Лавриченко Виктор Петрович

В начале 70-х годов прошлого века имя этого судьи с трепетом произносили даже самые отпетые куйбышевские рецидивисты, поскольку знали: Лавриченко строг, но справедлив, и лишнего никогда и ни на кого не повесит. И если он во время процесса чувствовал, что доказательство вины подсудимого, что называется, «притянуто за уши», то тем хуже было для такого хлипкого доказательства. А для обычных, законопослушных граждан тем самым судьей, который в 1970 году приговорил к расстрелу кровавого маньяка Серебрякова, навсегда остался Виктор Петрович Лавриченко (рис. 1).

Пуля отклонилась на несколько миллиметров

Виктор Петрович Лавриченко был председателем Куйбышевского областного суда в 1973-1987 годах, хотя свою судейскую карьеру он начал гораздо раньше – в 1952 году. С автором этих строк заслуженный юрист РСФСР поделился воспоминаниями о своей работе в областном храме Фемиды. Это интервью было записано в 2003 году, а в 2008 году Виктор Петрович скончался, но автор решил оставить вопросы и ответы в том виде, в каком они были во время первой публикации нашей беседы.

- Расскажите о том, как прошли ваше детство и юность.

- Я родился 19 ноября 1923 года в Баку, в семье служащего. Мой отец тогда был инженером-электриком, мать – домохозяйкой. А когда мне еще не исполнилось и семи лет, мои родители в связи с семейными обстоятельствами вместе со мной переехали в Казань. В то время в этом городе жили все родственники матери, и потому мои родители тоже купили здесь домик. Они жили в Казани до самых своих последних дней, а я – до момента призыва в армию. Школу я закончил в июне 1941 года, буквально за несколько дней до начала Великой Отечественной войны. Почти сразу же меня направили в артиллерийское училище на краткосрочные офицерские курсы, а осенью 1941 года, после окончания училища, когда мне исполнилось 18 лет, я сразу же был направлен на фронт.

От начала войны и до самого ее конца я прослужил на Ленинградском фронте, в одном из артиллерийских подразделений. После училища я получил звание младшего лейтенанта и служил в должности командира орудия, а закончил войну, когда уже был капитаном, командиром батареи. После окончания войны мне присвоили майора и назначили начальником штаба дивизии, которая тогда дислоцировалась в Таджикистане. Лишь в 1948 году я демобилизовался из рядов Советской Армии по болезни.

Почти всю войну наше артиллерийское подразделение занимало позицию на Пулковских высотах, на ближних подступах к Ленинграду. До немцев от этого места было рукой подать: в некоторых местах они сидели от нас всего лишь в 200-300 метрах. Поэтому при обстреле немецких окопов нам со своими «сорокапятками» всегда приходилось находиться в движении: сделаем залп – и тут же меняем позицию. Иначе можно попасть под ответный огонь немецких батарей. Эта тактика себя вполне оправдывала, и потому в течение всего времени, пока я командовал сначала орудием, а потом взводом на Пулковских высотах, мое подразделение не потеряло ни одного бойца.

- Наверняка на фронте вы попадали в такие ситуации, о которых говорят: спасло лишь чудо.

- Первые потери мой взвод понес лишь в 1944 году, когда была снята блокада Ленинграда, и весь Ленинградский фронт перешел в наступление. Тогда я уже командовал батареей гаубиц. Конечно же, впереди шли танки и пехота, а артиллерийские подразделения следовали за передовыми частями на расстоянии примерно километра, чтобы в случае необходимости поддержать наше наступление огнем. Поэтому непосредственно с немецкими войсками нам контактировать почти не приходилось.

Но однажды, уже на территории Эстонии, мой взвод попал в серьезную переделку. Пехота, как всегда, первой пошла в наступление на небольшую деревеньку, а наши гаубицы двигались за нею. Но тут оказалось, что перед наступлением наша разведка плохо изучила немецкую оборону на этом участке, в результате чего в один из моментов фашисты принялись обстреливать наступающие советские части сразу с трех сторон. Пехота в итоге залегла, артиллеристы – тоже, потому что под сплошным перекрестным огнем невозможно было ни развернуть орудия, ни навести их на цель. К тому же с верхушки одного из деревьев прямо по нашему расположению начал бить снайпер. Пока мы дожидались подкрепления, снайперская пуля убила радиста моей батареи. Но вот наконец-то по немцам ударили другие наши артиллерийские подразделения, после чего немецкие огневые точки были быстро подавлены, и пехота смогла ворваться в деревню. Обстреливавшего нас снайпера, конечно же, тоже сняли с дерева метким выстрелом.

Уже после этого боя я вдруг обнаружил, что край моей офицерской фуражки срезан, словно бритвой. Видимо, тот самый снайпер увидел в оптический прицел советского офицера и выстрелил, но пуля отклонилась от цели на какие-то миллиметры и зацепила только фуражку, а также вырвала у меня из головы несколько волос. Самое интересное, что я в горячке боя этого совершенно не почувствовал, а обнаружил след от пули только после того, как сражение закончилось.

- Где вы встретили День Победы?

- Окончание войны меня застало в Латвии, где к маю 1945 года еще оставались значительные силы вермахта. Уже после войны я узнал, что Гитлер держал здесь свои войска до самого последнего момента, категорически запрещая им выходить на территорию Германии. Оказывается, он боялся, что после ухода немцев из Прибалтики нейтральная Швеция сразу же переметнется на сторону антигитлеровского блока. Поэтому в течение всей весны 1945 года Советской Армии пришлось добивать эти немецкие соединения, которые по общей численности превосходили немецкую группировку, окруженную в 1942 году под Сталинградом. При этом боеприпасов у нас не всегда хватало, потому что почти все вооружение в основном шло в те войска, которые вели бои за Берлин.

После 9 мая нам стало гораздо легче воевать с окруженными немцами, потому что они, узнав о безоговорочной капитуляции своего верховного командования, стали и сами сдаваться в плен в массовом порядке. Однако в то же время по здешним лесам разбрелось немало мелких вооруженных немецких групп, не смирившихся с поражением Германии и стремившихся до конца воевать против советских войск. Такие группировки некоторое время продолжали нас беспокоить, и потому советское командование несколько раз проводило в прибалтийских лесах войсковые операции по поиску и уничтожению вот таких недобитых фашистов.

Бойцы моего батальона тоже не раз участвовали в подобных операциях. Поскольку применять орудия в лесу, в условиях плохой видимости, в большинстве случаев было бесполезно, артиллеристов направляли на усиление пехотных частей. Солдат ставили в цепь на расстоянии одного-двух метров друг от друга, и они таким образом раз за разом прочесывали все участки леса. К таким операциям неоднократно подключали танки и даже, бывало, авиацию. В итоге уже к середине лета 1945 года все недобитые немцы в Прибалтике были либо уничтожены, либо сдались в плен.

Первые шаги к судейской профессии

- Когда вы приняли решение о том, что после войны станете юристом?

- Первые в своей жизни практические навыки судебного производства я получил еще на фронте, незадолго до Победы. Во время одного из боев меня ранило в руку. Рана оказалась не тяжелой, однако месяц в госпитале все же пришлось провести. После выписки я некоторое время находился в запасе, и вот тогда меня направили в военный трибунал в качестве заседателя. В общей сложности я участвовал в трех или четырех заседаниях. Один раз мы рассматривали дело наших военнослужащих, совершивших какие-то мелкие проступки, а в остальных случаях судили прибалтийских «лесных братьев», совершавших нападения на советские части и военные объекты. Всех их приговорили к большим срокам заключения в лагерях.

В июле 1945 года, после ликвидации последних очагов сопротивления скрывающихся в лесах фашистов, численность советских войск в Прибалтике стали сокращать. Поскольку в августе началась война с Японией, мы предполагали, что нашу батарею тоже отправят на берега Тихого океана. Однако японцев, как известно, разгромили меньше чем за месяц, так что вопрос об отправке наших частей на Дальний Восток вскоре отпал сам собой. В итоге наше подразделение было переброшено в Среднюю Азию, в Сталинабад (нынешний Душанбе). Здесь я прослужил еще три года, пока у меня не началось обострение болезни легких, полученной еще на фронте. В результате летом 1948 года я в звании майора был уволен в запас и вернулся к родителям в Казань.

В этот город я приехал, уже будучи женатым. Жену Веру Васильевну я себе нашел в Душанбе, она тогда была студенткой-медиком. В 1948 году мы расписались (рис. 2, 3). В 1949 году у нас родился сын Вячеслав, потом он стал инженером, работал на химическом заводе в Кемерово, и с этого вредного производства в 50 лет ушел на пенсию. Еще у нас есть дочь Наталья, она тоже работает инженером.

А когда я приехал в Казань в 1948 году, здесь я сразу же поступил в юридический институт. Кстати, вскоре после этого было признано, что для восполнения кадров юристов в городе вполне достаточно иметь один лишь юридический факультет при Казанском государственном университете. Поэтому наш курс оказался последним в работе этого вуза, и в 1952 году, после завершения нами учебы, юридический институт в Казани закрыли. Тогда же по распределению я был направлен в Куйбышев. В то время я, конечно же, еще не знал, что с этим городом будет связана вся моя дальнейшая жизнь. В Куйбышеве меня сразу же приняли на работу в областной суд, где я в общей сложности затем и проработал 35 лет.

- Интересно, каким же было ваше самое первое судебное дело.

- Первые пять лет я был рядовым членом суда, затем в течение 15 лет – заместителем председателя суда, а с 1973 года и до самого ухода на пенсию в 1987 году я работал в должности председателя Куйбышевского областного суда.

Помню свое самое первое дело, которое мне в 1952 году доверили рассматривать после вступления в должность судьи Куйбышевского областного суда (рис. 4). Это было дело о бандитизме. Подсудимых – десять человек, и все они обвинялись в вооруженных нападениях на граждан и магазины. Среди них была и одна молодая девушка, которой вменялось пособничество в этих преступлениях. В общей сложности процесс по делу этой банды длился около недели, и преступников в зависимости от тяжести совершенного суд приговорил к различным срокам лишения свободы – от десяти до 25 лет. Вообще же в те годы и следствие, и суды никогда не длились так долго, как сейчас, когда какую-нибудь банду могут судить в течение многих месяцев, а то и нескольких лет.

Потом в моей практике было множество других судебных процессов. Как известно, областные суды, как правило, по первой инстанции принимают к своему производству лишь уголовные дела о наиболее тяжких преступлениях: убийстве при отягчающих обстоятельствах, изнасиловании малолетних, бандитизме, крупных хищениях госимущества, взяточничестве, государственных преступлениях, а также некоторых других. И потому в моей практике за эти годы были дела по всем перечисленным выше статьям Уголовного кодекса РСФСР. Некоторые из них, конечно же, стоит выделить особо.

Ночной убийца держал в страхе целый город

- Вы имеете в виду знаменитое «дело Серебрякова»?

- Да, речь в первую очередь о нем. Куйбышевские старожилы еще помнят, как в 1969-1970 годах наш город буквально потрясла серия зверских убийств в домах частного сектора, в первую очередь в Зубчаниновке. Про жуткого ночного маньяка люди полушепотом рассказывали друг другу в очередях, в автобусах и трамваях, на лавочках у подъездов. При этом все дружно ругали милицию, которая, мол, никак не может поймать этого душегуба. Я помню, что отдельные районы Куйбышева были настолько парализованы страхом, что девушки и женщины даже боялись ходить в кино на поздние сеансы, и вообще люди старались не выходить на улицу с наступлением темноты. Даже на заводах после вечерних смен организовывались группы, чтобы рабочие возвращались домой не поодиночке. Но в конце концов благодаря усилиям милиции и дружинников в начале лета 1970 года маньяка все-таки удалось задержать, и вот тогда куйбышевцы узнали его имя и фамилию – Борис Серебряков (рис. 5-7).

Закончилось следствие, и осенью 1970 года все собранные материалы поступили к нам в областной суд. Тут-то я и узнал, что судопроизводство по уголовному делу Серебрякова поручается мне, как заместителю председателя суда.

Необходимо сказать, что еще до начала судебного процесса в милицию и прокуратуру поступило большое количество (десятки, если не сотни) писем от трудящихся и от целых трудовых коллективов с требованиями побыстрее найти убийцу и наказать его по всей строгости закона.

- Старожилы вспоминают, что во время судебного процесса попасть в зал заседаний постороннему человеку было практически невозможно…

- После того, как Серебрякова все-таки задержали, и по его делу было проведено следствие, в адрес областного суда стали приходить требования о предании его смертной казни. Под некоторыми такими письмами стояли десятки и сотни подписей рабочих и служащих крупных промышленных предприятий Куйбышева, работников госучреждений, общественных организаций. В связи с таким ажиотажем было решено судебный процесс по делу этого, с позволения сказать, чудовища в человеческом облике сделать открытым, чтобы на него смогли прийти все желающие.

Для слушания дела отвели самый большой зал на втором этаже здания областного суда, где могло разместиться более двухсот человек. Однако в день открытия процесса на площади Революции перед зданием Фемиды собралось такое большое количество людей, что органы власти решили принять повышенные меры безопасности. Безо всякого преувеличения, мы всерьез опасались массовых выступлений граждан, и даже попыток захвата подсудимого с целью расправы над ним. Поэтому впервые за многолетнюю практику слушания громких уголовных процессов и в зале суда, и вокруг него были выставлены усиленные милицейские патрули с собаками, которые поддерживали общественный порядок.

Несмотря на большую вместительность зала, в первый день попасть на процесс всем желающим так и не удалось. Когда все места были заняты, милиция прекратила доступ зрителей в зал. На площади Революции осталось еще несколько сотен человек, которым не удалось пройти на процесс, но люди все равно не расходились до самого конца первого судебного заседания. В другие дни, правда, народу приходило поменьше, но все равно до самого конца слушания помещение суда было заполнено почти до отказа.

- А как вели себя зрители, а также Серебряков во время этих судебных заседаний?

- Мне рассказывали, что в первый день, когда в зал под мошной охраной ввели Серебрякова и посадили его на скамью подсудимых, зрители от самого факта столь близкого созерцания этого человекоподобного чудовища сначала как бы онемели, а потом по залу покатилась волна негодования, слез, выкриков: «Расстрелять убийцу!», «Отдайте его нам, мы с ним разделаемся!», «Людоед!», «Душегуб!», и так далее. Но все-таки дальше выкриков дело не пошло. Хотя кое-кто и пытался было пробиться поближе к скамье подсудимых, все такие попытки были решительно пресечены охраной. А когда в зал вошли я и мои народные заседатели, и вслед за этим прозвучало: «Встать! Суд идет!», среди зрителей почти сразу же установилась полная тишина. Раздавались лишь всхлипывания некоторых женщин, которые не могли сдержать слезы.

Сам Серебряков, как я помню, на суде вел себя очень смирно. Он на удивление спокойно сидел на скамье, без надобности не вставал, не отвечал на выкрики и высказывания из зала, никому не угрожал, взвешенно и четко отвечал на вопросы суда, прокурора и адвоката. Вообще же по его поведению чувствовалось, что он уже смирился со своей судьбой и давно понял, каким в отношении его будет приговор.

- А как реагировали на Серебрякова потерпевшие и свидетели?

- Все выступавшие на суде тоже вели себя достаточно корректно по отношению к Серебрякову – во всяком случае, во время судебных заседаний они никак не высказывались в адрес подсудимого. В связи с этим мне вспоминается свидетель, дававший показания по одному из эпизодов, который даже в контексте этого уголовного дела можно назвать трагикомическим.

Напомню, что еще в ходе следствия выяснилось, что у Серебрякова была потребность не просто насиловать женщин, но насиловать обязательно мертвых. В связи с этим он сначала убивал свои жертвы, а потом совершал или пытался совершить с ним половой акт. А для того, чтобы все случилось побыстрее, он перед проникновением в квартиры почти всегда раздевался догола, и лишь затем залезал в помещение через форточку.

Так вот, однажды этот маньяк забрался в комнату, где на кровати спала семейная пара. При этом муж лежал у стены, а жена – с краю. И вот когда Серебряков подкрался к спящим и уже хотел ударить женщину кирпичом по голове, внезапно проснулся муж. В темноте он лишь смог увидеть, что у кровати стоит какой-то незнакомец, причем абсолютно голый. Надо отдать хозяину должное: он в этой непростой ситуации вовсе не испугался, а сразу же кинулся на незваного пришельца. Серебряков же никогда и ни с кем не вступал в прямую схватку – он, как и другие ему подобные субъекты, всегда был трусом. Поэтому он кинулся бежать, причем даже сумел наполовину вылезти через форточку обратно на улицу. И хотя муж в этот момент его догнал, и даже сумел схватить извращенца за ноги, пытаясь втянуть его обратно в комнату, Серебряков все же сумел от него отбиться, и в конце концов окончательно выбрался наружу. Единственное, что успел сделать мужик в этой ситуации – напоследок вцепиться зубами в задницу незваного пришельца. При этом, как потом выяснилось, хозяин квартиры в пылу борьбы сумел прокусить «гостю» кожу до крови, от чего на ягодице преступника остался заметный след.

Когда свидетель в красках рассказывал об этом случае в зале суда, по рядам зрителей, несмотря на весь драматизм ситуации, то и дело прокатывались волны смеха. Более того: по этому «эпизоду об укусе» в отношении Серебрякова назначалась медицинская экспертиза, которая подтвердила, что на его ягодице действительно имеется шрам, который мог быть оставлен зубами человека. А в дальнейшем, уже в ходе судебного процесса, этот шрам и вовсе стал одним из доказательств того, что в указанный день и час Серебряков действительно побывал в квартире по данному адресу, и пытался совершить здесь еще одно убийство. И только лишь благодаря смелости мужчины трагедии удалось избежать.

В общей сложности судебный процесс по делу Серебрякова продолжался около двух недель. Как известно, судебная коллегия приговорила его к высшей мере наказания, то есть к расстрелу. Хотя сам Серебряков, конечно же, ожидал такого приговора, он в момент оглашения меры наказания заметно побледнел и как-то сразу сник, хотя и не произнес ни звука. А вот зал встретил этот приговор, как тогда говорили, бурными аплодисментами. Кое-кто даже выкрикнул: «Правильно!», однако были и другие возгласы: «Да его же расстрелять мало!» Помню, потом Серебряков писал прошение о помиловании, но Верховный суд РСФСР оставил наш приговор в силе.

Маньяков хватало во все времена

- Бывали ли в практике областного суда другие судебные процессы, сходные с «делом Серебрякова»?

- За несколько лет до этого знаменитого дела мне пришлось проводить судебный процесс по другому серийному убийце. На этот раз маньяк объявился в райцентре Большая Глушица. Здесь он подкарауливал молодых женщин и девушек, которые по вечерам мылись в деревенских банях. Преступник следил за своей жертвой, и как только убеждался, что женщина в бане одна, и никто ее не встречает, он врывался в помещение, оглушал несчастную ударом по голове, а затем ее насиловал и убивал. После пяти таких нападений все село было охвачено страхом, и опять же посыпались требования в милицию как можно быстрее задержать и наказать преступника.

Милиция искала маньяка несколько месяцев, и в конце концов все-таки поймала. Преступником оказался некий Николай Попов, житель Жигулевска, который, как выяснилось, за своими жертвами в Большую Глушицу приезжал на мотоцикле (рис. 8, 9). При этом маньяк хорошо знал территорию райцентра, потому что раньше он проживал в Большой Глушице, а за несколько лет до описываемых событий уехал отсюда в Жигулевск. В этом городе Попов женился и даже имел ребенка. Интересно, что и по месту жительства, и по месту работы он характеризовался только положительно. Жена преступника даже и подумать не могла, чем занимается ее супруг во время своих «командировок». Так или иначе, но после завершения следствия его дело было передано в областной суд, и мне поручили его рассмотрение.

Судебный процесс по делу этого маньяка сделали выездным, и он проходил в районном Доме культуры Большой Глушицы. А подсудимый, когда узнал, что судить его будут в райцентре, в первый день процесса вообще отказался идти из камеры в зал суда. Лег на пол, уперся, и стал кричать: «Что хотите со мной делайте – не пойду!» Пришлось охране его укладывать на носилки - и так нести в зал суда. Потом, правда, он уже выходил отсюда своими ногами.

В день начала слушания дела к зданию Дома культуры, без преувеличения, пришло все взрослое население села. Несмотря на то, что процесс был закрытым, и на него допускались только свидетели и потерпевшие, люди на протяжении нескольких дней все равно стояли перед входом в ДК.

Было в этом деле еще одно затруднение: первоначально в ходе судебного слушания Попов вообще отказался давать какие-либо показания. А в деле по некоторым эпизодам доказательная база была довольно скудная: ведь свои жертвы маньяк убивал без свидетелей, и рассказать об этих случаях, кроме самого преступника, больше никто не мог. Но все же в ходе слушания мне удалось наладить контакт с подсудимым. Я стал его спрашивать о малозначительных деталях, вроде бы к делу не относящихся, и постепенно подсудимый стал рассказывать и о них, и о других вещах. Вот так, понемногу, мы и перешли непосредственно к эпизодам насилия и убийства, и о них подсудимый тоже все рассказал, причем даже о таких обстоятельствах, о которых знал только он сам, да еще судебные медики, проводившие экспертизы. Так что вину подсудимого удалось доказать не только имеющимися в деле вещественными уликами, но и собственными показаниями подсудимого, которые он дал непосредственно в ходе судебного процесса.

Оглашение приговора, в отличие от самого судебного слушания, проходило открыто, и потому в зал заседаний набилось несколько сотен человек – столько, сколько смогло сюда вместиться. Люди не только заняли все сидячие места, но и стояли в проходах, и в коридоре. Когда прозвучали слова, что подсудимый приговаривается к расстрелу, зал разразился самой настоящей овацией.

- Наверное, не только в отношении маньяков в те годы выносились «расстрельные» приговоры?

- В 1973 году состоялся еще один скандальный судебный процесс, на котором я председательствовал. Тогда мы слушали уголовное дело по обвинению в бандитизме двоих работников милиции из Отрадного – Дорофеева и Шульгина. Помню, тогда они в пьяном виде похитили из горотдела автоматы с боеприпасами, а затем 11 человек убили и еще пятерых ранили. Впрочем, если обстоятельства этого происшествия были, конечно же, чрезвычайными, то из хода самого судебного процесса по делу этих милиционеров мне ничего особенного не запомнилось. Вину свою они признали, потому что доказательств против них было очень много. В ходе процесса в качестве потерпевших выступали родственники погибших, многие женщины плакали, и просили расстрелять убийц. А оба подсудимых в своем последнем слове просили не применять к ним смертную казнь – мол, мы оба еще молодые (им было по 26 лет), и честным трудом сможем искупить свою вину. Тем не менее суд все-таки приговорил обоих к расстрелу, поскольку никакого другого приговора общественность в данном случае просто бы не восприняла. После этого Шульгин и Дорофеев писали кассационные жалобы в Верховный суд СССР, а потом – и прошение о помиловании, но им везде было отказано. Где-то через полгода после суда приговор в отношении их был приведен в исполнение.

Сейчас, как известно, на смертную казнь в России объявлен мораторий, хотя число самых ужасных преступлений по сравнению с советскими временами в наше время резко выросло. Поэтому я считаю, что в нынешних условиях смертная казнь в качестве меры наказания в России должна быть сохранена, хотя применяться она должна лишь действительно в самых исключительных случаях (рис. 10-16).

Валерий ЕРОФЕЕВ.

Литература

Встать! Суд идёт! (История Самарской Фемиды). Самара, ООО «Офорт», 2005 год. 560 с., илл.

Просмотров: 7614