политическое руководство СССР во главе с Н.С. Хрущевым, выдавая задание ОКБ-1 на такую разработку, прекрасно понимало, что одним лишь фактом успешного испытания такого изделия советские конструкторы дадут своей стране важнейший военно-стратегический козырь для тактики сдерживания. Равный ему США не смогут иметь еще очень долго (рис. 43).

Сейчас мы знаем, что межконтинентальные баллистические ракеты после начала их массового производства фактически сделали бессмысленным боевое применение ядерного оружия. Ведь уже после их первых испытаний всему миру стало ясно, что в Третьей мировой войне не будет победителей, так как в течение нескольких часов ядерные державы полностью уничтожат не только население страны-противника, но и целиком все население планеты. Впрочем, в ОКБ-1 о столь высоких материях тогда не особо задумывались, а к распоряжениям свыше относились чисто практически: раз есть приказ, то его нужно выполнять, причем в установленные крайне ограниченные сроки. Вот как о том времени вспоминал Д.И. Козлов:

- Новая ракета в проектно-технической документации получила название Р-7. Для обеспечения рекордной дальности и надежности конструкции этого изделия был использован целый ряд принципиально новых инженерно-технических решений, главным из которых следует назвать боковое расположение баков первой ступени, которое применяется и до сих пор. Персонального автора этой технической идеи сейчас назвать опять-таки сложно, однако могу сказать, что впервые эту схему расположения блоков в своих теоретических выкладках применил проектный отдел ОКБ-1 под руководством С.С. Крюкова, а одним из наиболее активных ее разработчиков был, конечно же, Сергей Павлович Королёв (рис. 44).

В июле 1954 года все проектные работы по Р-7 в основном были завершены, а 20 ноября ее главные технические характеристики и принципиальную схему одобрили в Совете Министров СССР. Однако дальнейшие работы по новому изделию возобновились только после успешных испытаний ракеты Р-5М с атомным зарядом, которые, как уже говорилось выше, состоялись 20 февраля 1956 года. Уже 20 марта 1956 года Совет Министров СССР принял постановление о практической реализации проекта межконтинентальной ракеты.

Первые Р-7 изготавливались на опытном производстве завода № 88 в Подлипках. В конце февраля 1957 года после успешных стендовых испытаний отдельных систем и двигателей С.П. Королёв обратился в ЦК КПСС и правительство с подробным отчетом и с письмом. В нем говорилось следующее: «…просим разрешить подготовку и проведение пробных пусков двух ракет в период апрель-июнь 1957 года… Путем некоторых переделок их можно приспособить для пуска искусственного спутника Земли (ИСЗ), имеющего небольшой полезный груз в виде приборов весом 25 кг…» Тогда до начала космической эры человечества оставалось чуть больше полугода.

В феврале 1957 года министр оборонной промышленности СССР Д.Ф. Устинов сообщил С.П. Королёву, что в правительстве удовлетворены ходом работ по межконтинентальной ракете и разрешают ее летные испытания. Первое изделие Р-7, разобранное на части, в специальном поезде привезли из Подлипок на полигон Тюратам (НИИП-5) 3 марта 1957 года. Вслед за ракетой сюда же прибыла большая группа специалистов с длинным перечнем недоделок и замечаний, которые надо было устранить на готовящейся к старту ракете. Эти организационно-технические работы продолжались до 5 мая, когда государственная комиссия наконец-то подписала акт приемки ракеты, а также стартового комплекса – «площадки № 2». А уже на 15 мая 1957 года С.П. Королёв назначил первый испытательный пуск нового, ранее еще невиданного изделия с рекордной дальностью полета (рис. 45, 46).

Техническая справка: ракета Р-7 (индекс 8К71) – межконтинентальная двухступенчатая баллистическая ракета с проектной дальностью полета 10 тысяч километров (в последующих модификациях – 12 тысяч километров). Каждый из ее пяти блоков был снабжен четырехкамерным маршевым двигателем, работающем на жидком кислороде и керосине. С самых первых пусков на этом изделии устанавливалась комбинированная система управления, состоящая из автономно действующей аппаратуры и системы радиокоррекции, принимающей сигналы с Земли. Последняя осуществляла управление ракетой как в плоскости полета (боковая коррекция), так и по дальности путем выдачи команд на выключение двигателя первой ступени. При этом существенным новшеством здесь было то, что для управления Р-7 во время полета в ее конструкции впервые использовались не газовые рули, как это делалось раньше, а специальные рулевые двигатели. Кроме того, на хвостовых отсеках боковых блоков размещалось по одному небольшому воздушному рулю.

Но самым главным отличием Р-7 от ракет-предшественниц стала так называемая параллельно-последовательная схема расположения ступеней (она также известна как пакетная схема). При этом четыре боковых ракетных блока («Б», «В», «Г» и «Д») располагаются симметрично вокруг центрального (блок «А»), и в результате при старте Р-7 двигательные установки всех пяти блоков запускаются одновременно и работают до выгорания рабочих запасов топлива в «боковушках». После этого четыре отработанных топливных бака с двигателями отбрасываются, и далее продолжает работу только блок «А». Большим плюсом этой конструкции является возможность запуска всех двигателей на земле, а не в полете – фактически уже в условиях вакуума.

Как уже говорилось, ведущим конструктором этой ракеты в ходе ее проектирования, отработки отдельных систем и летных испытаний был Д.И. Козлов. Однако ни он, ни кто-либо другой из ветеранов космической отрасли так и не смогли персонально назвать автора самой идеи параллельного расположения ступеней на ракете Р-7. Большинство специалистов сходится во мнении, что это был плод коллективного конструкторского мышления инженеров ОКБ-1, хотя, конечно же, сама пакетная схема при проектировании этого изделия была выбрана отнюдь не случайно. Во многих мемуарах можно прочитать, что еще при начальных разработках возникла проблема запуска второй ступени. Глушко говорил, что он не может запускать жидкостный двигатель второй ступени после сброса первой, а Королёв опасался включать «движок» до ее сброса. Нужно было как-то защитить баки первой ступени от действия горячей струи двигателя второй ступени. Идея, как этого избежать, пришла, как всегда, внезапно, но ее появление в тот момент уже было подготовлено всем предыдущим инженерным опытом работы конструкторов ОКБ-1. Вот так в процессе проектирования Р-7 и появилась конструкция с параллельной связкой блоков первой и второй ступеней.

Первые пуски Р-7, проходившие в течение лета 1957 года, шли в полном соответствии с известным правилом: чем сложнее техника, тем она капризнее и тем больше времени она требует для своей «доводки». Испытания проходили вовсе не так гладко, как того хотелось бы ракетчикам, и потому они стоили С.П. Королёву, Д.И. Козлову и вообще коллективам ОКБ-1 и полигона Тюратам множества бессонных ночей, испорченных нервов и седых волос. При этом причиной подавляющего большинства неудач, как затем выяснялось в ходе расследования, оказывались отнюдь не конструкторские просчеты, а банальная небрежность производственников. Это видно хотя бы из простой хроники событий того жаркого лета.

Первый пуск Р-7, как уже было сказано, состоялся 15 мая 1957 года в 19 часов 01 минуту по местному времени. Взлетевшая ракета поначалу устойчиво шла вверх, но уже через несколько секунд после выполнения команды на включение двигателя второй ступени она взорвалась в воздухе, буквально развалившись на куски. Причину взрыва нашли почти сразу. Ею стал элементарный заводской брак - негерметичность стыка одного из топливных трубопроводов.

Нужно сказать, что и на первом, и на всех последующих испытаниях Р-7 всегда присутствовал министр оборонной промышленности СССР Д.Ф. Устинов. Увидев 15 мая старт ракеты своими глазами, Дмитрий Федорович, несмотря на ее взрыв в воздухе, вовсе не выглядел удрученным. Вот как рассказывал об этом моменте испытаний Д.И. Козлов.

- Я прекрасно помню, как после первого старта Р-7 Устинов собрал всю нашу команду конструкторов. Мы думали, что сейчас начнется серьезный разнос, но оказалось совсем наоборот: Дмитрий Федорович всех нас поздравил с большой удачей. «Напрасно вы раскисли, – говорил он. – Ведь ракета-то со старта ушла, причем ушла очень хорошо. А то, что она где-то там высоко взорвалась, не беда: вы же специалисты, и потому быстро установите причину аварии. Надеюсь, уже скоро их не будет совсем». И в дальнейшем его указания всегда были одними и теми же: как только выяснялась причина очередного взрыва, то все мы сразу же должны бегом бежать на завод и в ОКБ, чтобы устранить оплошность и немедленно приступать к выпуску нового изделия.

Но конструкторов Р-7 и дальше продолжали преследовать неудачи. Второй пуск, намеченный на ночь с 10 на 11 июня 1957 года, фактически не состоялся, поскольку непосредственно на старте отказался включаться один из двигателей первой ступени. После слива из ракеты всех компонентов топлива и ее детального обследования обнаружилась причина отказа, которой стал простенький дефект сборки. Как оказалось, на одной из топливных магистралей кто-то из рабочих поставил клапан… «вверх ногами», из-за чего топливо просто не могло поступать в камеру сгорания.

Во время третьего пуска Р-7 (11 июля 1957 года) ракета снова разрушилась на активном участке траектории, фактически на границе земной атмосферы. И опять причиной аварии стал дефект сборки: в электросхеме одного из приборов системы управления была перепутана полярность контактов.

Как мы теперь знаем из воспоминаний участников тех событий, третья подряд авария при запуске Р-7 встревожила ряд высоких чинов в Министерстве обороны СССР и в Совете Министров. Фактически был поставлен вопрос о правильности конструкторских решений при разработке Р-7 и вообще о возможности продолжения работ по проекту межконтинентальной ракеты. Вот что говорится об этом чрезвычайно критическом моменте биографий С.П. Королёва и Д.И. Козлова в книге известного журналиста и писателя Ярослава Голованова «Королёв».

«…На заседании Государственной комиссии по итогам третьего пуска мрачный Неделин (в то время маршал М.И. Неделин – заместитель министра обороны СССР, с 1959 года – командующий ракетными войсками стратегического назначения) предложил определить событиям другой ход.

- Я считаю, что так дальше продолжаться не может, - спокойно сказал Митрофан Иванович. – Меня как заказчика не интересует, кто в какой неудаче виноват. Это вы сами разбирайтесь… Армии нужно одно: чтобы ракета летала и отвечала тем тактико-техническим требованиям, которые для нее определены. А она не летает, - он обернулся к Королёву, - и никаким требованиям не отвечает. Поэтому я предлагаю ракету с испытаний снять, все изделия, прибывшие на полигон, отправить обратно в ОКБ к Сергею Павловичу, и пусть он доводит ракету на своих испытательных стендах, а когда доведет, вот тогда и будем пускать…» (рис. 47).

Как это не странно, но Неделина поддержал В.П. Глушко, который заявил, что Р-7 и в самом деле нужно доводить в заводских условиях, поскольку при авариях изготовленные в его ОКБ двигатели фактически разбиваются впустую. Тем не менее Д.Ф. Устинов, С.П. Королёв и другие главные конструкторы, хотя и с большим трудом, но все же смогли убедить маршала, что перевозки уже готовых ракет обратно на завод не имеют никакого смысла и станут лишь пустой тратой государственных средств, и самое главное – времени. Причины аварий, говорили они Неделину, нам уже известны, и устранить их можно прямо здесь – на полигоне. А сейчас нужно всего лишь тщательно проверить работу всех систем уже изготовленных ракет, и тогда обязательно выявятся все дефекты в их изготовлении, если они, не дай Бог, были допущены. В итоге Неделин вынужден был согласиться с Советом главных конструкторов, но предупредил, что если и следующий пуск Р-7 окажется аварийным, то тогда ход работы по проекту межконтинентальной ракеты будет заслушан уже в ЦК КПСС и в Совете Министров СССР.

Однако рассматривать этот вопрос на столь высоком уровне не пришлось. Четвертый пуск Р-7, состоявшийся 21 августа 1957 года, наконец-то оказался успешным. Первая в мире межконтинентальная баллистическая ракета взлетела красиво и устойчиво, и уже через 15 минут она достигла заданной точки полигона на Камчатке (ныне полигон Кура), где наблюдатели зафиксировали падение ее головной части. Но для проверки правильности выбранных конструкторских решений было решено произвести еще один испытательный пуск Р-7, который состоялся 7 сентября 1957 года. Старт ракеты снова был удачным и прошел без замечаний, после чего она также достигла безлюдного района в центре полуострова Камчатка.

Снова приведём воспоминания Д.И. Козлова:

- В начале осени 1957 года был завершен очень важный этап на длинном пути к тому, чтобы «семерка» стала такой, какой ее мы сейчас и знаем - самой совершенной и надежной ракетой в мире. Несмотря на ряд неудач, в целом весь процесс ее создания в металле и последующего «доведения» продолжался немногим более года. Как я считаю, в наши дни достичь таких темпов работы над первым образцом достаточно сложной и принципиально новой техники просто невозможно.

Помнится, знаменитый авиаконструктор А.Н. Туполев в свое время заметил, что хорошо летать может только красивый самолет. То же самое можно сказать и о ракете Р-7 с боковой компоновкой блоков первой ступени. Посмотрите сами: когда она стоит на старте, то очень похожа на фигуру женщины в юбке. Мы, испытатели, отметили эту красоту ракеты еще в момент ее первого пуска. А затем, когда ракета уже научилась летать без аварий, и мы все впервые наблюдали отделение «боковушек», происходившее на большой высоте, то неожиданно для себя заметили и другое: в небе словно бы вспыхивал огненный крест, что на Руси испокон веков считалось знамением победы.

Удачность построения ракеты по пакетной схеме в значительной степени предопределила ее славное будущее, поскольку начальная тяга первой ступени (около 450 тонн), создаваемая центральным блоком и четырьмя «боковушками», позволила в дальнейшем «навесить» на ракету третью и даже четвертую ступени. Как известно, впоследствии Р-7 с этими дополнительными ступенями выпускалась во множестве различных модификаций, в том числе и в тех, которые в открытой печати получили названия «Восток», «Восход» и «Союз». Однако принципиальная схема ракеты с конца 50-х годов и до настоящего времени осталась без изменений. К нынешнему дню с различных космодромов уже произведено более 1700 запусков ракеты Р-7, и при этом свыше 96 процентов из них оказались успешными (в численном отношении за полвека аварийными были лишь 62 запуска). Подобным долголетием и столь высокой степенью надежности не может похвастаться ни одна ракета мира (рис. 48).

«Я принимал участие в создании первого спутника…»

Первый успешный старт Р-7 состоялся 21 августа 1957 года, а 27 августа в советской прессе было опубликовано коротенькое сообщение ТАСС, в котором говорилось следующее: «На днях в Советском Союзе осуществлен запуск сверхдальней, межконтинентальной многоступенчатой ракеты. Испытания ракеты прошли успешно. Они полностью подтвердили правильность расчетов и выбранной конструкции. Полет ракеты происходил на очень большой, до сих пор еще не достигнутой высоте. Пройдя в короткое время огромное расстояние, ракета попала в заданный район».

Несмотря на множество недомолвок и на общую расплывчатость этого официального текста, американские специалисты по ракетной технике сразу же поняли: в СССР действительно создано что-то серьезное, раз уж Советы пишут об этом в открытой печати. А вскоре директор ЦРУ положил на стол президента США Дуайта Эйзенхауэра подробную аналитическую записку, из которой следовало, что даже несколько десятков советских межконтинентальных ракет, снабженных ядерным зарядом, способны превратить в безжизненную пустыню всю территорию США. Эти ракеты, говорилось далее в записке, фактически делают бесполезными и 1200 американских стратегических бомбардировщиков, размещенных у советских границ, и тщательно проработанные сверхсекретные планы «Дропшот», «Грайбер», «Даблстар», «СИОП» и другие. Но больше всего заокеанских «ястребов» напугал тот факт, что в соответствии с их собственными планами американской авиации для атомной бомбардировки Советского Союза отводилась неделя, в то время как советские ракеты могли уничтожить Соединенные Штаты Америки буквально в считанные часы (рис. 49, 50).

Сразу же после этого доклада директора ЦРУ Эйзенхауэр потребовал от своего правительства максимально форсировать работы по американской ракетной программе, которую в то время возглавлял инженер Вернер фон Браун, вывезенный в США из Германии в конце Второй мировой войны. Как и в Советском Союзе, эта программа носила в первую очередь военный характер. Однако фон Браун даже и не предполагал, что уже 4 октября 1957 года целью пуска советской ракеты Р-7 будет вовсе не очередное испытание в интересах министерства обороны, а вывод на орбиту первого в мире искусственного спутника Земли (ИСЗ). Этот небольшой серебристый шар весом 83,6 кг возвестил всему человечеству о наступлении эры освоения космического пространства. Вот как о том незабываемом времени рассказывал Д.И. Козлов.

- Почти сразу же после успешных испытаний ракеты Р-5М и начала работы над Р-7, то есть где-то во второй половине 1956 года, я впервые услышал выражение «искусственный спутник Земли». Нужно отметить, что, в отличие от подавляющего большинства других заданий, идея создания первого спутника возникла не «наверху», то есть в нашем министерстве, а была инициативой «снизу». Конкретно же она исходила от Сергея Павловича Королёва, который вынашивал ее в течение многих лет, но возможность ее практической реализации получил только после создания ракеты Р-7, которая уже имела достаточную грузоподъемность и огромную по тем временам дальность полета. Кстати, в нарушение установленного порядка саму техническую возможность запуска первого спутника в космическое пространство Королёв согласовал с министерством лишь после того, когда аппарат уже был практически готов в металле. Как не странно, против такого пуска никто особо не возражал, хотя вряд ли кто-то из военных тогда в полной мере осознавал, какая от этого будет практическая польза.

Отмечу с гордостью, что в создании первого ИСЗ я тоже принимал некоторое участие. Именно моему отделу было поручено изготовление внешней металлической оболочки будущего спутника, и потому мне по должности приходилось вникать в работу подчиненных и при необходимости вносить технические поправки. Я хорошо помню этот уже почти готовый к запуску серебристый шарик в одном из цехов опытного завода НИИ-88 в Подлипках, сборку которого Королёв контролировал лично.

В принципе это был совсем простой объект. Внутри сферической оболочки размещались радиостанция и некоторые измерительные приборы, а снаружи к шарику крепились четыре передающие антенны. Как известно, его вес был всего 83,6 килограмма, хотя ракета Р-7 при необходимости, конечно же, могла поднять гораздо больше. Никакого ажиотажа в ОКБ-1 по поводу создания этого спутника тогда не было: просто в то время никто из нас даже и не задумывался о каком-либо особом историческом значении этого момента. Даже те конструкторы и инженеры ОКБ, которые были осведомлены о назначении создаваемого объекта, относились к нему лишь как к рядовому событию своей повседневной трудовой деятельности. Это только потом день запуска первого искусственного спутника Земли назовут началом космической эры человечества. Мы же тогда не придавали этому полету большого значения, а просто делали свою обычную работу.

Добавлю, что в этот период у меня сложились очень хорошие отношения с Дмитрием Федоровичем Устиновым, который еще при Сталине был наркомом вооружений, а в середине 50-х годах стал министром оборонной промышленности СССР. По этой причине он довольно часто бывал на 88-м заводе и в НИИ-88, где я тогда работал. Поскольку при Сталине все высшее руководство страны привыкло работать по ночам, Дмитрий Федорович тоже этой привычке не изменял и обычно приезжал в Подлипки очень поздно – иногда даже в полночь. А я к тому времени уже был ведущим конструктором ряда изделий – ракет Р-5 и Р-7, из-за чего оставался в цехах до самой ночи. Это и заметил Устинов во время своих визитов на наш завод, а потом все время ставил меня в пример другим конструкторам: вот, мол, Козлов всегда на работе он болеет за дело и не считается со временем (рис. 51-53).

Ракета Р-7 с первым спутником на борту стартовала с полигона Тюратам 4 октября 1957 года в 22 часа 28 минут по московскому времени. При этом по просьбе С.П. Королёва незадолго до ее пуска на стартовую площадку № 1 вышел горнист в военной форме, который, несмотря на полночное время, протрубил утреннюю побудку, словно бы возвещая зарю космической эры.

Писатель и журналист Ярослав Голованов собрал воспоминания множества участников того исторического пуска в своей книге «Королёв. Факты и мифы». Вот только некоторые ее строки: «В этот момент наблюдавшим показалось, что ракета сгорит сейчас на пусковом устройстве, так и не поднявшись. Но она не сгорела, она вырвалась из этого горячего облака и полетела вверх, заливая светом ночную степь… В радиотелеметрическом фургоне сидели Лаппо и Грингауз (радисты – В.Е.), плотно надвинув на уши головные телефоны. Они ждали… А вдруг передатчик перегрелся?!… Но вдруг, словно поднимаясь из каких-то немых глубин, раздалось далекое, размытое, но с каждой секундой все более громкое, четкое: «Бип-бип-бип…» Дружное «ура!» покатилось по ночной степи. Неизвестно откуда взявшийся Рязанский кричал по телефону Королёву в командный бункер:

- Есть! Есть сигнал!» (рис. 54-56).

А вот как о тех событиях рассказывал Д.И. Козлов.

- Иногда можно слышать, что у всех испытателей, в том числе и у ракетчиков, есть какие-то свои особые приметы, соблюдение которых якобы приносит удачу. Однако про себя я ничего такого сказать не могу: у меня применительно к моей работе в течение всей жизни не было никаких примет, да и вообще я человек не суеверный. Никаких особых традиций во время пусков Р-7 на Тюратаме, в том числе и в ночь запуска первого спутника, у нас тоже как-то не сложилось. Впрочем, одно непреложное правило на полигоне все же было, и ввел его лично Королёв. Правило вполне понятное: никто из членов испытательной группы в дни подготовки пуска не имел права пить ничего алкогольного.

Впрочем, несмотря на строгий «сухой закон», каждый успешный старт на полигоне по русской традиции всегда отмечался, о чем давал команду сам Сергей Павлович. Конечно же, водку и тем более коньяк там нельзя было купить и на сотни километров вокруг, но у нас на этот случай всегда имелся неприкосновенный запас – большие фляги со спиртом. Хорошо помню, как после успешного запуска первого искусственного спутника Земли Королёв распорядился выдать всей стартовой команде по чайнику спирта на человека. Что же касается конструкторов, то мы в связи с запуском первого спутника от офицеров и рабочих тоже не отстали. Радости-то ведь было много: ракета наша не только научилась летать, но и первой в мире вышла в космос! Все мы поздравляли друг друга, и даже плясали, в том числе Королёв, Устинов, Келдыш, Пилюгин, Рязанский, и многие другие ведущие конструкторы и специалисты…

Кстати, Ярослав Голованов в своей книге «Королёв. Факты и мифы» тоже подтверждает факт выдачи спирта стартовой команде по поводу успешного запуска первого спутника, но при этом пишет, что в ту ночь на полигоне сильно пьяных не оказалось – видимо, просто от сознания того, что человеку выпить чайник спирта довольно трудно.

Широкий международный резонанс, вызванный запуском в космос первого спутника, для советского руководства стал полной неожиданностью, хотя и приятной. Многочисленные поздравления по этому поводу, поступившие в адрес Н.С. Хрущева от большинства зарубежных лидеров, заставили правительство СССР обратить самое пристальное внимание не только на военную, но и на научную составляющую советской ракетной программы. Был срочно подготовлен указ о вручении ряду специалистов ракетной отрасли государственных наград в связи с историческим событием. При этом Д.И. Козлову по его закрытой тематике была присуждена Ленинская премия, которую он наряду с другими лауреатами получил в Кремле из рук Первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева. Вот как об том времени вспоминает Д.И. Козлов:

- Через месяц после успешного старта первого спутника, 3 ноября 1957 года, в космос взлетел и второй, который весил уже 508,5 килограмма и нес на борту контейнер с собакой Лайкой. В создании этого объекта я участия уже не принимал, однако ту самую Лайку мне несколько раз приходилось видеть во время ее подготовки к полету. Если бы я не знал, что ей вскоре предстоит войти в историю, то ни за что не обратил бы на нее внимания: самая обычная собачка черно-белой окраски, небольшая по размерам. По росту и весу она подбиралась специально, исходя из технического задания и параметров всего спутника (рис. 57).

Потом в нашем ОКБ-1 был создан и третий искусственный спутник Земли, который ушел в космос 15 мая 1958 года и весил уже 1327 килограммов. Участия в его создании я также не принимал, так как в начале 1958 года получил задание отправиться в Куйбышев и возглавить там работу по переводу всего производства завода № 1 с выпуска авиационной техники на космическую. После этого в течение нескольких лет, вплоть до 1962 года, я работал только в сфере строительства ракет-носителей и дальнейшего совершенствования конструкции Р-7 (рис. 58).

Особо важное задание

Осенью 1957 года С.П. Королёв, воодушевленный последними успехами в освоении космоса, направил в Совет Министров СССР подробную записку, где говорилось не только о запуске следующих спутников, но и о развертывании в стране крупномасштабного ракетного производства. Основные положения этого документа выглядели так: ракета Р-7 получилась настолько удачной, что для усиления обороноспособности СССР и ускорения темпов освоения космоса ее необходимо срочно запускать в серийное производство. Однако мощностей опытного завода № 88 в Подлипках для этого было явно недостаточно, и потому Главный конструктор просил у правительства разрешения перепрофилировать одно из крупных оборонных предприятий страны специально под выпуск «семерки». В декабре 1957 года состоялась встреча С.П. Королёва и Н.С. Хрущева, в которой обсуждалась упомянутая выше тема массового ракетного производства, а также дальнейшие перспективы освоения космоса.

В итоге 2 января 1958 года вышло закрытое постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 2-1 «Об организации серийного производства изделия 8К71 на Государственном авиационном заводе № 1 имени И.В. Сталина Куйбышевского Совета народного хозяйства» (в то время - организация п/я 208, ныне – ГНПРКЦ «ЦСКБ-Прогресс»). Тем же документом предусматривалось, что двигатели к «семерке» будут изготовляться на заводе № 24 (организация п/я 32, впоследствии – Куйбышевское моторостроительное производственное объединение имени М.В. Фрунзе, а ныне – ОАО «Моторостроитель»). При этом заводу № 1, где в тот момент еще полным ходом шло производство самолетов, предписывалось уже в IV квартале 1958 года выпустить не менее трех летных изделий 8К71, не прекращая при этом и выпуска самолетов Ту-16.

Во исполнение этого правительственного постановления председатель Государственного комитета СССР по оборонной технике (ГКОТ) К.Н. Руднев издал приказ № 55сс от 21 февраля 1958 года (рис. 59). В нём говорилось об оказании технической помощи заводу № 1 при его переходе с авиационного на ракетное производство, и выполнение этой задачи в приказе возлагалось на коллективы ОКБ-1, завод № 88 и НИИ-88. А поскольку ведущим конструктором изделия 8К71 являлся 39-летний начальник отдела ОКБ-1 Д.И. Козлов, то в приказе именно он и был назван в качестве ответственного за перепрофилирование завода № 1. Непосредственно перед отлетом в Куйбышев Д.И. Козлова назначили заместителем Главного конструктора ОКБ-1, то есть самого С.П. Королёва, с предоставлением ему неограниченных полномочий на весь период этой работы. Вот как о том времени рассказывал сам Дмитрий Ильич.

- В начале января 1958 года меня пригласил к себе С.П. Королёв и сообщил, что я назначен его заместителем. После этого Сергей Павлович сказал, что при личном одобрении Хрущева я направляюсь в Куйбышев, где буду работать на одном из предприятий в качестве ответственного представителя Главного конструктора ОКБ-1 для организации на нем серийного производства ракеты Р-7. Нужно сказать, что план перепрофилирования завода № 1 был разработан в необычайно сжатые сроки – менее чем за три недели. Готовился он в нашем ОКБ-1, и в его разработке самое активное участие принимал сам Королёв.

Вместе с группой технических специалистов из 20 человек я 28 февраля 1958 года приехал на место своего нового назначения в Куйбышев. Это было мое самое первое посещение города, с которым впоследствии оказалась связанной вся моя дальнейшая жизнь. Во время того приезда Куйбышев по сравнению с Москвой мне показался больше похожим на заштатный поселок, чем на настоящий город. Мне как-то сразу бросилось в глаза, что его центр почти целиком занимали старые деревянные дома дореволюционный постройки, в основном одно- и двухэтажные. Более-менее современно выглядели лишь улицы Куйбышева и часть Ленинградской, а также район площади Куйбышева, где в то время находились обком партии и облисполком. Что же касается асфальтированной дороги, которая в то время шла из центра города к безымянским заводам (сейчас это улицы Победы и Гагарина, а в 1958 году – Черновское шоссе), то тогда вдоль нее было возведено лишь несколько кварталов домов «сталинской» постройки. Они и поныне располагаются в районе пересечения улицы Победы с проспектом Кирова. А примерно с того места, где улица Победы ныне переходит в проспект Гагарина, и вплоть до Линдовского рынка (он располагался в районе между 4-м ГПЗ и нынешней улицей Тухачевского), в конце 50-х годов практически не было ни одного строения. Почти на всем протяжении этой трассы тянулась лишь открытая степь с редкими деревьями и зарослями кустарника. Правда, уже тогда вдоль дороги шла трамвайная линия, построенная еще в годы войны. По ней жители старого города добирались до места своей работы на заводах №№ 1, 18 и 24 (рис. 60-66).

До 1960 года завод № 1 был общепризнанным флагманом авиастроения в СССР. Его называли кузницей кадров авиастроителей, потому что мало было в стране авиазаводов, в становлении которых не приняли бы самого активного участия его специалисты. Его называли родоначальником отрасли, потому что на базе его вспомогательных цехов было создано несколько самостоятельных предприятий. На заводе были созданы КБ Н.Н. Поликарпова, А.И. Микояна. Здесь прошли школу взросления В.С. Пышнов, М.К. Янгель, А.И. Шахурин, П.В. Дементьев, П.А. Воронин, В.Я. Литвинов, Г. Ударов, А.Я. Щербаков, С.И. Агаджанов и многие другие.

Как уже было сказано, в соответствии с постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 2 января 1958 года на заводе № 1 началась его реорганизация для подготовки серийного выпуска межконтинентальных баллистических ракет Р-7. Для руководства перепрофилированием на предприятие был направлен ответственный представитель Главного конструктора ОКБ-1, заместитель С.П. Королёва Дмитрий Ильич Козлов.

Директивой Генерального штаба ВС СССР от 29 марта 1958 года на Куйбышевском авиационном заводе № 1 имени И.В. Сталина было создано военное представительство № 20 (с 1961 года – 5-е военное представительство Министерства обороны СССР) для контроля работ по изготовлению и приемке изделий 8К71. Руководителем военного представительства тогда же был назначен полковник П.Ф. Киреев.

К маю 1958 года при непосредственном участии Д.И. Козлова был подготовлен и представлен для утверждения в ГКОТ «Комплексный график изготовления и комплектации изделий 8К71 на заводе № 1 в 1958 году». К этому времени здесь уже вовсю шла реконструкция и перепланировка цехов, строились новые производственные площади, завозились необходимое оборудование и приборы, велась переподготовка кадров. Для этого большую группу инженерно-технического состава завода № 1 отправили для изучения специфики ракетного производства в ОКБ-1 и на опытный завод № 88.

Снова приводим воспоминания Д.И. Козлова:

- По прибытии в Куйбышев я сразу же нашел полное понимание со стороны директора завода № 1 Виктора Яковлевича Литвинова (рис. 67). Ему, прошедшему суровую производственную школу в годы Великой Отечественной войны, и за выпуск самолетов Ил-2 получившему звание Героя Социалистического Труда, не нужно было объяснять, что означают слова «особо важное задание». В дальнейшем в деле перепрофилирования предприятия мы тесно и плодотворно сотрудничали. В частности, сразу же после моего приезда на завод № 1 Литвиновым был издан приказ, в котором подчеркивалось, что все указания и распоряжения заместителя Главного конструктора Д.И. Козлова приравниваются к распоряжениям самого директора. Поэтому, говорилось в приказе, эти указания являются обязательными для руководителей всех подразделений завода № 1, для всех его рабочих и служащих, и подлежат немедленному исполнению в установленные сроки (рис. 68).

В целом же перевод завода № 1 с авиационного производства на выпуск ракет я начал, во-первых, с освобождения большинства производственных помещений от устаревшего оборудования и от тех производств, которые для массового изготовления нашего изделия оказались попросту не нужными. Одновременно я отдал распоряжение о подготовке на заводе инженерно-технических специалистов «ракетного» профиля, а также высококвалифицированных рабочих, чьи профессии были необходимы на новом производстве. Вообще же перепрофилирование завода происходило буквально «на ходу», и для координации этой работы мне не раз приходилось использовать административные рычаги власти. В частности, применяя на деле приказ Литвинова, я имел полное право остановить работу любого заводского цеха, что регулярно и делал – например, в связи с ненадлежащим порядком в цехе и антисанитарией. В те годы рабочие и служащие еще просто не придавали особого значения тому, что не только сборка ракеты, но и изготовление отдельных узлов и деталей требует соблюдения особой чистоты на каждом рабочем месте. В целом же новое производство потребовало введения на многих участках и ряда других правил, и не только санитарных, что в глазах прежнего персонала тогда во многом выглядело просто непонятным и излишним.

В мае 1958 года на заводе № 1 уже полным ходом шла самая широкомасштабная реорганизация и перепланировка за всю его историю. К началу лета здесь уже построили и сдали в эксплуатацию центральную компрессорную станцию для подачи в производственные корпуса воздуха высокого давления, контрольно-испытательную станцию, корпус пассивации, лабораторный корпус и другие важные объекты. Заводской корпус № 9 был переоборудован под цех рулевых машин, корпус № 6а – под сборочный и испытательный цех, цехи №№ 3 и 11 перестроены специально для изготовления ряда агрегатов ракеты, а в цехе № 78 установлено все необходимое оборудование для изготовления ее головной части. А вот в цехах №№ 2, 5, 26 и 31 устроили специальные лаборатории и участки для изготовления, сборки и испытаний клапанов, датчиков и блоков и других вспомогательных узлов изделия 8К71. Высокие требования к уровню производства заставили завод приступить к модернизации всего оборудования и приобретению нового парка станков.

Очень важным пунктом в перепрофилировании предприятия стала качественно более высокая организация сварочного процесса. Если раньше на заводе № 1 сварка занимала очень скромное место в общем объеме производства, то теперь она стала одним из главнейших технологических процессов. Как вспоминал Д.И. Козлов, ему пришлось лично заниматься созданием «сварочного конвейера» и даже заниматься отбором рабочих для него.

- Главная трудность здесь состояла в том, - рассказывает Дмитрий Ильич, - что авиационная промышленность сварки не знала: корпуса всех отечественных самолетов изготовлялись клепаными, в том числе и на заводе № 1. А вот в ракетном производстве сварка изначально применялась практически на каждом его этапе, и в первую очередь - при сборке внешней оболочки изделия. Именно от качества сварочных работ в очень большой степени зависит прочность всех несущих конструкций ракеты. Поэтому в 1958 году, в период реорганизации завода № 1, здесь по моему заданию производился специальный отбор самых лучших сварщиков, зарекомендовавших себя истинными профессионалами своего дела. Если при этом учесть, что зарплата рабочих на нашем заводе была значительно выше, чем на других куйбышевских предприятиях, то устроиться сварщиком на завод № 1 стремились очень многие, в том числе и иногородние. Проявить свои способности обычно никому не отказывали.

Отбор был очень жестким, для чего мы даже пошли на создание в одном из цехов 50 сварочных точек, на которых проверялись профессиональные качества рабочих. Расставляли на них 50 кандидатов, стремящихся получить место на сборочном производстве, и они работали здесь по нескольку дней, сваривая предлагаемые образцы металла. Затем специальная комиссия проверяла качество их работы, причем она осматривала и испытывала на прочность буквально каждый изготовленный шов. В результате из 50 сварщиков мы отбирали человек 20, не больше. Затем приглашались следующие полсотни кандидатов, и комиссия снова смотрела на их работу. Вот так к концу 50-х годов сборочное производство завода № 1, позже переименованного в «Прогресс», в основном уже было укомплектовано лучшими рабочими, настоящими «мастерами золотые руки». Но даже после такого серьезного отбора очень многих сварщиков мы направляли на дополнительную стажировку на опытный завод № 88 в Подлипки, где они учились специфике работы на ракетном производстве.

Для кардинального улучшения качества сварочного процесса и внедрения новых технологий на заводе № 1 Д.И. Козлов в течение 1958-1960 годов неоднократно приглашал на предприятие специалистов Института электросварки АН УССР имени Е.О. Патона. В их числе сюда неоднократно приезжал и сам директор этого института - академик Б.Е. Патон. Многие ветераны помнят, как академик ходил по цехам, смотрел за ходом сварочных работ, за их организацией. Бывало, что он и сам брал в руки сварочный аппарат, чтобы показать рабочим новые методические и технологические разработки своего института. Эта помощь ученых, конечно же, еще больше увеличила степень надежности изделия 8К71 (рис. 69-71).

Принципиальное новое производство потребовало также и привлечения соответствующих инженерно-технических работников. О подготовке таких специалистов Д.И. Козлов рассказал следующее:

- Очень серьезные требования в то время мы предъявляли не только к рабочим, но и к кадрам ИТР. Конечно же, инженеров-ракетчиков тогда еще не обучали ни в одном вузе страны. Куйбышевский авиационный институт еще только-только становился на ноги, и в его стенах в то время готовили лишь специалистов для самолетостроительных заводов. Примерно то же самое можно было сказать и о тогдашнем Куйбышевском политехническом институте. Одним словом, в конце 50-х годов руководство завода № 1 встало перед необходимостью самостоятельно готовить для себя инженеров-ракетчиков, отбирая их из числа тех инженерно-технических работников, которые до этого занимались производством самолетов на заводе № 1. Причем такая подготовка тоже происходила «на ходу», в процессе перепрофилирования предприятия.

Поскольку выпуск ракет на заводе в то время еще только-только начинался, все чертежи и прочая документация для них по-прежнему готовились в ОКБ-1 в Подлипках. Так вот, я отобрал около сотни перспективных инженеров непосредственно на заводе № 1, а затем к нам стали направлять также и выпускников куйбышевских технических вузов. Всех инженеров я направлял для стажировки в Подлипки - на 88-й завод и в НИИ-88, где стажеры работали на рядовых инженерных должностях: вникали в суть ракетного производства, готовили чертежи, занимались в цехах с рабочими, и так далее. Многие стажировались в Подлипках по году и более, и лишь после соответствующего обучения они возвращались на работу в Куйбышев. Но даже после такой практики молодой инженер в лучшем случае мог здесь получить должность начальника сектора, не выше, и лишь по мере производственных успехов и проявления себя в деле подняться вверх по карьерной лестнице. Лучшие из лучших таких специалистов в итоге стали настоящими «золотыми головами» нашего предприятия.

Вот как вспоминает о том времени Г.Е. Фомин, в ту пору – работник завода № 1, молодой специалист, а ныне – почетный работник ГНПРКЦ «Прогресс», проработавший здесь без перерыва более 50 лет (рис. 72-74).

- На завод № 1 в Куйбышев я был направлен в апреле 1956 года, после окончания Московского авиационного института. Здесь я сначала работал технологом, а потом - мастером по вооружению самолетов Ту-16 летно-испытательной станции (ЛИС – цех № 17).

В конце января – начале февраля 1958 года по заводу вдруг пошли слухи о том, что в скором времени у нас произойдут большие перемены, и предприятие перейдет на выпуск новой продукции. Я, как и большинство заводчан, тогда не был посвящен в истинные планы руководства, и потому полагал, что мы будем делать новый вид самолета. Это вроде бы подтверждалось тем фактом, что в 1957 году на заводе № 1 были изготовлены и переданы для государственных испытаний три самолета конструкции С.А. Лавочкина («изделие 250»), отличавшиеся изумительно красивой аэродинамической формой, и, самое главное, достигавшие в полете сверхзвуковых скоростей.

Такое мое неведение продолжалось до начала апреля 1958 года, когда приказом директора завода В.Я. Литвинова был образован новый цех № 15 – сборочно-испытательный. Территориально он разместился на месте цеха № 12, где до этого собирались самолеты Ту-16. При этом оборудование для сборки самолетов было перебазировано в другой корпус, где спустя некоторое время его вновь смонтировали, и на нем опять же продолжилась сборка самолетов Т-16, хотя и в меньшем количестве, чем на старом месте. А во вновь созданном цехе № 15 приказом директора были образованы участки сборки центрального блока, боковых блоков и хвостовых отсеков для всех блоков ракеты, а также контрольно-испытательная станция (КИС) для автономных и комплексных пневмо-гидро-электрических испытаний блоков ракеты и окончательной выдачи «путевки в жизнь» каждому изделию.

Начальником цеха № 15 был назначен М.Г. Перченок (до этого – начальник цеха № 17, или ЛИС), его заместителем – А.Я. Леньков, ранее работавший начальником цеха № 12. Начальником КИС стал Е.Н. Одинцов, которой до этого был заместителем начальника цеха № 55 – цеха входного контроля радиоэлектронной, электромеханической и электрической бортовой аппаратуры самолета Ту-16. Начальниками смен в КИС пришли А.М. Солдатенков и Е.А. Бубнов. Руководителями бригад испытаний ракетных блоков и всей ракеты в целом назначили молодых инженеров из цехов № 17 и 55. В их числе были Н.И. Полунин (система управления), Е.А. Болотов (телеметрия и анализ телеметрической информации), Н.С. Шурапов (радиосистемы), А.А. Хохлов (система опорожнения баков), С.А. Ендуладзе (автомат подрыва ракеты). Что касается меня, то я был назначен руководителем бригады испытаний двигателей и пневогидрооборудования. Костяк рабочих на участках сборки составили высококвалифицированные слесари, электрики и испытатели из цехов №№ 12 и 17.

После получения приказа о новом назначении нас всех собрали в заводоуправлении и рассказали, какую именно технику в дальнейшем будет выпускать наше предприятие. Первоочередными задачами, которые перед нами тогда поставили, были следующие: наше переобучение в подразделениях ОКБ-1 и на заводе № 88 в Подлипках, а также скорейшее переоборудование нашего цеха под выпуск ракетной продукции. При этом все мы, мягко говоря, были ошеломлены услышанным, но в то же время открывшиеся перспективы придали нам энтузиазма и энергии.

Около полугода работники КИС в полном составе проходили обучение в Подлипках. Мы прослушали общий курс основ ракетной техники, изучили нормативно-техническую документацию ракетной отрасли (она значительно отличалась от той, которая действовала в самолетостроении), общую рабочие материалы по ракете 8К71, и, наконец, детально изучили ту документацию, по которой каждому из нас предстояло работать в должности, занимаемой на заводе № 1. По всем этим четырем дисциплинам мы сдали зачеты, что было обязательным условием для допуска каждого из нас к работе на ракетном производстве.

В последующие месяцы мы практически осваивали ракетное производство в цехе завода № 44 завода № 88, причем непосредственно на тех же самых рабочих местах и в тех должностях, на которые нас назначили на заводе № 1 в Куйбышеве. Вначале мы были стажерами, а затем, спустя 3-4 недели, уже приступили к самостоятельной работе в одной смене с нашими московскими коллегами. Вот так, после прохождения полного курса теоретического и практического обучения, мы уже были готовы к работе на ракетном производстве завода № 1.

В конце августа 1958 года все мы вернулись с этой стажировки домой. К тому моменту бывший цех № 12 уже было не узнать. Полы, стены, антресоли, фрамуги – все блестело от свежей краски и лака. Как сейчас бы сказали, в помещении сделали полный евроремонт. К тому же все руководящие работники цеха и все КИСовцы ходили в белых халатах и белых шапочках, мастера сборки – во всем синем, а представители рабочего класса – в прекрасно сшитой рабочей форме бежевого цвета и таких же беретах, словно в отделении хирургии. Сборка ракет к тому моменту уже шла вовсю. Что же касается нас, то все мы, прибывшие со стажировки, сразу же приступили к монтажу испытательного оборудования, прибывшего в КИС из Москвы, Харькова, Подлипок, Химок, а также из других цехов нашего завода. Работа была срочная, и сборщики нас все время подгоняли, потому что к концу года заводу уже нужно требовалось сдать два готовых изделия. И к моменту поступления в КИС первого ракетного блока все необходимое контрольное оборудование здесь уже находилось в полной готовности.

Благодаря неимоверным усилиям рабочих и служащих особо важное задание страны было выполнено в срок. К концу первой декады ноября на заводе № 1 закончили сборку первой из запланированных «семерок», которая тогда же была передана на контрольно-испытательную станцию (КИС) завода. Учитывая необходимость изготовления в 1958 году еще двух изделий, работы по их сборке и испытаниям с целью выполнения в срок задания партии и правительства на предприятии велись круглосуточно и без выходных дней. Все это время на самых ответственных участках сборки и испытаний ракет постоянно находился заместитель Главного конструктора ОКБ-1 Д.И. Козлов.

О тех трудных неделях конца 1958 года снова вспоминает Г.Е. Фомин:

- В то время мы работали не просто круглосуточно и без выходных, а по-настоящему переселились в помещение цеха и жили здесь, как дома, особенно в течение последних 20 дней перед сдачей изделия. Для этого на наших рабочих местах были расставлены раскладушки, все мы принесли сюда свои личные туалетные принадлежности, и к тому же в цехе круглосуточно работал буфет. Каких-то кулинарных изысков и деликатесов в нем не было, но тем не менее здесь всегда можно было подкрепиться бутербродами с колбасой, сыром или маслом, горячим чаем, лимонадом или томатным соком. В.Я. Литвинов и Д.И. Козлов два раза в сутки проводили оперативки в кабинете начальника цеха, на которых они подводили итоги уже сделанного, после чего выдавали сменные задания каждому участку с указанием конкретных работ, которые необходимо было выполнить до следующей оперативки. График выполнения этих работ расписывался даже не по часам, а буквально по минутам, и при этом всегда указывалось, какое денежное вознаграждение получит инженер или рабочий за выполнение задания качественно и в срок. В результате такого метода стимулирования производственного процесса все мы к Новому году получили большие по тем временам деньги, чем немало порадовали своих родных, которые, конечно же, очень переживали за наше отсутствие дома в течение многих недель.

Чтобы сейчас понять все значение той громадной работы, которую коллективу завода пришлось проделать в 1958 году, следует сказать: до этого никто и никогда в мире не занимался переводом крупного промышленного предприятия на массовое ракетное производство, и к тому же в столь сжатые сроки. Какими сжатыми они были, говорит хотя бы тот факт, что в феврале 1958 года, когда Д.И. Козлов приехал на предприятие, здесь все еще полным ходом продолжался выпуск самолетов. А в конце декабря того же года (всего через 10 месяцев после начала реорганизации) в цехах завода № 1 уже были собраны, проверены и подготовлены к отправке на полигон Тюратам три новые ракеты Р-7, одна из которых в феврале 1959 года успешно вышла на орбиту. Сейчас ни один серьезный производственник не поверит, что в такое короткое время можно полностью перепрофилировать хоть какое-нибудь крупное предприятие.

Самая первая ракета 30 декабря была отправлена на полигон НИИП-5 в вагонах специального поезда для подготовки и проведения летных испытаний. В том же поезде на полигон Тюратам уехали заместитель Главного конструктора ОКБ-1 Д.И. Козлов, а также бригада наиболее подготовленных и квалифицированных специалистов завода № 1, руководителем которой был назначен начальник смены КИС А.М. Солдатенков. Несколькими днями раньше из Москвы сюда же прибыл и С.П. Королёв.

Безо всяких приключений литерный эшелон с секретным изделием добрался до полигона 31 декабря 1958 года, и в тот же день грузовые вагоны подали к объекту № 135 (монтажно-испытательный корпус - МИК). Здесь они и стояли вплоть до 3 января 1959 года, когда совершенно неожиданно, что называется, на пустом месте, произошло чрезвычайное происшествие, суть которого видна из официального документа того времени, не так давно рассекреченного: «В связи с занятостью личного состава испытательной части изделие 8К71 № 041081 в первые дни января 1959 года не перевозилось в цех, а было оставлено в вагонах на железнодорожных путях около здания монтажно-испытательного корпуса (МИК)… В этой ситуации 3 января 1959 года, при совершении маневров на железнодорожных путях около МИКа, по вине службы железнодорожных перевозок полигона было допущено столкновение движущегося мотовоза со стоящими вагонами, в которых находилось изделие. Последующий осмотр блоков изделия, доставленных 4 января в здание МИКа, показал, что при столкновении имел место удар значительной силы. Блоки изделия, закрепленные на выдвижных рамах вагонов, были сорваны со своих мест вместе с рамами (порвались сцепко-упоры). Главным конструктором ОКБ-1 С.П. Королёвым было принято решение о создании специальной комиссии, которой поручена проверка установленной на блоки изделия аппаратуры в лабораторных и заводских условиях…» Впоследствии виновником чрезвычайного происшествия был признан машинист мотовоза, который попал под суд (рис. 75).

Непосредственным очевидцем этого ЧП был Д.И. Козлов, который о нем вспоминает следующее:

- Этот инцидент на полигоне Тюратам мне больше всего запомнился на фоне того напряженного времени, когда мы готовились к летным испытаниям самых первых ракет куйбышевского производства. Уже была известна дата пуска – 17 февраля, и весь завод работал без выходных, чтобы доставить на полигон первую ракету в установленные сроки. Поэтому можно представить мою реакцию, когда после нашего прибытия изделие не стали сразу выгружать из вагонов. Руководство полигона объясняло это тем, что на 2 января намечен пуск первой автоматической станции в сторону Луны, и потому весь персонал МИКа занят его подготовкой.

Пуск лунной ракеты прошел успешно, а на другой день мне вдруг сообщили, что при маневровых железнодорожных работах произошла авария, во время которой в вагоны с нашим изделием врезался мотовоз. Когда мы с Королёвым примчались на место происшествия, то выяснили, что из-за удара элементы оболочки нашей первой ракеты сорвались с крепежа, а ее топливные баки и некоторые другие узлы и детали получили серьезные повреждения. Нам сразу же стало ясно, что эту ракету вывозить на стартовую позицию уже нельзя, потому что от удара повело всю ее конструкцию, а рисковать мы не имели права. Поэтому к пуску 17 февраля 1959 года, который имел военное назначение, сразу же стали готовить вторую ракету, изготовленную на куйбышевском заводе и прибывшую на полигон во второй половине января. В указанный день состоялся ее успешный старт. Что же касается поврежденной ракеты, то ее впоследствии пришлось разобрать почти целиком и отправить обратно в Куйбышев. После дополнительных проверок выяснилось, что наиболее пострадавшие элементы ее конструкции восстановлению уже не подлежали.

Что же касается завода № 1 имени И.В. Сталина, то к началу 1960 года он уже представлял собой полностью сформированное и совершенно самостоятельное ракетное производство, выпускавшее каждую неделю по одной «семерке». И если для первых трех изделий ряд важных деталей и агрегатов все же были изготовлены на заводе № 88, то в 1959 году все узлы отправляемых на полигон Р-7 уже были «родными», куйбышевскими. Именно тогда после посещения завода № 1 Н.С. Хрущев заявил на весь мир, что «теперь мы делаем ракеты на конвейере, как сосиски», а потом пообещал с помощью этих ракет показать ненавистной Америке «кузькину мать» (рис. 76).

В 1960 году закрытым Указом Президиума Верховного Совета СССР заместитель Главного конструктора ОКБ-1 Д.И. Козлов был награжден орденом Ленина, а директору завода № 1 В.Я. Литвинову второй раз вручили Звезду Героя Социалистического Труда (первую он получил в 1945 году). Как было сказано в документах, этих наград они удостоились «за успешное проведение беспрецедентной по масштабам и по срокам работы по организации в городе Куйбышеве полномасштабного ракетного производства».

Секретный научно-технический центр

Уже в ходе перепрофилирования завода № 1 для серийного производства Р-7 руководству ОКБ-1, а вслед за ним – и первым лицам страны стало понятно, что Куйбышев буквально у них на глазах становится одним из главных научно-технических и конструкторских центров СССР в сфере ракетно-космических технологий. В связи с этим в первой половине 1959 года началась подготовка к созданию в нашем городе сначала отдела, а затем – и филиала ОКБ-1.

В своей докладной записке № 863сс от 5 марта 1959 года, направленной на имя председателя ГКОТ К.Н. Руднева, С.П. Королёв обосновал причины создания на заводе № 1 в Куйбышеве специализированного подразделения ОКБ-1 (впоследствии - филиала ОКБ-1). По мнению Главного конструктора, уже в то время оно здесь было крайне необходимо для контроля над серийным производством изделий, разработанных ОКБ-1, а также для проведения опытно-конструкторских работ по вновь создаваемым изделиям. При этом С.П. Королёв сразу же внес предложение назначить руководителем филиала ОКБ-1 заместителя Главного конструктора Дмитрия Ильича Козлова.

Однако уже вскоре выяснилось, что идея о создании в Куйбышеве нового научно-технического центра далеко не у всех работников ЦК КПСС и Совета Министров СССР находит нужное понимание и поддержку. Докладная записка Королёва в общей сложности гуляла по высоким кабинетам более года, прежде чем Главному конструктору ценой невероятных усилий и благодаря уникальным пробивным способностям удалось довести эту идею до логического конца. Но еще раньше, не дожидаясь официального решения вопроса, Королёв подписал приказ № 74 от 23 июля 1959 года о создании в составе ОКБ-1 серийно-конструкторского отдела в количестве 100 человек с его постоянным нахождением на заводе № 1 в Куйбышеве и с непосредственным подчинением его заместителю Главного конструктора ОКБ-1 Д.И. Козлову. Перед отделом в то время ставилась главная задача – оперативное решение технических вопросов, связанных с освоением серийного производства изделий на заводе № 1. Поэтому день 23 июля 1959 года в ЦСКБ теперь ежегодно отмечается как дата основания предприятия.

Приказом Д.И. Козлова № 1 от 17 ноября 1959 года вновь образованному отделу был присвоен номер 25 и определена его структура. Руководителем отдела он назначил А.И. Апексимова, ранее работавшего начальником группы в конструкторском отделе завода № 1. Заместителями начальника отдела № 25 тогда же стали: по конструкции изделия - П.А. Гридчин, ранее работавший заместителем начальника того же конструкторского отдела, и по испытаниям изделия - Л.Ф. Шумный, ранее работавший начальником отдела цеха № 55 завода № 1.

Окончательно вопрос о создании в Куйбышеве подразделения ОКБ-1 был решен только после принятия постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 715-296 от 23 июня 1960 года, согласно которому при заводах № 1 и № 24 открывались филиалы ОКБ-1 и ОКБ-456 соответственно. Вслед за этим С.П. Королёв издал приказ № 25сс от 20 июля 1960 года, в котором он обязал Д.И. Козлова в срок до 1 августа 1960 года разработать и представить для утверждения в вышестоящие инстанции предложения о численности сотрудников и фонде заработной платы новой организации, которую он возглавил. Впоследствии приказом председателя ГКОТ К.Н. Руднева № 413сс от 31 августа 1960 года филиалу ОКБ-1 в Куйбышеве был присвоен номер 3. По состоянию на 1 октября 1960 года в новой организации уже работало 176 человек. Основное пополнение кадрового состава предприятия в это время составили студенты, окончившие различные вузы страны, в том числе Ленинградский военно-механический институт, Московское высшее инженерно-техническое училище имени Н.Э. Баумана, Куйбышевской авиационный и Куйбышевский политехнический институты. Кроме того, сюда также пришло немало инженерно-технических работников завода № 1. Впоследствии многие из новичков филиала № 3 стали крупными специалистами ракетно-космической отрасли, орденоносцами и лауреатами различных советских премий.

Завод № 1, переименованный с 1 января 1962 года в «Прогресс», очень быстро стал головным предприятием страны по выпуску ракет Р-7, а филиал № 3 ОКБ-1 – головным предприятием по созданию модификаций Р-7. Как известно, впоследствии на это предприятие также была возложена еще одна важнейшая оборонная проблема – создание автоматических космических аппаратов по наблюдению за земной поверхностью. Впоследствии постановлением Совета Министров СССР № 758/316 от 8 сентября 1966 года филиалу № 3 ОКБ-1 с 1 января 1967 года были присвоены новые наименования: Куйбышевский филиал Центрального конструкторского бюро экспериментального машиностроения (ЦКБЭМ) – открытое наименование; предприятие п/я Г-4213 – условное наименование. А еще позже в соответствии с приказом Министра общего машиностроения СССР № 252 от 30 июля 1974 года предприятие окончательно отделилось от ЦКБЭМ и стало полностью самостоятельным, получив название, под которым мы его знаем и сейчас – Центральное специализированное конструкторское бюро.

Вот что рассказал Д.И. Козлов о том, как начиналась работа филиала № 3 ОКБ-1 в Куйбышеве.

- С конца 50-х годов нашей работе придавалось огромное значение. Все первые лица государства, начиная с Н.С. Хрущева, во время своих визитов в Куйбышев обязательно приезжали на завод № 1 и в наш филиал ОКБ-1. Как уже говорилось, Хрущев у нас побывал в августе 1958 года, сразу же после открытия Куйбышевской ГЭС и своего неудавшегося выступления на площади Куйбышева. Вообще-то в период моей работы в Подлипках я с ним не раз встречался и беседовал в столице, но в Куйбышеве увидеться с Хрущевым мне из-за занятости так не удалось. В конце 50-х – начале 60-х годов я довольно часто общался также и с Л.И. Брежневым, поскольку он курировал в ЦК КПСС вопросы оборонной промышленности. В связи с этим мне не раз приходилось обращаться к нему с различными просьбами. А поскольку в Куйбышеве до 1964 года Брежнев бывал неоднократно, то в таких случаях для решения того или иного вопроса Леонид Ильич прямо из кабинета директора завода «Прогресс» звонил по телефону кому-нибудь из министров или руководителям предприятий-смежников. Проблема обычно разрешалась оперативно и точно. Но все это происходило до избрания его Генеральным секретарем ЦК КПСС. После 1964 года Брежнев в Куйбышев больше не приезжал, и мне с ним после этого тоже ни разу не удалось пообщаться - ни лично, ни по телефону.

О том, насколько большое значение советское правительство тогда придавало работе нашего предприятия, говорит и вот такой факт. Ежегодно при утверждении плана приема новых инженерно-технических работников в филиал № 3 ОКБ-1 министр мне всегда говорил примерно следующее: «Вот сейчас я подписываю разрешение о приеме на твое предприятие еще 100 инженеров в течение года, но если даже ты примешь за это время не 100, а 500 человек, к тебе все равно не будет никаких претензий». А поскольку в 60-е – 70-е годы мы постоянно разрабатывали и внедряли в производство новые виды космической техники, дополнительные кадры нам всегда были очень нужны. Поэтому в лучшие времена общая численность коллективов ЦСКБ и завода «Прогресс» достигала 27-30 тысяч человек. Для сравнения скажу, что летом 2005 года на предприятии «ЦСКБ-Прогресс» в общей сложности работало только 17,5 тысяч человек, из них непосредственно в ЦСКБ – 2600 человек.

Еще вспоминаю случай, когда Д.Ф. Устинов, ставший в 1965 году секретарем ЦК КПСС по вопросам обороны, помог нашему предприятию в один год получить не одну, а сразу две Государственные премии, и перед этим филиал № 3 ОКБ-1 подал в Москву заявки на две такие награды. Первую – за спутник наблюдения нового поколения, а вторую – за комплекс уникальной спецаппаратуры, установленной на нем. Однако в ЦК КПСС нам сразу же сказали, что мы можем рассчитывать только на одну из них, поскольку по существовавшему тогда положению одному коллективу нельзя было в один год вручать сразу две столь высокие награды. Но тут получилась так, что вскоре после моего телефонного разговора с сотрудником ЦК КПСС к нам на филиал № 3 приехал Устинов. Выбрав момент, я посетовал ему на то, что у нашего предприятия отказываются принимать заявку на вторую Государственную премию СССР. Дмитрий Федорович, не говоря ни слова, поднял трубку ВЧ, попросил соединить его с отделом промышленности ЦК КПСС и приказал заведующему немедленно оформить необходимые документы. Уже на другой день мне позвонили из Москвы и предложили срочно представить список сотрудников, представляемых ко второй Государственной премии.

Хочу отметить, что Дмитрий Федорович на «Прогрессе» и в ЦСКБ бывал довольно часто, порой по нескольку раз в год. Вообще же он неоднократно приезжал к нам и в другие годы - и в конце 50-х годов, в свою бытность министром оборонной промышленности СССР, и после того, как Хрущев его назначил своим первым заместителем. Большое внимание нашему предприятию Устинов уделял и в 60-х – 70-х годах, когда при Брежневе он сначала занимал пост секретаря ЦК КПСС, а затем – министра обороны СССР. При этом Дмитрий Федорович всегда приезжал в Куйбышев не на час и не на два, как это делают некоторые нынешние высокие персоны из Москвы, а оставался у нас на несколько дней, особенно в то время, когда предстоял запуск нового объекта военного назначения. При этом Устинов не сидел в кабинетах заводских руководителей – он много ходил по цехам, беседовал с рабочими, записывал дельные предложения инженеров, конструкторов и технических сотрудников. Вот таков в те годы был стиль работы большинства первых лиц страны, а мы, хозяйственные руководители, конечно же, старались перенимать этот стиль в его самых лучших проявлениях (рис. 77-81).

«Одобрить первый полёт человека в космос…»

После успешных пусков первых советских искусственных спутников Земли, а также после поразивших весь мир наших достижений в изучении Луны, стало вполне очевидно, что следующим шагом в деле исследования космоса должен стать орбитальный полет человека. Именно в это время стало известно, что Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства США (НАСА) ударными темпами готовит к реализации собственную программу полета человека в космос. Американцев можно было понять: успешный выход на орбиту первого советского спутника, а также сенсационные достижения СССР в исследовании Луны с помощью автоматических станций не на шутку подрывали престиж Соединенных Штатов на международной арене, заставляя весь мир сомневаться в качестве американской техники. Выполнение американской программы на первых порах шло по графику, и 9 сентября 1959 года состоялся первый пуск габаритно-весового макета корабля «Меркурий», который был отправлен в суборбитальный полет на ракете «Атлас-Д». Пуск оказался удачным, хотя и выявил множество недоработок в ракете-носителе.

Эти и другие сообщения из-за океана заставили Н.С. Хрущева снова уделить серьезное внимание советской космической программе. Руководитель государства прекрасно понимал, что никакие запуски автоматических станций на орбиту, на Луну или к другим планетам по своей политической значимости даже близко не могут стоять с первым в мире полетом в космос человека, которым, конечно же, обязательно должен стать гражданин СССР. Именно поэтому в сентябре 1959 года процедуре отбора первых советских космонавтов наконец-то был дан «зеленый свет».

В группу отбора вошли будущие светила космической медицины. Поскольку считалось, что по своим условиям полет человека на космическом корабле наиболее близок к полету на реактивном самолете, то медики в конце 1959 года разъехались парами по авиачастям Европейской части СССР, начав свою работу с просмотра медицинских книжек летчиков. Истинный смысл выполняемой ими задачи тогда знали лишь командиры авиационных дивизий, хотя в это же время в США отбор кандидатов в космонавты широко освещался в открытой печати.

В первом отряде космонавтов из 20 человек оказалось девять лётчиков ВВС, шесть лётчиков системы ПВО и пять лётчиков морской авиации (ВМФ). Всех их 7 марта 1960 года представили Главкому ВВС маршалу авиации К.А. Вершинину, который в тот же день подписал приказ об их зачислении в группу ВВС № 1. Поэтому 7 марта 1960 года ныне считается датой создания первого отряда советских космонавтов (рис. 82).

Вот как о своих первых встречах с будущими покорителями космоса вспоминает Д.И. Козлов:

- Где-то в середине 1960 года я впервые увидел в Подлипках группу молодых офицеров-летчиков, о которых вскоре узнал, что это кандидаты на предстоящий полет в космос. Слово «космонавт» тогда еще почти никто не использовал, оно только-только входило в употребление, но Сергей Павлович Королёв этих летчиков уже тогда называл будущими космонавтами. Довольно много специалистов стояло у истоков отряда для их подготовки, но одно можно сказать наверняка: практическое воплощение идеи полета человека в космос «пробил» именно Королёв, и без него в то время она могла и не найти поддержки «наверху».

Сам отряд космонавтов располагался не в Подлипках, а в небольшом дачном поселке километрах в 20 от нашего предприятия. Теперь здесь раскинулся известный всему миру Звездный городок, а тогда это был только комплекс временных строений, в которых космонавтов и готовили к предстоящему полету. Эти летчики, кандидаты для полета в космос, неоднократно приезжали на наш 88-й завод и знакомились здесь с техникой, на которой им предстояло работать. Конечно же, мы тогда еще не знали, кто из них будет первым космонавтом, однако Гагарина я уже тогда запомнил, поскольку он выделялся из всех летчиков какой-то особой располагающей улыбкой. Уже весной 1961 года эту улыбку увидел весь мир (рис. 83).

В августе 1960 года в отряде выделили ударную «шестерку»: Юрий Гагарин, Валентин Варламов, Анатолий Карташов, Андриян Николаев, Павел Попович, Герман Титов. Впоследствии из-за травм, полученных на тренировках, Варламова и Карташова заменили Валерием Быковским и Григорием Нелюбовым. Все эти шесть летчиков 17 и 18 января 1961 года успешно сдали экзамен для первого полёта в космос, после чего генерал Каманин подписал не подлежащий оглашению список кандидатов в космонавты в такой последовательности: Гагарин, Титов, Нелюбов, Николаев, Быковский, Попович. Однако уже вскоре после полета Гагарина из-за грубого нарушения дисциплины Нелюбов был выведен из ударной «шестерки». Позже он был вовсе отчислен из отряда космонавтов. Вот так ударная «шестерка» превратилась в «пятерку».

Любой из этого небольшого списка кандидатов был готов к орбитальному полету и мог стать первым космонавтом планеты Земля. Однако у Гагарина тогда имелось неоспоримое преимущество: в силу черт характера, и особенно благодаря его незабываемой улыбке, он вызывал всеобщую симпатию, и при этом все летчики признавали за ним право на лидерство. Показательно, что еще осенью 1960 года всем двадцати членам первого отряда космонавтов было предложено анонимно высказаться, кто из них является неформальным лидером и кто наиболее достоин стать «первым». Девятнадцать анкетируемых тогда назвали именно Юрия Гагарина.

Космический корабль «Восток» состоял из спускаемого аппарата массой 2,4 тонны и приборного отсека массой 2,3 тонны, в котором располагалась тормозная двигательная установка (ТДУ) с двигателем тягой 1600 кгс. Спускаемый аппарат (СА) крепился к двигательному отсеку стяжными лентами, на которых располагалась часть антенн радиосистем. После полета по орбите он возвращался на Землю вместе с находящимися в нем оборудованием и космонавтом. При этом человек в течение всего полета находился в специальном скафандре, обеспечивающем при необходимости пребывание его в разгерметизированной кабине в течение четырех часов и защиту при катапультировании на высотах до 10 тысяч метров. Стартовая масса космического корабля «Восток» в варианте 3КА распределялась следующим образом: конструкция – 20%, теплозащита – 17,7%, бортовые системы – 21,5%, бортовая кабельная сеть – 8,6%, система электропитания – 12,5%, ТДУ – 8,4%, средства приземления – 3,2%, кресло с космонавтом – 7,1%, заправка газами – 1 % (рис. 84).

Вот как о тех незабываемых днях вспоминал Д.И. Козлов:

- Первые ступени ракеты Р-7, на которой на орбиту полетел первый космонавт, были изготовлены на нашем заводе № 1 имени И.В. Сталина, в цехах которого, как уже говорилось, всего за два года до этого события еще производились самолеты. Я в то время уже тоже работал в Куйбышеве. Помню, что для первого полета человека в космос ракету специально не отбирали и не готовили – это было наше обычное серийное изделие, которое наряду с прочими ракетами также изготовили в заводских цехах и отправили для доработки и оснащения третьей ступенью на завод № 88 в Подлипки. Только после этого у нас на заводе и узнали, что наше изделие готовится к полету с космонавтом на борту, и что для него в Подлипках уже изготовлен так называемый «Блок Е». Этим грифом в то время обозначали третья ступень, предназначенную для выведения на орбиту космического корабля с человеком на борту, который весь мир уже вскоре узнает под именем «Восток».

В ходе испытательных полетов с животными беспокойство ученых вызвали некоторые результаты, полученные при исследованиях биологических объектов. Оказалось, что полеты собак на кораблях-спутниках проходили с некоторыми сдвигами в их физиологическом состоянии, причем отрицательные симптомы появлялись только после четвертого витка вокруг Земли. Это заставило разработчиков планировать орбитальный первый полет человека в космос продолжительностью не более одного витка с максимальной автоматизацией режимов управления.

Медицинские данные о состоянии собак после их полета на этих двух кораблях-спутниках оказались положительными, и 29 марта 1961 года состоялось заседание Государственной комиссии, где было заслушано предложение С.П. Королёва о полете человека на орбиту вокруг Земли на борту космического корабля «Восток». К тому моменту уже были известны результаты двух последних пусков американского корабля «Меркурий», состоявшихся 21 февраля и 24 марта 1961 года. Оба они оказались удачными и прошли без замечаний, после Вернер фон Браун, воодушевленный отрывшимися перспективами, назначил на 24 апреля первый полет в космос американского астронавта, о чем разослал приглашения президенту США, членам правительства, а также руководителям крупнейших фирм и банков, редакторам газет и телеканалов.

Заседание Государственной комиссии 29 марта 1961 года проводил министр оборонной промышленности СССР Д.Ф. Устинов. Он чувствовал историческую значимость предстоящего решения, поскольку именно от него зависело, сможет ли СССР опередить США в этой напряженной космической гонке. Поэтому министр попросил каждого главного конструктора высказать свое мнение по поводу намеченного полета. Получив заверения о полной готовности всех систем, Д.Ф. Устинов общее мнение сформулировал так: «Принять предложение главных конструкторов». Далее по итогам этого заседания Государственная комиссия приняла решение о возможности первого в истории полета человека в космос на корабле «Восток» (3КА) и назначила его дату – 12 апреля 1961 года. После этого члены комиссии подготовили докладную записку в ЦК КПСС и правительство СССР, в котором они просили утвердить как эту дату, так и дальнейшую программу первых пилотируемых пусков, включавшую в себя полеты шести космических кораблей типа 3КА, в том числе групповые полеты двух кораблей и отправку на орбиту женщины-космонавта.

Уже 30 марта 1961 года этот документ за подписями Д.Ф. Устинова и всех главных конструкторов был передан в ЦК КПСС и Совет Министров СССР. Вот лишь некоторые выдержки из него: «Проведен большой объем научно-исследовательских, опытно-конструкторских и испытательных работ как в наземных, так и летных условиях… Всего было проведено семь пусков кораблей-спутников «Восток»: пять пусков объектов «Восток-1К» и два пуска объекта «Восток-3КА». Результаты проведенных работ по отработке конструкции корабля-спутника, средств спуска на Землю, тренировки космонавтов позволяют в настоящее время осуществить полет человека в космическое пространство.

Для этого подготовлены два корабля-спутника «Восток-3КА». Первый корабль находится на полигоне, а второй подготавливается к отправке. К полету подготовлены шесть космонавтов. Запуск корабля-спутника с человеком будет произведен на один оборот вокруг Земли, с посадкой на территории Советского Союза на линии Ростов-Куйбышев-Пермь…

Считаем целесообразным публикацию первого сообщения ТАСС сразу после выхода корабля спутника на орбиту по следующим соображениям:

а) в случае необходимости это облегчит быструю организацию спасения;

б) это исключит объявление каким-либо иностранным государством космонавта разведчиком в военных целях…»

3 апреля 1961 года было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О запуске пилотируемого космического корабля-спутника». В нем содержались следующие пункты:

«1. Одобрить предложение… о запуске космического корабля-спутника «Восток» с космонавтом на борту.

2. Одобрить проект сообщения ТАСС о запуске космического корабля-спутника Земли с космонавтом на борту и предоставить право Комиссии по запуску в случае необходимости вносить уточнения по результатам запуска, а Комиссии Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам опубликовать его».

Теперь уже ничто больше не мешало вступлению человечества в эру пилотируемой космонавтики, и потому 8 апреля 1961 года состоялось историческое заседание Государственной комиссии под председательством К.Н. Руднева. На нем было принято решение назначить Ю.А. Гагарина основным кандидатом для первого пилотируемого полета на космическом корабле-спутнике «Восток», а его дублером – Г.С. Титова.

Как известно, 12 апреля 1961 года в 9 часов 07 минут 59,7 секунды стартовал космический корабль 3КА № 3 массой 4725 кг, в печати получивший название «Восток», с летчиком-космонавтом Ю.А. Гагариным на борту. Космический корабль был выведен ракетой-носителем 8К72 (впоследствии названной ракетой-носителем «Восток») со стартовой массой 287 тонн на орбиту с перигеем 181 км и апогеем 327 км. Пуском первого в мире пилотируемого корабля руководили С.П. Королёв, А.С. Кириллов и Л.А. Воскресенский. Полет первого космонавта продолжался 108 минут. Приземление космонавта произошло в 10 часов 55 минут на мягкую пашню у берега Волги вблизи деревни Смеловка Терновского района Саратовской области. Успешный полет первого космонавта показал, что человек может осваивать космическое пространство. Создатели ракеты Р-7 и космического корабля «Восток» принимали заслуженные поздравления, а в адрес советского руководства потоком шли телеграммы с приветствиями и выражением восхищения уровнем советской ракетной техники.

Заместитель Главного конструктора и руководитель куйбышевского филиала № 3 ОКБ-1 Д.И. Козлов был очевидцем и непосредственным участником наиболее важных событий, связанных с первым полетом человека в космос. Вот как об этом вспоминает Дмитрий Ильич:

- Сейчас, по прошествии десятилетий, я считаю, что первый полет человека в космос стал самым памятным событием моей жизни. О том, что на роль первого космонавта утвержден именно Юрий Гагарин, я узнал сразу же после заседания Государственной комиссии, которое состоялось за четыре дня до исторической даты 12 апреля 1961 года. При этом 10 апреля в числе многих других руководителей предприятий ракетной отрасли я был вызван в Подлипки на совещание, которое здесь проводили Устинов и Королёв. После того, как произошел пуск ракеты с Гагариным на борту, я вместе с небольшой группой специалистов тут же поехал на местный аэродром, где все мы и услышали сообщение о его успешном приземлении. Правда, в нем не говорилось, где именно приземлился первый космонавт, однако нам к тому времени уже передали, что он находится в Саратовской области, совсем недалеко от Куйбышева.

На заводском самолете мы немедленно вылетели из Подлипок в Саратов, а оттуда на военном вертолете – уже непосредственно на место успешной посадки первого космонавта, в район деревни Смеловка. Около спускаемого аппарата Гагарина мы оказались примерно через час после его приземления. Почти одновременно сюда же прилетели Королёв, Келдыш, Пилюгин, Воскресенский, некоторые другие специалисты ракетной отрасли, партийные и советские руководители Куйбышевской и Саратовской областей, а также представители командования ПриВО (рис. 85).

Мы сразу же стали обследовать спускаемый аппарат и забрали из него некоторое оборудование и другие предметы, в том числе набор продуктов для космонавта в тубах. Помню, там были разные соки, мясное и картофельное пюре, каши и так далее. Через несколько минут мы сели в поджидавший нас самолет, который мог приземляться на земляную взлетную полосу, и на нем отправились в Куйбышев. Пока летели, мы по русской традиции отметили первый полет человека в космос несколькими стопками водки, а закусывали теми самыми продуктами из туб, которые забрали из кабины космического корабля. Одна из этих пустых туб с надписью «Мясное пюре» до недавнего времени хранилась у меня дома как память о тех событиях. (Автором этих строк та самая туба была передана в Самарский областной историко-краеведческий музей – В.Е.) (рис. 86-88).

На аэродром завода № 1 (ныне он называется аэродром «Безымянка») наш самолет прибыл буквально через три минуты после самолета, на котором сюда же привезли Гагарина с места его благополучной посадки. Мы быстро выбрались из кабины, и я смог увидеть, как первый покоритель космоса спускался по металлической лестнице на бетонную взлетную полосу, после чего он сразу же попал в руки своих товарищей по отряду космонавтов. На аэродроме к моменту прилета Гагарина собралось очень много народу, в основном из числа рабочих и служащих заводов № 1 и 18. Были здесь также первые руководители Куйбышевской области и все высшее командование ПриВО. Никого из посторонних до Гагарина не допустили, и уже через несколько минут после его выхода из самолета первого космонавта посадили в поджидавшую машину и увезли на спецдачу обкома КПСС на Первой просеке (рис. 89-91).

Как потом я узнал, руководство КГБ не то чтобы слишком опасалось покушения на жизнь первого космонавта со стороны неких иностранных спецслужб, но больше всего было озабочено тем, как бы массы ликующих горожан в порыве радости не причинили бы ему какого-нибудь вреда. Между прочим, дальнейшие события, произошедшие во время последующих встреч героев космоса в Куйбышеве, показали, что такие опасения не были напрасными. Так, если после прилета Гагарина на аэродроме с ним могли пообщаться только члены отряда космонавтов, руководители области и специалисты наших предприятий, то уже при встрече космонавта-2 Германа Титова охрана аэродрома не смогла сдержать толпу радостных заводчан, желающих увидеть поближе своего национального героя. В итоге Титов в течение 10-15 минут просто не мог пройти к автомашине, которая ждала его на аэродроме. Лишь дополнительные усилия охраны и работников КГБ в конце концов помогли нашему второму космонавту пройти через толпу, чтобы он смог уехать на ту же самую дачу на Первой просеке, где за несколько месяцев до него уже отдыхал Гагарин.

Что же касается космонавта-1, то он в течение дня 12 апреля прошел медицинское обследование на той же даче, затем пообедал – и по настоянию врачей его сразу же отправили на отдых. Так что в первый день после полета пообщаться с Гагариным не удалось практически никому, кроме членов медкомиссии, членов отряда космонавтов и охранявших его сотрудников КГБ. А вот на другой день на обкомовскую дачу приехали практически все руководители и главные конструкторы предприятий, которые готовили к полету в космос «гагаринскую» ракету и корабль «Восток», руководители Куйбышевской области и областного комитета КПСС, высшее командование ПриВО. В их числе 13 апреля на даче побывал и я.

Здесь мне в составе большой группы гостей удалось немного пообщаться с первым космонавтом планеты. Гагарин мне запомнился совершенно простым парнем, небольшого роста и с белозубой яркой улыбкой, без каких-либо признаков манерности и высокомерия, которые нередко появляются у людей, обремененных всемирной славой. Потом я присутствовал на небольшом застолье, на котором было не больше 10-15 человек. Кроме Гагарина, здесь были также С.П. Королёв, некоторые руководители и главные конструкторы предприятий ракетной отрасли, в том числе и куйбышевских, секретари обкома Мурысев и Буров, председатель облисполкома Токарев, командующий войсками ПриВО Павловский, начальник отряда космонавтов генерал Каманин и другие. Помню, на столе среди разных закусок стояла и водка. Все мы выпили по стопке за первый успешный полет человека в космос, и Гагарин тоже немного с нами выпил. После этого все присутствующие в течение нескольких минут говорили на разные темы, расспрашивали Гагарина о его впечатлениях за время полета, и так далее. Я тоже о чем-то с ним говорил, но о чем конкретно, сейчас уже не помню.

Затем первый космонавт в течение 10-15 минут подписывал для присутствующих собственные фотографии, различные газеты от 13 апреля 1961 года со своим портретом, а иногда просто расписывался на чистых листках бумаги. Сейчас у меня дома хранится фотография, на которой запечатлен Гагарин во время этой процедуры, а я стою позади него в составе группы технических специалистов. В тот раз Юрий Алексеевич и для меня тоже поставил свой автограф на газете «Волжская коммуна» со своим портретом и сообщением ТАСС (рис. 92-95).

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 июня 1961 года начальнику и Главному конструктору филиала № 3 ОКБ-1 Д.И. Козлову в числе других специалистов ракетно-космической отрасли было присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ему ордена Ленина и Золотой Звезды «Серп и Молот». Главный конструктор ОКБ-1 С.П. Королёв в соответствии с тем же Указом стал Дважды Героем Социалистического Труда. В тексте документа говорилось, что этого звания они были удостоены «за выдающиеся заслуги в создании образцов ракетной техники и обеспечение успешного полета человека в космическое пространство» (рис. 96-98).

«Мне сверху видно все»

В конце мая 1972 года в Москве произошло беспрецедентное по своему значению политическое событие: в столицу СССР с официальным визитом прилетел Президент США Ричард Никсон. До этого за всю 200-летнюю историю российско-американских и советско-американских отношений заокеанский лидер побывал в нашей стране лишь однажды – на знаменитой Ялтинской конференции в феврале 1945 года, когда Франклин Рузвельт прилетал в Крым для встречи с Иосифом Сталиным и Уинстоном Черчиллем. А вот в столице России американские президенты до этого вообще не бывали ни разу.

Как известно, целью того официального визита Ричарда Никсона в Москву было подписание договора об ограничении стратегических вооружений, который вошел в историю под названием ОСВ-1. От имени советской стороны свою подпись под договором поставил Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев. Это историческое событие состоялось 26 мая 1972 года, и оно, по признанию обеих сторон, явилось результатом достижения нашей страной военного паритета с США, в первую очередь в сфере ракетно-ядерных вооружений. Однако в то время лишь узкому кругу специалистов было известно о той громадной роли, которую в обеспечении этого хрупкого международного равновесия сыграло совершенно секретное предприятие, находившееся в закрытом для иностранцев городе Куйбышеве и возглавляемое 52-летним доктором технических наук Д.И. Козловым (рис. 99-101).

Из воспоминаний ответственных работников Министерства иностранных дел СССР, в том числе и главы советского МИДа А.А. Громыко, нам сегодня известно, что закрытые переговоры о тексте этого важнейшего документа и о сроках его подписания в Москве, Вашингтоне, Женеве, Вене и Хельсинки шли в течение нескольких лет. Самым принципиальным положением, по которому партнеры никак не могли найти приемлемого для обоих решения, был пункт о контроле над исполнением будущего договора. И в самом деле – как определить точное количество ракет и ядерных боеголовок у армии другого государства, если политики и военные обеих сторон друг другу, мягко говоря, не верили, все время подозревая оппонента в утаивании определенной части своего стратегического потенциала.

Сейчас некоторые аналитики считают, что именно по причине неопределенности в сфере контроля над действиями вероятного противника договор ОСВ-1 в 1972 году вполне мог бы оказаться и не подписанным. Говорим – «мог бы», если бы не разработки мало кому в то время известного Куйбышевского филиала ЦКБЭМ в сфере спутникового наблюдения за земной поверхностью. Когда на стол Министра обороны СССР, а потом - и самого Генсека легли детальные фотографии стартовых позиций американских ядерных ракет «Титан» и «Минитмен», секретных аэродромов со стратегическими бомбардировщиками, военно-морских баз с подводными ракетоносцами, то для советских лидеров это стало лучшим аргументом в пользу ОСВ-1. В итоге эти фотоснимки небывалой четкости, сделанные «козловскими» космическими фоторазведчиками, фактически отодвинули всю нашу планету от вполне реальной угрозы глобального ядерного конфликта, последствия которого могли бы стать катастрофическими для всего человечества. Неспроста известный журналист и писатель Ярослав Голованов в своих публикациях на эту тему писал, что «Дмитрий Ильич Козлов стал по сути дела всемирным миротворцем… Спутники Козлова делают «сверхпроблематичной» Третью мировую войну, он… решил грандиозную, нет, не техническую, а политическую задачу…»

Первоначально, согласно постановлению от 22 мая 1959 года, наш аппарат-наблюдатель имел название «Восток-2». Однако после полета Ю.А. Гагарина ему во избежание путаницы пришлось давать другое имя. В соответствии с решением комиссии Президиума Совета Министров СССР по военно-промышленным вопросам № 99 от 26 мая 1961 года этому объекту и выводящей его на орбиту ракете-носителю 8А92 было присвоено наименование «Комплекс «Зенит-2». Под таким именем первый в мире спутник-фоторазведчик и вошел в историю космонавтики (рис. 102).

В процессе разработки нашего первого спутника космической фоторазведки инженеры встретились со многими трудностями, в том числе с проблемами, связанными с созданием принципиально новых бортовых систем, элементов конструкции, выбором принципов программного управления и процессов фотографирования, с созданием методики управления аппаратом, и так далее. Так, по первоначальному заданию, установленная на спутнике фотоаппаратура и фотопленка должны были обеспечить распознавание из космоса объектов и предметов, имеющие размеры не более 10-15 метров. Задача получения фотоизображения с таким разрешением, сделанного с борта летательного аппарата, движущегося со скоростью порядка 8000 метров в секунду на высотах 200-400 километров, в целом потребовала разработки новых теоретических основ создания фотоаппаратуры. Еще необходимо было разрабатывать новые принципы построения оптических систем с длиннофокусными объективами, производящих съемку через многослойные иллюминаторы. Конструктором также нужно было создавать системы компенсации сдвига изображения, компенсации влияния внешних факторов на аппаратуру и фотопленку, и так далее.

Эти и другие вопросы были оперативно решены специалистами ОКБ-1 при подготовке проекта первого спутника-фоторазведчика в период с августа 1956 года по декабрь 1960 года. Впоследствии эти уникальные инженерные решения выразились в виде готового объекта «Зенит-2», первый из которых был сдан в эксплуатацию в июле 1961 года. Конечно же, в дальнейшем как конструкция отсеков корабля «Восток», принятая за основу построения компоновочной схемы также и для «Зенита-2», так и бортовые системы объекта не раз существенно модернизировались применительно к задачам новых космических аппаратов наблюдения.

Что же касается серийного производства спутников-фоторазведчиков, то правительство СССР, учитывая малые мощности завода № 88, своим постановлением № 470-174 от 13 мая 1961 года передало все работы по изготовлению объектов «Зенит-2» и ракет-носителей к ним из Подлипок в ведение Куйбышевского Совета народного хозяйства (Совнархоза), а конкретно - заводу № 1 КСНХ. Как сейчас стало известно, примерно в те же дни уже был подготовлен и проект постановления о передаче в Куйбышев не только производства спутников-фоторазведчиков, но также и всего цикла конструирования таких объектов. Однако на первых порах этому решению правительства, как это не странно сейчас слышать, решительно противился ни кто иной, как сам Д.И. Козлов.

- Сразу же после полета Гагарина, - рассказывает Дмитрий Ильич, - я узнал, что вопрос о передаче в наш куйбышевский филиал № 3 ОКБ-1 всех работ по спутникам космического наблюдения активно обсуждается в правительстве, и по нему уже вроде бы даже готов проект постановления. Но я тогда категорически заявил, что не хочу заниматься разработкой этих объектов, объяснив, что по специальности я – инженер-ракетчик, а не конструктор спутников. И раз уж мне интересно создавать новые ракеты, то я и должен заниматься именно этим делом, а не строить какие-то там спутники.

В начале лета 1961 года я уже подготовил соответствующую записку в ЦК КПСС и Минобороны СССР, где аргументировано, как я считал, обосновал свой отказ. Но тут вдруг к нам на завод совершенно неожиданно для всех прилетел ответственный представитель Министерства обороны генерал-майор Петр Трофимович Костин. Как оказалось, он прибыл лично ко мне с особой миссией. В течение нескольких дней Костин не отходил от меня буквально ни на шаг, уговаривая не отказываться от этого важнейшего правительственного задания. Генерал рисовал громадные перспективы для предприятия на ближайшие десятилетия, обещал бесперебойное финансирование и всяческие блага – словом, находил множество доводов в пользу производства спутников именно на нашем предприятии. В результате я не выдержал такой массированной атаки со стороны военных и был вынужден согласиться на разработку новых типов объектов наблюдения в стенах нашего филиала с их последующим серийным выпуском на заводе «Прогресс». Сейчас, с высоты прошедших десятилетий, я должен признать, что это было правильное решение (рис. 103).

Как мы видим, в то время в Министерстве обороны СССР прекрасно понимали, что именно Д.И. Козлов, один из лучших учеников С.П. Королёва, и есть тот самый руководитель, который в силу присущей ему целеустремленности способен обеспечить выполнение очередного важнейшего задания Родины в срок и с высоким качеством работы. И уже вскоре после неофициального визита в Куйбышев генерал-майора П.Т. Костина было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 963-124 от 31 июля 1961 года «Об обеспечении серийного выпуска объектов «Зенит-2» и носителей к ним». Согласно этому документу, Куйбышевский совнархоз и завод № 1 обязывались в 1961-1962 годах выпустить четыре таких комплекса (по одному в декабре 1961 года, в марте, апреле и мае 1962 года).

Теперь в истории отечественной космонавтики крупными буквами записано, что именно на куйбышевском филиале № 3 ОКБ-1 в конце 1961 году было создано принципиальное новое тематическое направление по разработке космических аппаратов специального назначения. А практическое осуществление программы работы таких аппаратов началось пуском 17 марта 1962 года аппарата ДС-2 («Космос-1»). Через несколько дней после этого старта на орбиту были выведены также «Космос-2» и «Космос-3». Первые три полета «Космосов» носили целиком испытательный характер и имели своей целью отработку деятельности новой модификации ракеты-носителя, так как после декабрьской аварии 1961 года проводилась углубленная проверка всех систем (рис. 104).

Первый советский спутник, ставший по-настоящему наблюдательным, смог выйти на орбиту только 26 апреля 1962 года. Запущенный в этот день «Зенит-2» вместе с блоком Е был также изготовлен в Подлипках, а две его первые ступени, как и в предыдущих случаях, делались на заводе «Прогресс» в Куйбышеве. В официальных сообщениях этот фоторазведчик получил название «Космос-4». Основную часть своего задания (проверку действия фотоаппаратуры в условиях космического пространства) аппарат выполнил, но его полёт тем не менее не обошелся без неприятного инцидента. Уже вскоре после выхода на орбиту по причине стравливания воздуха из баллонов через клапан дренажа произошел отказ основной системы ориентации, из-за чего спускаемый аппарат был возвращен на Землю по прошествии трех суток. И хотя часть полета «Космоса-4» проходила практически в неориентированном режиме, в результате его работы все же удалось получить немало великолепных снимков земной поверхности, в том числе и территории государств - членов НАТО.

Вот как об этом вспоминал Д.И. Козлов:

- После возвращения на Землю первых «Зенитов» сделанные ими из космоса снимки земной поверхности до такой степени поразили высшее руководство страны, что уже вскоре вышло закрытое постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о срочном создании целой наблюдательной группировки спутников. Все они впоследствии выводились на орбиту как спутники серии «Космос».

Что же касается нашего предприятия, то самым первым заданием куйбышевского филиала № 3 ОКБ-1 в отношении «Зенита-2» стало доведение этого объекта «до ума», а также отработка важнейших его узлов, в первую очередь тех, от которых зависело качество фотографирования земной поверхности. В результате уже осенью 1962 года мы отправили на орбиту первый комплекс «Зенит-2», в котором все детали, от ступеней ракеты до самого объекта, были целиком куйбышевского производства. Снимки, которые наш фоторазведчик сделал из космоса, оказались отличного качества. Поэтому в конце того же года нашему филиалу поручили полное конструкторское сопровождение объекта, а заводу «Прогресс» из министерства было спущено задание о начале серийного производства спутников «Зенит-2». Конечно же, коллектив предприятия принимал участие не только в конструировании и изготовлении этих объектов, но также в пусках и в сдаче их в эксплуатацию. В целом же разработка и успешные испытания комплекса «Зенит-2» послужила основой для создания в структуре Министерстве обороны СССР целых воинских подразделений, специально занимающихся наблюдением из космоса за вероятным противником и за «горячими точками» нашей планеты.

Успешный запуск первого аппарата «Зенит-2», вышедшего из цехов завода «Прогресс», о котором упоминает Д.И. Козлов, был произведен 27 сентября 1962 года. На орбиту он вышел под открытым названием «Космос-9». Учитывая наличие у сотрудников филиала № 3 ОКБ-1 определенных знаний и опыта в ведении производства объекта «Зенит-2», а у завода «Прогресс» - в его изготовлении и испытаниях, главный конструктор ОКБ-1 С.П. Королёв в те же дни принял решение о передаче филиалу № 3 ОКБ-1 всей технической документации на «Зенит-2» в подлинниках (кальках). По этому поводу им был подписан приказ № 37с от 25 сентября 1962 года.

А двумя месяцами раньше, 28 июля 1962 года, состоялся пуск последнего «Зенита-2», изготовленного в Подлипках. Программа полета спутника была выполнена полностью. В дальнейшем в СССР на орбиту уходили аппараты наблюдения, изготовленные лишь исключительно в Куйбышеве. В общей сложности для программы испытаний «Зенита-2» было запланировано 10 пусков, однако фактически их произвели 13, поскольку при трех стартах произошли аварии ракет-носителей. Испытания завершились 30 октября 1963 года, когда на орбиту вышел последний объект из опытной серии, получивший открытое название «Космос-20». Уже вскоре в соответствии с постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 210-87 от 10 марта 1964 года объект «Зенит-2» был принят на вооружение Советской Армии. При этом в штатную эксплуатацию Министерства обороны СССР был принят не один только спутник фоторазведки, а целый комплекс «Зенит-2», обеспечивающий его подготовку к запуску, выведение с помощью ракет-носителей ракеты-носителя 8А92 и 11А57 на орбиту ИСЗ, управление полетом, а затем поиск и обнаружение спускаемого аппарата после приземления.

Вот еще одно свидетельство Д.И. Козлова о высочайшем техническом уровне наших первых космических фоторазведчиков:

- Хочу отметить, что в США аналогичные орбитальные аппараты появились только через несколько лет после успешных запусков наших первых «Зенитов-2». Конечно же, американцы очень быстро поняли, что советские спутники фотографируют из космоса их важнейшие оборонные объекты, и потому стали их тщательно маскировать. Однако эта маскировка далеко не всегда была успешной. Помню, один из наших объектов однажды зафиксировал удивительный факт: он запечатлел на пленку, как в одном из районов США из какой-то неприметной горы вдруг вылетел… военный самолет. Оказалось, что в этом месте американские военные устроили подземный аэродром, который из космоса виден не был. Однако взлет самолета им все равно скрыть не удалось, и тем самым американский военный объект благодаря нашей разведывательной технике все-таки был рассекречен.

А в первой половине 60-х годов произошел и вовсе необычный случай: в советское правительство обратились представители высшего американского руководства с просьбой… отснять с нашего спутника территорию восьми штатов США, что им было необходимо для составления точных географических карт этих местностей. Как мне потом сообщили, этот заказ американской стороны был выполнен с хорошим качеством и оплачен в валюте. А пошли американцы на такой беспрецедентный шаг потому, что у них в то время еще не было собственных спутников, способных делать из космоса снимки земной поверхности с необходимым разрешением.

В последующие годы коллективом ЦСКБ под руководством Д.И. Козлова было разработано целое семейство советских наблюдательных спутников - «Зенит-2М», «Зенит-4», «Зенит-4М», «Зенит-4МК», «Зенит-4МТ», «Зенит-6», «Зенит-6У». В 70-х годах серию «Зенит» сменили спутники «Янтарь», отличавшиеся более высокими техническими характеристиками, и позволявшие гораздо быстрее получать оперативную фотоинформацию с орбиты (рис. 105-107).

В канун 20-летия ЦСКБ за заслуги в создании и производстве новой специальной техники Указом Президиума Верховного Совета СССР № 473-Х от 25 июля 1979 года Центральное специализированное конструкторское бюро было награждено Орденом Ленина. Тем же Указом за выдающиеся заслуги в деле создания специальной техники Герой Социалистического Труда, начальник и Главный конструктор ЦСКБ Дмитрий Ильич Козлов был награжден Орденом Ленина и второй золотой медалью «Серп и Молот». В ознаменовании трудовых подвигов дважды Героя Социалистического Труда Д.И. Козлова на его родине в городе Тихорецке впоследствии был сооружен бронзовый бюст. Тем же Указом за выдающиеся заслуги в деле создания специальной техники большая группа работников ЦСКБ награждена орденами и медалями. Вручение этих высоких государственных наград работникам ЦСКБ состоялось 21 сентября 1979 года в большом зале Дворца культуры имени С.М. Кирова. Награды вручал член ЦК КПСС, Дважды Герой Социалистического Труда, министр общего машиностроения СССР Сергей Александрович Афанасьев (рис. 108-112).

В дальнейшем в конце 70-х годов и в течение 80-х в ЦСКБ были созданы, а затем переданы на вооружение Советской Армии и другие спутники наблюдения серии «Янтарь», получившие собственные имена.

Наш ответ «звездным войнам»

В конце 70-х годов в ЦСКБ по прямому указанию руководства СССР начались разработки принципиально новых космических объектов. Это было связано с серьезными изменениями в международно-политической обстановке, и в первую очередь - с очередным обострением отношений между СССР и США. Как известно, в 1976 году президентом Соединенных Штатов Америки стал Джимми Картер, который после своего прихода к власти почти сразу же взял курс на отказ от основных положений договора ОСВ-1 и на усиление американского военного присутствия в космосе. Пришедший ему на смену в 1980 году новый президент США Рональд Рейган еще более усилил напряженность между нашими странами, провозгласив программу «Стратегическая оборонная инициатива» (СОИ) с элементами космического базирования. В средствах массовой информации этот проект получил название «План звездных войн». Принятие его американской администрацией фактически означало, что военное противостояние двух мировых сверхдержав вышло на принципиально новый – космический уровень, тем самым вплотную приблизив человечество к страшной угрозе третьей мировой войны (рис. 113, 114).

Резко осложнившаяся в конце 70-х годов международная обстановка заставила руководство СССР искать эффективные пути противодействия проектам заокеанских «ястребов». Согласно ныне рассекреченным планам руководства Советского Союза тех лет, одним из главных противовесов программе «звездных войн» должны были стать разработки специалистов закрытого куйбышевского предприятия ЦСКБ под руководством Д.И. Козлова. Здесь к тому времени отнюдь не сидели сложа руки: уже в 1979 году на предприятии проектировались несколько перспективных космических комплексов (КК) нового поколения: «Янтарь-4К2» («Циркон»), «Янтарь-4КС2» («Берилл»), «Янтарь-К1ФКТ» («Силуэт»), «Янтарь-5К» («Орлец»). Одновременно проводились летно-конструкторские испытания по уже изготовленным в металле комплексам «Янтарь-4К1» и «Зенит-6» с улучшенными характеристиками («Зенит-6У»). Велась наземная отработка систем ряда других объектов (рис. 115-117).

К концу 1981 года в ЦСКБ была завершена разработка эскизного проекта комплекса «Циркон-2», предназначенного для фотографирования заданных районов земной поверхности с высокодетальным уровнем разрешения на местности, многоразовой оперативной доставки информации в спускаемых капсулах и со сроком активного существования до 90 суток. Работа над комплексом проводилась во исполнение постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 635-188 от 5 июля 1980 года и ряда других. Тогда же было принято постановление ЦК КПСС и СМ СССР № 915-272 от 16 сентября 1981 года «О создании ракетно-космического комплекса «Орлец». В конце того же года в ЦСКБ уже разработана и запущена в производство завода «Прогресс» основная конструкторская документация по КК «Орлец».

В это же время одним из отделов ЦСКБ, начиная уже с 1979 года, велись работы по созданию конструктивно-компоновочной схемы и аппаратурной базы принципиально нового космического комплекса, в документации получившего название «Сапфир». Его отличительными особенностями должны были стать модульность построения, значительно больший ресурс работы, широкий диапазон обеспечивающих характеристик, высокая оперативность управления и решения целевых задач, существенно возросшая бортовая энергетика. Необходимость перехода на новую базу вызывалась ограниченными возможностями конструктивно-аппаратурной базы КК типа «Янтарь» в части реализации новых задач ведения всепогодного круглосуточного наблюдения во все периоды военно-политической обстановки, а также невозможностью значительного увеличения срока активного существования КА.

Для знакомства с последними разработками ЦСКБ, и в первую очередь - с КК «Сапфир», 11 августа 1981 года Куйбышев посетила большая партийно-правительственная делегация. В ее составе были член Политбюро ЦК КПСС, министр обороны СССР, маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов, министр общего машиностроения СССР С.А. Афанасьев, его первый заместитель Б.В. Бальмонт, начальник 3-го Главного управления этого министерства Ю.Н. Коптев, представитель заказчика генерал-полковник А.А. Максимов, ряд других ответственных работников. Делегацию сопровождал первый секретарь Куйбышевского обкома КПСС Е.Ф. Муравьев (рис. 118-120).

Присутствующие высоко оценили работу предприятия над космическим комплексом «Сапфир-К», которая в 1981 году стала для ЦСКБ одним из главных направлений деятельности. Предполагалось, что на основе этих разработок будет сформирована долгосрочная программа развития предприятия до 2000 года. Согласно этой программе, космическая система многоцелевой разведки «Сапфир-К» должна была стать эффективным противовесом американскому проекту СОИ, обеспечив при этом решение четырех групп целевых задач. Первая из них - планово-периодическое наблюдение за земной поверхностью, систематический сбор специальной информации о стационарных объектах вероятного противника и о районах сосредоточения военной техники. Эта же группа спутников должна была заниматься исследованием природных ресурсов Земли. Вторая задача - оперативное глобальное наблюдение, включающее в себя контроль динамики функционирования стационарных военных объектов на обширных районах земного шара, в зависимости от складывающейся здесь военно-политической обстановки, а также контроль над мобильными носителями ядерного оружия. Третьей задачей назывался оперативный контроль над локальными районами кризисных ситуаций, а четвертой - глобальное картографирование.

Для выведения объектов на орбиту программа «Сапфир» предусматривала использование двух видов транспортных средств: унифицированной ракеты-носителя 11К77 и космического челнока «Буран». Последний должен был не только доставлять на орбиту спутники наблюдения, но также в случае необходимости проводить операции по восстановлению их работоспособности, дозаправлять спутники топливом, переводить космические аппараты на другие орбиты, а также выполнять множество других задач (рис. 121-123).

В первую очередь в эту космическую систему предполагалось включить комплекс многоцелевой разведки «Сапфир-В», в составе которого должны были постоянно находиться не менее трех аппаратов орбитального наблюдения. Действия этих объектов дополняли подразделение широкозахватной комплексной разведки «Сапфир-Ц» (не менее шести аппаратов) и эскадра боевых многоцелевых космических кораблей «Стрелец», в составе которой, в зависимости от международной обстановки, должны были находиться от 5 до 10 аппаратов. Деятельность всей группировки предполагалось обеспечивать с помощью спутников связи, транспортных космических кораблей, а также наземных средств сбора и обработки информации.

Проект создания космической системы «Сапфир» был утвержден 20 ноября 1981 года на совместном совещании шести союзных министров (обороны, общего машиностроения, оборонной промышленности, электронной промышленности, промсвязи и химической промышленности). На совещании министры приняли решение перевести тему космической системы «Сапфир-В» из разряда научно-исследовательских работ (НИР) в разряд особо важных государственных разработок, с представлением в упомянутые министерства всех технических предложений по программе в 1982 году. При этом головным разработчиком по космической системе «Сапфир-В» было определено куйбышевское предприятие ЦСКБ Министерства общего машиностроения СССР. К сожалению, события последующих лет, в первую очередь перестроечные процессы и распад Советского Союза, так и не позволили завершить эту грандиозную по масштабам работу.

Вот как Д.И. Козлов вспоминал о своей работе над космическими объектами, призванными нейтрализовать американскую программу СОИ:

- Для знакомства с ходом работ по космическим системам в апреле 1986 года на наше предприятие приезжал Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев. Однако на заводе «Прогресс» и в ЦСКБ он пробыл буквально полчаса. За это время руководитель страны успел только пройти по цехам, немного поговорить с рабочими и служащими – и затем его увезли на другие промышленные предприятия Куйбышева. Впрочем, в том году ЦСКБ и завод «Прогресс» еще не испытывали трудностей в финансировании перспективных оборонных программ, хотя уже возникали определенные трудности в их осуществлении (рис. 124).

А вот весной 1987 года, незадолго до того, как на космодроме «Байконур» был осуществлен запуск ракеты «Энергия» с объектом «Полюс», я общался с Михаилом Сергеевичем гораздо больше. В период с 11 по 13 мая здесь по указанию Министерства обороны СССР и Министерства общего машиностроения СССР была организована выставка достижений космической техники, в которой, наряду с прочими предприятиями, участвовали также завод «Прогресс» и ЦСКБ (рис. 125).

На другой день после открытия выставки, 12 мая, в городе Ленинске в течение нескольких часов происходило заседание партийно-хозяйственного актива и руководителей предприятий космической отрасли, в работе которого участвовал и прилетевший сюда накануне М.С. Горбачев. В течение получаса я выступал перед присутствующими и перед Генеральным секретарем ЦК КПСС с докладом о текущем положении в ЦСКБ и перспективных разработках предприятия. Мой доклад в основном касался трудностей, возникших при подготовке проекта «Сапфир». В частности, я доложил, что его финансирование в последние годы оказалось сильно урезанным из-за того, что все ранее предназначавшиеся нам средства пошли на подготовку полета комплекса «Энергия-Буран».

Горбачев активно участвовал в обсуждении поднятых проблем, задавал вопросы, вносил предложения. После доклада я смог побеседовать с Горбачевым в течение еще около полутора часов. В нашем разговоре речь в основном шла о текущем усилении военной группировки наблюдательных спутников, хотя затрагивалась и тема о дополнительном финансировании программ по созданию новых объектов. В беседе Горбачев просил нас форсировать работы по теме «Сапфир», обещая для этого восстановить прежний объем финансирования. Однако в итоге это его обещание не было выполнено, в результате чего работа над «Сапфиром» так и осталась на стадии проектирования. В штатном варианте этот проект противодействия программе СОИ так и не был воплощен, хотя до самого конца существования Советского Союза он формально закрыт не был.

В работах по созданию космических аппаратов «Сапфир» активное участие принимал Г.Е. Фомин, бессменный заместитель Д.И. Козлова по проектным разработкам, который об этом вспоминает следующее:

- Конечно же, общий экономический спад, постигший нашу страну в конце 80-х – начале 90-х годов ХХ века и вызвавший резкое снижение финансирование космических программ, не мог не сыграть отрицательную роль в судьбе проекта «Сапфир». Тем не менее при подготовке этих объектов к серийному производству мы вовсе не остановились на стадии конструкторских разработок. В конце 80-х годов уже были готовы полномасштабные космические аппараты для проведения статических, динамических и тепловых испытаний. Изготовлены и поставлены к нам на завод крупногабаритные телескопы для технологического и летного космического аппаратов, а также очень много комплектующих деталей и оборудования. Правда, работы по созданию высокоскоростной радиолинии, бортовой вычислительной машины и силовых гироскопов шли с некоторым отставанием, но это нетрудно было наверстать.

Поэтому я считаю, что даже в тех условиях ЦСКБ вполне могло довести до конца работы по проекту «Сапфир». Однако в условиях конъюнктуры того времени предпочтение решили отдать «Орлецам» и «Цирконам», на создание которых и были брошены все материальные ресурсы и финансовые средства, ранее выделенные на работы по «Сапфиру», и в результате этот проект в конце 80-х годов совершенно незаслуженно оказался отодвинутым на второй план.

Далее Д.И. Козлов продолжил свой рассказ по этой теме:

- В целом финансирование завода «Прогресс» и ЦСКБ при Горбачеве еще оставалось на уровне советского времени, хотя, как уже я говорил, отдельные темы и страдали по причине передачи средств другим предприятиям нашего министерства. Официально же проект «Сапфир» был ликвидирован только при Б.Н. Ельцине, следующем после Горбачева руководителе нашего государства. При нем дела предприятий космической отрасли России окончательно ухудшились, и в первую очередь по причине резкого сокращения государственных заказов и хронического недофинансирования.

Сам Ельцин на заводе «Прогресс» и в ЦСКБ побывал летом 1992 года, когда он выступал перед рабочими и служащими с балкона сборочного цеха. Однако в целом на предприятии он пробыл недолго, и серьезного разговора о проблемах отрасли с ним тогда не получилось. Более предметно обсудить с ним эти вопросы мне удалось только через два года, на выставке достижений российской космической отрасли в Плесецке, куда на день и приехал президент (рис. 126, 127).

Здесь у меня с Ельциным произошел довольно интересный эпизод. Сначала он довольно долго осматривал экспозиции других предприятий, расположенные в начале выставки, и к нашему разделу он подошел где-то к середине дня. Но тут помощник президента, видимо, доложил, что пришло время обеда и для этого все готово. Выслушав его, Ельцин не стал осматривать экспозицию, и вознамерился было пройти к выходу с выставки.

Я в этот момент сразу понял, что если он сейчас уйдет, то обратно уже не вернется, и, стало быть, нам не удастся познакомить президента с нашими проблемами. В этой ситуации я решился на весьма смелый поступок: мимо опешившей от такой наглости охраны я подбежал к Ельцину, и со словами: «Одну минуточку, Борис Николаевич» придержал его за руку. Президент, конечно же, такого не ожидал, и поэтому остановился, а я, пользуясь общей растерянностью, мягко, но настойчиво пригласил его к самарскому разделу выставки. Ельцин согласился, и в результате мне и другим представителям самарской промышленности удалось в течение почти что целого часа рассказывать президенту о работе наших предприятий и о наших трудностях. В конце беседы Ельцин пообещал решить все поднятые проблемы уже в ближайшее время, после чего пригласил нас на обед. Помню, там на столе было много разных напитков, в том числе и алкогольных, но я выбрал водку, и выпил стопку вместе с президентом за процветание российской космической отрасли.

После той памятной встречи с Ельциным прошел год, а его обещание о решении финансовых и прочих вопросов, данное им в ходе нашей беседы на выставке, по-прежнему никто не спешил выполнять. И тут в ЦСКБ пришло сообщение из Москвы о том, что по решению правительства мне присуждена Государственная премия России, причем вручать ее будет лично Борис Ельцин. Уезжая в Москву для ее получения, я сразу же решил использовать эту ситуацию и напомнить президенту о его прошлогоднем обещании, а также посетовать на нерасторопность исполнителей, которые до сих пор, что называется, «тянут резину» и не прислушиваются к нашим просьбам. Так я и сделал: во время вручения Государственной премии я сказал лишь несколько слов благодарности, а потом стал жаловаться руководителю государства на его администрацию и на министров, которые не выполняют указаний президента и тем самым бросают тень на его репутацию. Помню, что Ельцин выслушал эти мои слова, слегка нахмурившись, но тут же пообещал, что в этот раз решение наших проблем он возьмет под свой личный контроль. И действительно, уже вскоре после моего возвращения в Самару раздался телефонный звонок из администрации президента, и его сотрудник предложил мне срочно составить список вопросов, которые необходимо решить уже в ближайшее время. Кое-какие проблемы при содействии президентской администрации нам тогда и в самом деле удалось решить, однако кардинального улучшения ситуации с госзаказами и финансированием ЦСКБ тогда так и не произошло.

Битва за Луну

Ещё в марте 1959 года в ОКБ-1 под руководством С.П. Королёва началась подготовка к созданию нового космического корабля, который должен был заменить «Восток» на следующих этапах развития советской космонавтики. В этом корабле, который в технической документации впоследствии получил индекс 7К, а в открытой печати – название «Союз», предусматривался спускаемый аппарат значительно больших размеров, чем у «Востока». Предполагалось, что в нем можно будет отправить космонавтов к Луне: либо двоих - в скафандрах, либо троих – без скафандров. Вывести же этот корабль на траекторию полета к Луне Королёв предполагал с помощью сверхтяжелой ракеты, впоследствии засекреченной под шифром название Н-1 («Носитель-1»). Общий замысел этого изделия у Главного конструктора, по его собственному признанию, возник еще в 1956 году. Эскизный проект Н-1 Королёв впервые представил Совету главных конструкторов 15 июля 1957 года, а начало технико-конструкторских работ по нему датируется 30 июля 1958 года (рис. 128).

Первоначально эскизное проектирование сверхтяжелой ракеты ОКБ-1 вело в инициативном порядке. Однако уже 23 июня 1960 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 715-296 «О создании мощных ракет-носителей, спутников, космических кораблей и освоении космического пространства в 1960-1967 годах». Это была первая попытка утвердить на самом высоком уровне программу развития советской космонавтики в виде семилетнего плана. В постановлении предусматривалось создание в СССР в течение 1961-1963 годов мощной ракеты-носителя с индексом Н-1, имевшей стартовую массу 2000 тонн. Предполагалось, что она будет выводить на орбиту вокруг Земли полезный груз массой 40-50 тонн, а также иметь возможность разгонять груз массой 10-20 тонн с околоземной орбиты до второй космической скорости, что необходимо для полета космического корабля к планетам Солнечной системы. На втором этапе той же программы предполагалось создание еще более мощной ракеты-носителя Н-2, которая могла бы выводить на околоземную орбиту груз массой уже не менее 60-80 тонн, а к другим планетам отправлять груз в 20-40 тонн.

Именно этот носитель, согласно проекту, должен был вывести в околоземное пространство космический корабль с экипажем, а затем направить его к Луне по баллистической траектории. При этом требовалось очень точно рассчитать направление и силу реактивного импульса, так как запас горючего в полете был крайне ограничен, а возвращение экипажа обеспечивалось почти лишь исключительно маневром корабля в гравитационных полях Земли и Луны. При правильном расчете движения космонавтам после разгона вообще не нужно было бы больше включать двигатель, но тем не менее на борту корабля все же имелся резервный запас топлива на случай возможных коррекций траектории. Длительность всей экспедиции планировалась не более чем на 6-7 суток.

После принятия упомянутого выше правительственного постановления от 23 июня 1960 года в ОКБ-1 ГКОТ сразу же начались интенсивные работы по подготовке полета человека к Луне. При этом были задействованы коллективы не только основного предприятия, но и всех его филиалов. Ответственный представитель Главного конструктора ОКБ-1 Д.И. Козлов в июле 1960 года тоже передал С.П. Королёву проект участия возглавляемой им организации в работах по изделию Н-1, а также предложения по загрузке филиала № 3 на перспективу (рис. 129).

Вскоре С.П. Королёв утвердил предложенный план, согласно которому филиал № 3 в дальнейшем участвовал в разработке эскизного проекта и в ряде других конструкторских и в экспериментально-доводочных работах по изделию Н-1. В течение 1960-1962 годов в возглавляемой Д.И. Козловым организации на базе изделия 8К74 велась также разработка ракеты 8А92 («Восток») для запуска спутников-фоторазведчиков на рабочие орбиты. При этом С.П. Королёв сразу же предписал Д.И. Козлову для выполнения всего объема работ по изделиям 8А92 и Н-1 увеличить численность коллектива филиала № 3 ОКБ-1 до 400-500 человек до начала 1963 года. Между тем в середине 1960 года в его составе было чуть более 100 сотрудников.

Вот как о начале своей работы по реализации лунного проекта рассказывает Д.И. Козлов:

- Я хорошо помню, как в начале 60-х годов наше предприятие включилось в работу по созданию лунной ракеты, которая в технической документации получила шифр «Н-1». В нее был заложен оригинальный конструкторский замысел: ракета состояла из трех ступеней, каждая из которых представляла собой отдельный, автономно действующий блок из топливных баков и двигателей. При этом в зависимости от массы груза, который предстояло вывести в космос, ракета могла состоять из различного числа блоков. В результате такой конструкторской идеи на базе ступеней носителя Н-1 можно было создать унифицированный ряд ракет различного назначения.

Проектные работы по этому изделию выполнялись в НИИ-88 в Подлипках, а на завод «Прогресс» в Куйбышеве было возложено изготовление и сборка баков для горючего и окислителя, первой и второй ступеней ракеты, разгонного блока «Г» и всей ракеты в целом. Куйбышевский авиационный завод параллельно занимался изготовлением и сборкой третьей ступени и изготовлением корпусных частей отсеков всех ступеней ракеты. Предварительная сборка баков, сборка и отдельные испытания бортовых систем ступеней ракеты тоже производилась в цехах этих предприятий. После серии испытаний баки и ступени ракеты разбирались на транспортабельные элементы, которые по железной дороге направлялись в специальных контейнерах на байконурские филиалы предприятий. Здесь баки для горючего и окислителя окончательно собирали и сваривали, наносили на них теплоизоляцию, а затем из этих элементов ракету собирали целиком и производили испытания бортовых систем как отдельных ступеней, так и полностью собранной ракеты (рис. 130-132).

А вообще же в процесс создания Н-1 было вовлечено очень много промышленных предприятий со всей страны, в том числе и куйбышевских. Некоторые из участников этих работ, причем не только руководители высшего звена, но и отдельные рядовые исполнители, уже в то время знали о том, что они готовят к испытаниям лунную ракету. Воодушевленные тем, что они оказались причастны к этой вековой мечте человечества – полету на Луну, люди не считались со временем, чуть ли не ежедневно оставаясь в цехах после работы. Вообще все наши сотрудники делали свое дело с невиданным даже для того времени энтузиазмом, чего, к сожалению, в последующие годы уже почти невозможно было встретить. Что же касается меня лично, то во время работы над Н-1 я даже ни секунды не сомневался в том, что этот проект совсем скоро получит свое практическое воплощение, и советские космонавты уже через несколько лет высадятся на поверхность Луны. Называлась даже возможная дата такой высадки: 1967-й, или, на крайний случай, начало 1968 года.

Для дальнейшего ускорения работ по реализации проекта создания Н-1 С.П. Королёв еще 9 октября 1960 года направил в ЦК КПСС и Совет Министров СССР докладную записку под названием «О возможных характеристиках космических ракет с использованием водорода». В ней он показал преимущества водородно-кислородных двигателей как наиболее энергетически и экономически выгодных. Но, как мы теперь с удивлением узнаем из рассекреченных документов, именно вопрос об использовании водорода в качестве горючего для лунной ракеты впоследствии и стал той внешней причиной, из-за которой в начале 60-х годов произошел серьезный конфликт между С.П. Королёвым и В.П. Глушко. В дальнейшем их взаимная неприязнь и привела к фактическому расколу в Совете главных конструкторов.

В 1960 году, при обсуждении в Совете проекта лунной ракеты Н-1, Глушко занял позицию, которая по всем основным положениям в корне противоречила идеям Королёва. Он сразу же высказал мнение, что на разработку кислородно-водородного двигателя достаточной мощности для Н-1 сотрудникам его ОКБ-456 необходимо вдвое больше времени, чем это предусмотрено правительственным постановлением. Ситуацию не смогло исправить даже вмешательство других лиц, в том числе и самых высокопоставленных.

Непосредственным свидетелем этой нелицеприятной истории был Д.И. Козлов, который о тех временах рассказывал следующее:

- Еще при жизни С.П. Королёва, в начале 60-х годов, в ходе реализации лунного проекта возникли первые накладки и несогласованности, которые, как это позже стало очевидно для всех, оказались роковыми для самой идеи советской лунной экспедиции. А началось все с того, что Глушко, под руководством которого в течение многих лет проектировались двигатели для ракет Королёва, неожиданно отказался от изготовления двигателя на кислороде и керосине для новой ракеты. Он объяснил это тем, что времени для разработки ему дают слишком мало, и потому при таких нереальных сроках он не может рисковать своей репутацией. Глушко стоял на своем долго и упорно, не желая уступать Главному конструктору ОКБ-1 и не поддаваясь его уговорам. В конце концов Королёв был вынужден вовсе отказаться от дальнейшего сотрудничества с ОКБ-456, возглавляемым Глушко. Вот так заказ на двигатели для ракеты Н-1 и попал в Куйбышев, в ОКБ-276, которое долгое время возглавлял Н.Д. Кузнецов (рис. 133, 134).

Конечно же, Кузнецов тогда прекрасно понимал, что всего лишь за год с небольшим его коллектив тоже не сможет создать принципиально новый мощнейший двигатель, способный вывести на орбиту около 100 тонн полезного груза. Именно это условие было необходимым для полета космического корабля к Луне и для возвращения его обратно на Землю. Однако уже в то же время в ОКБ-276 имелся практически готовый двигатель НК (Николай Кузнецов), вполне надежный, но маломощный – тяга его не превышала 150 тонн. И тогда было принято оригинальное инженерное решение: поставить в основании первой ступени лунной ракеты сразу 24 кузнецовских двигателя. Впоследствии их число увеличили до 30 штук (24 на периферии и шесть в центре), чтобы они при одновременном действии развили необходимую тягу – 4500 тонн. Правда, в таком случае «узким» местом этой конструкции становилась точная синхронизация всех двигателей НК. Однако технически эта проблема уже тогда была вполне преодолима, и над ней нужно было только работать, не покладая рук и не жалея времени.

Современные аналитики считают, что В.П. Глушко еще с середины 30-х годов (с периода его работы месте с С.П. Королёвым в РНИИ) и до конца своих дней действительно был самым талантливым и квалифицированным разработчиком жидкостных реактивных двигателей в СССР. Однако сейчас выглядит совершенно очевидным, что в начале 60-х годов, пойдя на поводу своих личных амбиций, он совершил серьезную ошибку, отказавшись от разработки перспективных кислородно-керосиновых и кислородно-водородных двигателей. Именно это обстоятельство, по мнению большинства специалистов, впоследствии и стало одной из главных причин неудач в ходе реализации советской лунной программы.

Согласование всех необходимых документов в недрах советской бюрократической машины шло недопустимо медленно. Окончательный вариант всей серии пилотируемых полетов к Луне был утвержден Советом Министров СССР почти через год – лишь 15 декабря 1965 года, и с того момента он стал основной лунной программой Советского Союза. Но самому Сергею Павловичу так и не суждено было увидеть, чем закончится «лунная гонка». В момент утверждения созданной им программы Главный конструктор даже не подозревал, что для личного участия в ее реализации судьба оставила ему до обидного мало времени - меньше месяца. Как известно, Сергей Павлович скончался 14 января 1966 года во время операции на кишечнике (рис. 135).

Вот как об этом периоде работы над лунным проектом вспоминал Д.И. Козлов:

- В конце 1965 года работа по совершенствованию конструкции Н-1 с двигателями НК уже шла полным ходом, как вдруг в январе 1966 года последовала неожиданная и ранняя смерть С.П. Королёва. Вскоре после этого работа над лунной ракетой была приостановлена, а затем и вовсе заморожена. И здесь не только я, но и многие другие специалисты в сфере ракетных технологий считают, что главным «могильщиком» советской лунной программы (вольным или невольным) стал ни кто иной, как его преемник В.П. Мишин (рис. 136).

При жизни Королёва он был его первым заместителем, а после смерти Сергея Павловича его поставили на должность Главного конструктора ОКБ-1 (с 1 января 1967 года оно стало называться Центральным конструкторским бюро экспериментального машиностроения - ЦКБЭМ). После этого назначения темпы реализации лунной программы сразу же заметно снизились. Если Королёв, как мы тогда говорили, всех «гнал по шпалам» и заставлял своих подчиненных выдерживать очень жесткие сроки подготовки и изготовления в металле очередного изделия, то при Мишине о такой ударной работе никто и не помышлял.

Помню, что при разработке моего изделия Р-7 в середине 50-х годов его пуски происходили в среднем раз в месяц, и ее в итоге «семерку» удалось «довести» до нужной степени надежности всего за полгода после первого старта, состоявшегося в мае 1957 года. Уже в октябре того же года «семерка», как известно, вывела на орбиту первый в мире искусственный спутник Земли. Но после того как Главным конструктором ЦКБЭМ стал Мишин, началась межведомственная и межзаводская волокита, которая сразу же отразилась на сроках изготовления и доводки лунной ракеты.

Я считаю, что одной из главных причин снижения темпов изготовления и доводки изделий на наших предприятиях стало требование Мишина о том, что ко времени пуска в нем должны быть готовы все без исключения системы. Между тем при освоении выпуска Р-7 в 50-х годах Королёв шел по другому пути – поэтапного совершенствования отдельных частей изделия. Подготовили одну систему – и тут же ее испытали, не дожидаясь, пока будет завершена работа над другими. Потом готовили следующую систему – и так до тех пор, пока вся конструкция ракеты в целом не оказывалась доведенной до необходимой степени надежности. Так достигались высокие темпы подготовки нового изделия к пуску. Неудивительно, что в конце 50-х годах такие методы работы позволили Королёву выдержать очень жесткие сроки постановки ракеты Р-7 на вооружение, что было остро необходимо стране в условиях «холодной войны».

Конечно же, лунная ракета по размерам оказалась в два раза с лишним больше Р-7, и потому она соответственно была и сложнее в изготовлении. Тем не менее я, как специалист, считаю, что в условиях конца 60-х годов все организационные и прочие трудности, возникшие при ее конструировании, изготовлении и испытании, можно было преодолеть быстро и с минимальными потерями. Все недостатки ее конструкции тоже можно было бы устранить в оптимальные сроки. И если бы не межведомственные разногласия и волокита, то Н-1 была бы доведена до необходимой степени совершенства самое позднее к концу 1968 года. Тем самым у нашей страны сохранялись бы прекрасные шансы на то, чтобы высадить своих космонавтов на поверхность Луны раньше американцев.

Но 21 декабря 1968 года с мыса Кеннеди успешно стартовал к Луне американский космический корабль «Аполлон-8» (рис. 137). После трехсуточного перелета корабль совершил десять витков вокруг нашего естественного спутника, а 27 декабря успешно вернулся на Землю. Первый этап «лунной гонки» Советским Союзом был проигран. Стало ясно, что теперь все наши надежды в «битве за Луну» остаются только на успешный полет ракеты Н-1, предстартовая доводка которой была практически завершена в январе 1969 года.

Первый старт этого изделия с обозначением 3Л состоялся только 21 февраля 1969 года в 12 часов 18 минут. На ракету был установлен автоматический корабль 7К-Л1С (индекс 11Ф92, одна из модификаций «Союза»), на борту которого находилась мощная фотоаппаратура. В случае успешного запуска этот космический корабль должен был выйти на орбиту вокруг Луны, произвести ее фотосъемку и доставить пленки на Землю. Однако после старта изделия 3Л на 69-й секунде его полета произошло аварийное отключение двигателей, после чего вся конструкция с высоты 14 километров рухнула в заснеженную степь в 50 километрах от стартовой позиции.

Второе летное испытание ракеты Н-1 с обозначением 5Л, на которую снова был установлен автоматический корабль 11Ф92 и макет лунной кабины ЛК, состоялось 3 июля 1969 года в 23 часа 18 минут. Но едва лишь изделие оторвалось от стартового стола, как всего через 0,4 секунды после взлета произошел взрыв восьмого двигателя блока А, повредивший кабельную сеть первой ступени, а также соседние двигатели и вызвавший пожар. Едва поднявшаяся над землей ракета стала резко крениться вниз, после чего на 18-й секунде полета она рухнула прямо на стартовый стол. От мощнейшего взрыва почти полностью разрушился весь этот комплекс и еще шесть подземных этажей стартового сооружения. При этом на ракете сработала система аварийного спасения, которая унесла спускаемый аппарат с автоматическим кораблем на два километра от места взрыва (рис. 138-140).

После катастрофы 3 июля 1969 года и специалистам-ракетчикам, и руководству страны стало ясно, что Советский Союз окончательно проиграл США в пилотируемой «лунной гонке». А 16 июля 1969 года в 16 часов 32 минуты со стартовой площадки № 39 на мысе Кеннеди стартовал космический корабль «Аполлон-11» с астронавтами Нейлом Армстронгом, Эдвином Олдрином и Майклом Коллинзом на борту. В 5 часов 56 минут утра 21 июля 1969 года на поверхность Луны впервые ступила нога человека с планеты Земля – к сожалению для нас, не советского гражданина, а американского астронавта Нейла Армстронга. Впоследствии он и Эдвин Олдрин около девяти часов гуляли по Морю Спокойствия, установив здесь государственный флаг США и множество различных приборов и оборудования, после чего стартовали обратно на окололунную орбиту. А 24 июля спускаемый аппарат «Аполлона-11» успешно приводнился в Тихом океане, к юго-западу от Гавайских островов. После этого Америка смогла вздохнуть спокойно: США наконец-то достойно «отомстили» Советскому Союзу за полет Гагарина в 1961 году (рис. 141-143).

О том, как был закрыт наш лунный проект, а также о возможных перспективах дальнейшего совершенствования ракеты Н-1 автору этих строк рассказал Д.И. Козлов:

- В мае 1974 года В.П. Глушко, в то время уже назначенный руководителем ЦКБЭМ, своим приказом остановил все работы по подготовке советской лунной экспедиции и по ракете Н-1, хотя на эти цели с 1965 года уже было затрачено свыше 2,4 миллиардов рублей в ценах того времени. Сделал он это с молчаливого согласия Министерства общего машиностроения СССР (министр С.А. Афанасьев), Академии наук СССР (президент М.В. Келдыш), военно-промышленного комитета (председатель Л.В. Смирнов) и секретаря ЦК КПСС Д.Ф. Устинова. Затем в 1976 году его решение было официально закреплено в постановлении ЦК КПСС и правительства СССР, которое признало полностью нецелесообразной дальнейшую подготовку пилотируемых полетов к нашему естественному спутнику на ракете Н-1.

Я прекрасно помню, как после закрытия лунного проекта на «Прогрессе» резали топливные баки и прочие конструкции уже готовых лунных ракет, и в дальнейшем эти части различным образом использовались для заводских нужд. Одновременно в ОКБ-276 Н.Д. Кузнецова поступил приказ об уничтожении всех двигателей НК-33, подготовленных к установке на Н-1. Однако Николай Дмитриевич с риском для собственной карьеры этот непродуманный приказ не выполнил и двигатели не уничтожил, а распорядился их припрятать до лучших времен на одном из заводских складов. Сейчас многие помнят, что в середине 90-х годов работники СНТК имени Н.Д. Кузнецова извлекли их из хранилищ, а затем даже продали партию НК-33 в США, где они были использованы на ракетах «Атлас-2АР». Оказалось, что даже через четверть века после выпуска кузнецовские «движки» по-прежнему не имели себе равных в мире по надежности, мощности и ряду других показателей.

По моему категорическому мнению, работу над Н-1, и в первую очередь над ее вариантами компоновки Н-11 и Н-111, в 70-х годах все же необходимо было продолжать, несмотря на провал нашей лунной программы, поскольку эта ракета обещала стране немалые перспективы в освоении космического пространства. Ведь при выведении на круговую околоземную орбиту высотой 300 километров в компоновке из трех стартовых блоков Н-1 имела бы грузоподъемность 95 тонн, в компоновке Н-11 – 25 тонн, и в компоновке Н-111 - 5 тонн. При создании необходимых условий для работы проектировщики уже в 70-х годах смогли бы быстро устранить все недостатки в конструкции изделия, после чего производственники запустили бы Н-1 в серию. В итоге Россия сейчас бы имела уникальную ракету, грузоподъемность которой в зависимости от задачи полета можно было бы варьировать в довольно больших пределах. Подобной конструкции нигде в мире ныне не существует.

О перспективах дальнейшей работы по лунной ракете и о выгодах, который эта ракета могла бы принести государству, проектировщики не раз докладывали тогдашнему Главному конструктору ЦКБЭМ В.П. Мишину. Однако тот явно поддался давлению со стороны В.П. Глушко и верхушки военно-промышленных кругов СССР, которые считали, что, раз уж мы проиграли американцам в «лунной гонке», то и Н-1 нам уже больше не нужна.

Трудный путь «Союзов»

В конце 60-х – начале 70-х годов мало кто знал, что полеты первых космических кораблей серии 7К (впоследствии в открытой печати они получили название «Союз») также были ориентированы на лунную программу. Еще 7 марта 1963 года С.П. Королёв с целью ее реализации направил в Совет Министров эскизный проект облета Луны по петлеобразной траектории экипажем из двух космонавтов на корабле «Союз», изготовленном в варианте 7К-1Л (первый лунный). На межпланетную траекторию его предполагалось вывести с помощью ракеты-носителя, представлявшей собой очередную модификацию Р-7. Предполагалось, что в случае одобрения проекта правительством заказ на изготовление этой ракеты будет передан на куйбышевский завод «Прогресс» (рис. 144-148).

Что же касается самого космического корабля 7К-Л1, то уже в эскизном проекте он был оснащен системами сближения и стыковки, а также мощным двигателем и значительном большим, чем «Восток», запасом топлива. Его хватило бы на все коррекции движения во время полета к Луне, который, согласно проекту, можно было осуществить уже в конце 1965 года. Однако из-за давления конкурентов, а также по ряду других причин реализовать этот проект Королёву тогда так и не удалось. Как уже говорилось выше, только 3 августа 1964 года вышло постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 655-268 «О работах по исследованию Луны и космического пространства», в котором, наряду с другими задачами в рамках лунной программы, ОКБ-1 предписывалось также начать работы по созданию серии новых космических кораблей с индексом 7К.

Первый такой корабль успешно стартовал с Байконура 28 ноября 1966 года. Сначала телеметрия показывала, что все бортовые системы работают нормально, но на седьмом витке начались неполадки. По непонятным причинам корабль очень быстро израсходовал весь запас топлива, после чего началось его вращение со скоростью два оборота в минуту. Стало ясно, что запускать второй «Союз» бессмысленно, поэтому его старт отменили. После того как 7К-ОК вошел в атмосферу, связь с ним была потеряна, и ни одной станции слежения засечь его больше так и не удалось. Предполагается, что при снижении на корабле сработала система аварийного подрыва, и наш самый первый «Союз» разлетелся на мелкие фрагменты в верхних слоях атмосферы.

Следующий пуск корабля серии 7К-ОК был намечен на 14 декабря 1966 года на стартовой площадке № 31 космодрома Байконур. Однако уже после включения двигателей первой ступени неожиданно прошло сообщение о возникших неполадках в носителе, после чего все его двигатели были оперативно отключены. Ракета осталась стоять на стартовом столе. После того, как замолчали двигатели, по громкой связи прозвучал приказ стартовой команде подойти к ракете и попытаться определить причину неполадок. Вместе с командой из своих бункеров вышли также почти все инженерно-технические работники и руководители пуска. И тут едва не произошла трагедия: неожиданно для всех запустились двигатели системы аварийного спасения (САС) космического корабля, которая катапультировала спускаемый аппарат на высоту 700 метров и опустила его вниз на парашюте далеко от места старта.

Вот как об этой катастрофе вспоминал ее непосредственный очевидец Д.И. Козлов:

- Это было одно из серьезнейших происшествий за всю историю космодрома Байконур, и оно вполне могло обернуться такой же катастрофой, какая случилась здесь же в октябре 1960 года, когда по причине несанкционированного запуска двигателей ракеты днепропетровского производства на стартовой площадке погибло более ста человек, и среди них – маршал авиации Митрофан Неделин.

Что же касается событий 14 декабря 1966 года, то я был одним из участников этого пуска, а затем - непосредственным свидетелем пожара ракеты и ее последующего взрыва, который лишь чудом не привел к многочисленным человеческим жертвам. Тогда на стартовой площадке находился также и Главный конструктор ЦКБЭМ В.П. Мишин. Я до сих пор помню до мельчайших подробностей, как из-за возникших неполадок была отдана команда на отключение двигателей ракеты и на отмену ее старта. И вот когда все руководители пуска, в том числе и мы с Мишиным, уже вышли из бетонных бункеров, чтобы идти к месту старта и начать выяснение причин нештатной ситуации, неожиданно для всех включились двигатели системы аварийного спасения. Пламя от них сразу же попало на топливные баки второй и первой ступней, которые тоже немедленно вспыхнули, и уже через несколько минут стали взрываться.

К моменту неконтролируемого запуска системы САС технические специалисты отошли от бункеров не слишком далеко, и потому все они за секунды до взрыва сумели укрыться за бетонными стенами. Сам же я к моменту начала аварии тоже успел пройти вслед за ними некоторое расстояние в сторону стартового стола, как вдруг ракета на наших глазах стала окутываться сполохами огня и облаками дыма. Никто еще ничего не успел сообразить, как по громкой связи прозвучала команда немедленно уходить, и мы со всех сил рванулись обратно в бункер. Добежать до него и спрятаться в пультовой мы успели, но поскольку дверь в спешке не закрыли, то в бункер уже через какие-то секунды стали врываться клубы дыма. Ведь ракета, к тому моменту упавшая на стартовый стол, продолжала гореть и взрываться. Из-за дыма дышать в помещении не было никакой возможности, и потому нам пришлось срочно выбегать из него через запасные выходы, а потом еще и лезть через высокий забор, чтобы уйти подальше от места катастрофы. Кстати, на другой день после этого происшествия все мы, чудом спасшиеся в огненном аду, подходили к этому забору – и никто из нас не мог понять, как это мы сумели за какие-то секунды перебраться через двухметровое ограждение с протянутой наверху колючей проволокой. Вот тогда-то я и понял, что человек в смертельно опасной ситуации действительно может проявлять чудеса физической выносливости и подготовки.

Как выяснилось, при несанкционированном запуске двигателей САС пламя от них повредило трубопровод второй ступени, из которого вниз потоком хлынул теплоноситель - легковоспламеняющаяся жидкость, которая тут же загорелась. Руководители пуска мгновенно оценили всю опасность ситуации, и по громкой связи прозвучала команда: «Всем с площадки немедленно в бункер! С кабины обслуживания уходить по патерне в сторону подземного кислородного завода! Воду на старт!» Хорошо еще, что от момента начала пожара до взрыва топливных баков ракеты прошло несколько минут, и именно эти минуты спасли жизнь сотням людей. Непосредственно во время аварии погиб только один человек – майор Коростылев, который был вынужден укрыться вблизи ракеты за бетонным бункером. Огненная волна от взрыва его не задела, но он задохнулся от дыма и угарных газов. Что же касается площадки № 31, то она в результате взрыва оказалась надолго выведенной из строя. А на другой день после аварии двое солдат-срочников, проводившие осмотр подземных бетонных галерей, из-за неправильного обращения с противогазами надышались скопившимися здесь продуктами горения, и в итоге погибли.

В ходе расследования причин катастрофы выяснилось, что она произошла из-за конструкторских недоработок в системе ориентации «Союза». Как выяснилось, даже после отключения электросистем ракеты все ее гироскопы по-прежнему работали, поскольку имели автономные источники питания. А так как гироскопические датчики в этот момент были нацелены на определенные звезды, они и после остановки двигателей продолжали бесстрастно фиксировать смещение «Союза» относительно этих звезд. Хотя ракета неподвижно стояла на стартовой площадке, она в то же время вместе с вращающейся Землей двигалась в мировом пространстве. Именно поэтому, как только угол ее отклонения от заданной позиции превысил критическую отметку, система САС восприняла этот факт как падение всей конструкции. По кораблю прошел обобщенный сигнал аварии, после которого автоматы и выдали команду на включение двигателей САС. В итоге, как мы знаем, этот конструкторский просчет и привел к пожару и взрыву всей ракеты.

Следующий пуск беспилотного «Союза» был намечен на 15 января 1967 года, однако из-за неполадок он несколько раз откладывался, и в итоге корабль стартовал только 7 февраля, получив официальное наименование «Космос-140». В ходе полета произошли многочисленные сбои в системах управления и ориентации, а в довершение всего после двух суток полета на участке торможения прогорела теплозащита спускаемого аппарата, который приводнился в Аральском море и затонул.

Теперь трудно сказать, по чьей инициативе после трех аварийных пусков «Союза» было решено сразу отправить на орбиту для последующей стыковки два пилотируемых корабля. В ходе этого полета предполагалось провести как бы репетицию перехода космонавта из ЛОК в ЛК во время полета к Луне. Однако вскоре после запуска 23 апреля 1967 года «Союза-1» с Владимиром Комаровым на борту на корабле начались неполадки – в частности, не открылась одна из солнечных батарей (рис. 149).

В связи с этим было решено отменить старт второго «Союза» с Валерием Быковским, Евгением Хруновым и Алексеем Елисеевым. Комарову же на орбиту передали команду о возвращении на Землю. Но, как известно, при посадке 24 апреля из-за отказа парашютной системы спускаемый аппарат «Союза-1» врезался в землю на огромной скорости, в результате чего Комаров погиб. Теперь очевидно, что если бы сразу после его выхода на орбиту все же раскрылась вторая солнечная батарея, а Хрунов и Елисеев затем стартовали вслед за ним и перешли бы в корабль Комарова, то при посадке погибли бы все трое космонавтов. Кстати, дублером Комарова для полета на разбившемся впоследствии корабле был назначен Юрий Гагарин. И после аварии «Союза-1» в СССР около полутора лет вообще не было ни одного пилотируемого полета.

Провал советской лунной программы и аварии первых «Союзов» самым печальным образом сказался на карьере В.П. Мишина, которого 22 мая 1974 года освободили от должности Главного конструктора ЦКБЭМ. В тот же день было подписано правительственное постановление о преобразовании ЦКБЭМ в НПО «Энергия» и о назначении В.П. Глушко его руководителем и Главным конструктором. Как говорилось выше, первое, что сделал Глушко на новом посту – закрыл лунную программу с участием ненавистной ему ракеты Н-1, издав при этом приказ о ее полном уничтожении.

Уже в октябре 1974 года он представил в правительство план работы НПО «Энергия» и развития советской космической отрасли в целом на ближайшие годы. В этом документе Глушко изложил собственный план освоения Луны и создания на ней поселений, предложив разработать специально для полетов к ночному светилу новую мощнейшую ракету-носитель, первоначально в документации получившую название «Вулкан». Ее общая концепция, как это теперь очевидно, во многих своих положениях целиком повторяла конструкцию Королёвской ракеты Н-1, против которой Глушко активно выступал в течение многих лет. И хотя в целом его лунная программа по причине громадных финансовых затрат так и не была принята, в дальнейшем ряд положений проекта «Вулкан» все же были реализованы в ракете-носителе «Энергия», топливом для которой, так же, как и в одном из «Королёвских» вариантов Н-1, служил жидкий водород, а окислителем – жидкий кислород.

Вот мнение Д.И. Козлова по поводу проекта «Энергия-Буран»:

- Всего через несколько месяцев после того, как В.П. Глушко получил назначение на должность Главного конструктора, он уже выступил с инициативой разработки новой мощной ракеты-носителя. Вскоре ее проектирование было поручено возглавляемому Глушко НПО «Энергия», а заказ на изготовление этой ракеты министерство передало на куйбышевский завод «Прогресс». После этого и я, и многие другие специалисты ракетно-космической отрасли не раз высказывались против создания такой ракеты, однако в конце 70-х годов нас никто так и не услышал.

Вскоре после того, как В.П. Глушко в мае 1974 года вступил в должность Главного конструктора НПО «Энергия», у меня с ним состоялся долгий и очень трудный разговор о путях дальнейшего развития советской ракетно-космической отрасли, о перспективах работы куйбышевского филиала № 3, а также о проекте «Энергия-Буран». Я тогда ему сразу же сказал, что категорически против реализации этого проекта, и предлагал вместо него продолжить работу по ракете Н-1. Глушко же настаивал на создании «с нуля» нового мощного носителя, а Н-1 называл вчерашним днем космонавтики, уже никому больше не нужным. К единому мнению мы с ним тогда так и не пришли. В итоге мы решили, что возглавляемому мною предприятию и НПО «Энергия» больше не по пути, поскольку мы расходимся во взглядах на стратегическую линию развития отечественной космонавтики. Это наше решение нашло понимание на самом верху тогдашнего руководства страны, и уже вскоре филиал № 3 был выведен из подчинения НПО «Энергия» и преобразован в самостоятельное предприятие. С 30 июля 1974 года оно именуется Центральным специализированным конструкторским бюро (ЦСКБ).

Как известно, проект «Энергия-Буран» в 80-х годах все же был реализован, причем это потребовало от страны огромных финансовых затрат. Именно из-за этого в 80-х годах Министерство общего машиностроения СССР, в структуру которого входило и наше предприятие, было вынуждено неоднократно изымать из бюджетов завода «Прогресс» и ЦСКБ немалую часть ранее выделенных нам средств. Как раз по причине недофинансирования ряд проектов ЦСКБ в те же годы не был выполнен в полном объеме, а некоторые из них вообще оказались нереализованными.

Что же касается ракеты «Энергия», то первый раз она взлетела с габаритно-весовым грузом на борту (объект «Полюс»), второй раз – с кораблем многоразового использования «Буран». Больше ни одного пуска «Энергии» произведено не было, и в первую очередь по весьма прозаической причине: в настоящее время в космическом пространстве просто нет объектов, для обслуживания которых понадобились бы полеты (кстати, очень дорогостоящие) этой громадной ракеты, грузоподъемность которой – свыше 100 тонн.

Между тем для ракеты Н-1, которая имела примерно такую же грузоподъемность, что и «Энергия», в 60-х годах цель обозначалась предельно ясно: полет человека на Луну и обратно. Но к моменту орбитальных испытаний «Энергии» в 1987-1989 годах такой четкой задачи уже не было, поскольку лунная экспедиция в СССР в то время не планировалась, а для доставки экипажей и грузов на орбитальные станции вполне достаточно было иметь Р-7 в модификации «Союз». Поэтому я всегда и везде, в том числе и на самом высоком уровне, не раз говорил, что в конце 80-х годов ни ракета «Энергия», ни тем более корабль многоразового использования «Буран» для каких-либо практических целей Советскому Союзу уже не были нужны. Фактически же разработки этих объектов в то время служили лишь цели удовлетворения амбиций тогдашних руководителей страны, которые все еще не желали признавать наше отставание от США в «космической гонке» (рис. 150-154).

И на Марсе будут яблони цвести…

В 60-е годы, в самом начале космической эры, в печати нередко можно было видеть слова К.Э. Циолковского: «Земля – колыбель человечества, но нельзя вечно жить в колыбели». В то время многие серьезные ученые, воодушевленные космическими успехами нашей страны, рисовали заманчивые перспективы освоения человеком Луны и ближайших планет Солнечной системы. А во многих литературных фантастических произведениях тех лет даже можно найти указания на конкретные даты столько быстрого и масштабного проникновения земной цивилизации в межпланетное пространство.

В частности, в знаменитом цикле рассказов Айзека Азимова «Я, робот» события разворачиваются в основном в конце 90-х годов ХХ века или начале третьего тысячелетия. Здесь герои Азимова действуют на околомарсианской орбитальной станции, в хорошо обжитом лунном поселении, на рудниках Меркурия и на астероидах вблизи Юпитера. Примерно на тот же период ближайшего будущего отнес действие своих «Марсианских хроник» и писатель-фантаст Рей Бредбери. И надо сказать, что в начале 60-х годов не только литераторы, но большинство остальных жителей планеты Земля искренне верили, что через каких-нибудь 30-40 лет полет на Луну станет примерно такой же обыденностью, какой в то время была поездка по турпутевке в Сочи.

Однако в данном случае реальность, как мы знаем, оказалась далеко не такой радужной, какой она рисовалась романтикам в самом начале космической эры. Оказалось, что орбитальные, и тем более межпланетные полеты – занятие вовсе не такое дешевое, как это многим из нас представлялось в эпоху хрущевского социализма. Тогда большинство космических успехов СССР в первую очередь объяснялись идеологическими мотивами, стремлением советских лидеров «догнать и перегнать Америку», и потому для организации полетов в космос власти денег не жалели. Но даже испытание лунным проектом 60-х годов, как уже говорилось выше, советской экономике оказалось не по зубам, хотя при этом многие эксперты считают, что при рациональном распределении средств полет советских космонавтов на Луну в то время все же мог состояться.

А вот в постперестроечный период российской космонавтике и вовсе пришлось забыть о прежних масштабах освоения Вселенной. Ракетно-космическая отрасль в 90-е годы ХХ века явно не вписалась в так называемые рыночные реформы, и в результате за последние 15 лет общий объем производства в этой сфере сократился более чем вдвое. Лучшие инженерно-технические кадры, чтобы элементарно выжить в новых условиях, в это время стали постепенно уходить с заводов в коммерческий сектор экономики. Из-за резкого сокращения притока молодых инженеров и рабочих на предприятиях ракетно-космической отрасли произошло (и до сих пор происходит) неуклонное повышение среднего возраста персонала. Правда, в последнее время руководство ГНРКПЦ «ЦСКБ-Прогресс» немало сделало для привлечения на свое предприятие молодых и перспективных работников, в том числе выпускников вузов, техникумов и профтехучилищ, однако в целом ситуация здесь меняется крайне медленно, как, впрочем, и во многих других отраслях отечественной промышленности.

Какими же в новых условиях можно видеть перспективы развития космонавтики - как российской, так и общемировой? Вот мнение на этот счет Дмитрия Ильича Козлова, записанное при его жизни автором этих строк.

- Я считаю, что в течение ближайших 20-30 лет основной ракетой-носителем в нашей стране по-прежнему останется Р-7 в ее различных модификациях. Недавний успешный запуск «семерки» нового поколения, получившей название «Союз-2» - наглядное тому подтверждение. И дело здесь не только в том, что я ведущий конструктор Р-7. Просто она еще долго будет самым дешевым и самым надежным ракетным изделием в мире. Насколько мне известно, разработок других ракет этого класса ни в российских, ни в зарубежных КБ ныне не ведутся, и, стало быть, в этой нише у Р-7 конкурентов в ближайшее время не предвидится.

В целом же я всегда считал, что участие человека в деле освоения космоса необходимо свести к минимуму. Там, где не требуется присутствие космонавта, работу должны делать автоматы. Это, во-первых, много дешевле, потому что для проведения тех же самых операций, с которыми вполне могут справиться механизмы, человеку плюс ко всему требуются дорогостоящие системы жизнеобеспечения, запасы воздуха, воды и пищи. Во-вторых, работа в космосе была, есть и еще долго будет сопряжена с огромным риском для жизни людей, и мы знаем, что во время космических полетов уже погибло много космонавтов. Одно дело, когда в течение десятилетий на советских орбитальных станциях «Салют» и «Мир» изучались реакции человеческого организма на условия космического полета. Но сейчас все это уже хорошо изучено, и на основании собранного материала разработан комплекс физических упражнений, позволяющих космонавту нормально себя чувствовать на Земле после полета. Большинство же прочих же экспериментов и исследований, по моему мнению, на орбитальных станциях могут проходить без присутствия человека, лишь под контролем автоматов. При необходимости же на орбиту можно направлять экипажи посещения, которые заберут отсюда научные приборы, привезут новые, сделают профилактический осмотр или ремонт оборудования – и все. Такой порядок работы обеспечил бы экономию средств и материальных ресурсов, а космонавты не рисковали бы понапрасну своим здоровьем.

Я считаю, что в нынешних условиях наиболее перспективный путь развития орбитальной космонавтики – это исследование Земли и разведка ее ресурсов с помощью автоматических спутников. К нынешнему времени работники Самарского ЦСКБ накопили огромный опыт по созданию систем наблюдения за земной поверхностью. И дело здесь даже не в военной разведке, хотя она, очевидно, будет нужна до тех пор, пока на Земле существуют различные государства, разделенные границами. Речь может идти в первую очередь о постоянном наблюдении за всеми земными сферами – атмосферой, гидросферой, литосферой, биосферой, и так далее. Наглядный тому пример – метеорологические спутники, без которых ныне уже невозможно составить прогноз погоды для отдельно взятой местности даже на несколько дней вперед. А четкие фотографии различных участков земной поверхности, снятые в различных лучах и диапазонах спектра, сегодня нужны и геологам, и гидрографам, и экологам, и специалистам многих других наук. И поэтому, как я считаю, немалую часть тех средств, которые ныне вкладываются в пилотируемую космонавтику, стоит передать на создание новых автоматических систем наблюдения за земной поверхностью.

Что касается полетов человека к другим планетам, в первую очередь к Луне и Марсу, то технически эта проблема абсолютно разрешима уже на нынешнем уровне развития космонавтики. Вопрос только в том, сколько финансовых средств и материальных ресурсов ведущие мировые державы готовы вложить в этот проект в ближайшие годы. О практической выполнимости полета человека на Луну и о перспективах ее исследования я за десятилетия своей работы не раз говорил с ведущими специалистами ракетно-космической отрасли, в том числе с С.П. Королёвым, В.П. Мишиным и В.П. Глушко. Все они сходились к тому, что на Луне сначала необходимо создать хотя бы одно постоянное поселение, но с минимальным количеством персонала, которое стало бы базой для подробного исследования лунной поверхности и ее недр, в первую на предмет добычи полезных ископаемых. В случае если там удастся обнаружить месторождения, разработка которых окажется экономически выгодной, можно будет говорить о расширении человеческого присутствия на нашем естественном спутнике. До этого же можно говорить только об автоматических или полуавтоматических станциях на лунной поверхности.

О полете же на Марс сейчас можно говорить только в общих чертах. Сейчас я даже приблизительно не могу себе представить, как может выглядеть космический корабль, предназначенный для такого полета. По всей видимости, он должен быть таких размеров, что его сборка на Земле и запуск в готовом виде в космос представляется нереальной из-за больших размеров и веса. Поэтому такой корабль нужно по частям изготавливать на Земле и переправлять их на орбиту, где уже будет производиться сборка всей конструкции. Также неизвестно, может ли полет к Марсу и обратно совершить корабль-одиночка, или же для этого необходимо создавать группу из нескольких кораблей, которые при необходимости страховали бы друг друга. Насколько мне известно, конкретных технических схем здесь пока нет, и лишь в процессе разработки такого проекта (если, конечно же, это когда-нибудь произойдет) можно будет говорить о реальном облике марсианского космического корабля или флотилии таких кораблей (рис. 155-175).

…Дмитрий Ильич Козлов скончался 7 марта 2009 года, не дожив всего лишь полгода до своего 90-летия. Он был похоронен на городском кладбище Самары. В настоящее время решается вопрос об установке памятника Д.И. Козлову на проспекте Ленина, в сквере около дома, где жил великий конструктор космической техники (рис. 176-180).

Валерий ЕРОФЕЕВ.

При подготовке настоящей публикации использованы материалы архива ГНПРКЦ «ЦСКБ-Прогресс»

Литература

Голованов Я.К. 1994. Королев: факты и мифы. М., Наука. : 1-800.

Голованов Я.К. 2001. Заметки вашего современника. Т.3. 1983-2000. М., Изд-во «Доброе слово».

Дмитрий Ильич Козлов. Генеральный конструктор. Самара, ООО Художественно-производственное предприятие «ИФА-Пресс». 1999.

Ерофеев В.В. 2006. Генерал космической верфи. – В газ. «Волжская коммуна», 2006 год, №№ 51, 137, 142, 147, 152, 157, 162, 167, 172, 177, 182, 187, 192, 197, 202, 210.

Ерофеев В.В., Чубачкин Е.А. 2007. Конструктор космической верфи (Самара космическая. Дмитрий Ильич Козлов и его соратники). Самара, изд-во «Офорт», 2007 год. 308 с., цв. вкл. 16 с.

Ерофеев В.В., Чубачкин Е.А. 2009. Конструктор космической верфи (Самара космическая. Дмитрий Ильич Козлов и его соратники). Самара, изд-во «Офорт», 2009 год. 308 с., цв. вкл. 16 с.

Космонавтика. Маленькая энциклопедия. Гл. редактор В.П. Глушко. 2-е изд., доп. М,. «Сов. энциклопедия», 1970. : 1-592.

Первушин А. 2004. Битва за звезды. М., ООО «Издательства АСТ». :1-831.

Ракетно-космическая корпорация «Энергия» им. С.П. Королева. Гл. ред. Ю.Л. Семенов. 1996.

Центральное специализированное конструкторское бюро. Самара, изд-во «Агни». 1999.

Черток Б.Е. 1999. Ракеты и люди. М, Машиностроение.

---

Просмотров: 17793

---