Укке Юлий Богданович

После образования Самарской губернии в соответствии с приказом нашего первого губернатора Степана Григорьевича Волховского от 21 апреля 1851 года была создана врачебная управа, важнейшей обязанностью которой стали организация санитарного надзора и борьба с эпидемическими болезнями. В Самаре в это время действовала одна городская больница на 20 коек. А вот специализированных медицинских или социальных учреждений, которые бы занимались умалишенными, в губернии в это время не существовало. Поэтому по распоряжению Медицинского департамента МВД от 15 марта 1852 года для постоянной работы в Самарскую губернскую больницу был назначен немецкий врач Юлий Богданович Укке (рис. 1).

Первый самарский психиатр

Он родился в 1820 году в прибалтийском городе Дерпт (после 1893 года – город Юрьев, а ныне – город Тарту, Эстония). Более точной даты его рождения не сохранилось. После окончания в том же городе гимназии Юлий поступил в Дерптский университет на медицинское отделение, который он окончил в 1845 году. Свою медицинскую службу в России Укке начал в должности уездного врача в небольшом городке Перемышле. Как уже было сказано, в 1852 году его направили для укрепления врачебного корпуса в Самару (рис. 2-4).

Приезду Укке в наш город предшествовал рапорт, направленный Самарской врачебной управой в Самарское губернское правление за подписью инспектора Эдуарда Финке. В этом документе, в частности, говорилось следующее:

«При свидетельстве в присутствии губернского правления лиц, подвергшихся расстройству умственных способностей, члены врачебной управы встречают нередко затруднение, при заключении своем об умственных способностях свидетельствуемого лица… особенно в случаях притворного сумасшествия… Врачебная управа имеет честь донести о сем губернскому правлению и покорнейше просить сделать распоряжение о присылке знающего доктора для освидетельствования в умственных способностях… При случаях, когда учинены сумасшедшими смертельные убийства или покушения, то надобно подробно исследовать образ сумасшедшего, его поведение, состояние и все обстоятельства, убийству предшествовавшие… Сведения эти необходимые к собранию для заключения об умственных способностях свидетельствуемого лица, учинившего умышленное преступление, дабы не подавать повода к притворству для законного наказания» (ЦГАСО, Ф-1, оп. 1, д. 573, л.д. 1-2).

Самарское губернское правление сразу же вышло с ходатайством в Министерство внутренних дел, в котором содержалась просьба о направлении на постоянную работу в наш город опытного дипломированного врача, имевшего опыт лечения «нервных и умственных болезней». Как уже было сказано, выбор чиновников Медицинского департамента МВД пал на Юлия Богдановича Укке, которому суждено было стать первым самарским психиатром.

В дальнейшем его судьба оказалась связанной с нашим городом более чем на 30 лет. В течение первых пяти лет он также выполнял работу акушера, был врачом в тюремной больнице и преподавал медицину в Самарской духовной семинарии. Но при этом значительная часть его деятельности была посвящена психиатрическим обследованиям, на которых ниже мы остановимся более подробно.

***

В конце лета 1852 года доктор Укке впервые в истории самарской медицины начал проводить обследования душевнобольных, что сейчас бы назвали психиатрической экспертизой. По каждому из них он составлял специальные заключения, которые именовались «Справками об освидетельствовании в умственных способностях». Из числа таких документов, обнаруженных в Государственном архиве Самарской области (ЦГАСО), первым материалом, в исследовании которого принимал участие доктор Укке, оказалось дело крестьянина села Падовки Самарского уезда 25-летнего Федора Панова.

Как следует из материалов дела, в течение весны 1852 года Панов не раз впадал в безумство, и во время припадков он беспричинно бросался на односельчан, выкрикивал ругательства, устраивал драки, а по завершении таких приступов крестьянин падал на землю, бился в судорогах, на губах у него выступала пена. После этого Панов обычно ничего не помнил. В конце апреля во время одного из таких припадков он избил соседа и его жену, после чего мужики связали буяна и отвезли к приставу, который в свою очередь направил Панова в губернскую тюрьму.

Здесь с ним еще не раз происходили случаи буйства, пока арестантом не занялся прибывший к тому времени в Самару доктор Укке. В его медицинском заключении по делу Панова от 7 августа 1852 года записано следующее:

«Вследствие предписания Самарской врачебной управы от 3 Мая за № 551 государственный крестьянин Федор Панов помещен в тюремный замок, а здесь – в тюремную больницу, где подвергнут был трехнедельному испытанию в умственных способностях… За ним замечено было в течение трех недель по одному припадку. Такой припадок делался с ним иногда внезапно, без особенных предварительных признаков, иногда же Панов был крайне раздражителен, искал ссору и драку. Когда такое возбужденное состояние достигло дольно высокой степени, с ним делался пароксизм, которому следовал глубокий сон, из которого он просыпался слабым и вялым, но спокойным, совсем в уме и не помнил, что с ним было. Такой пароксизм с предшествующими ссорою и дракою был с ним в день поступления в больницу 2 июня. Потом он был в нормальном состоянии. Наконец, 22 июня вновь с ним случился пароксизм, но внезапный. В то время, когда Панов не близок к пароксизму, его душевное состояние должно считать лучшим… Хотя он во время испытания вел себя тихо и скромно, но выказывал малоумие на виду и в манерах (он очень часто смеется, отворачивается от говорящего, ковыряет пальцами в платьях), но отвечал на вопросы» (ЦГАСО, Ф-173, оп. 1, д. 147).

По итогам обследования доктор Укке поставил Панову диагноз: эпилепсия в нетипичной форме. Вследствие приказа Самарского губернского правления от 27 Октября 1852 года Панов был выпущен из больницы в общую камеру тюремного замка, но с условием: при повторении эпилептических припадков его следовало вновь водворять в больницу, где до окончания приступа предписывалось держать в связанном виде. Согласно материалам дела, лечение Панова не дало никакого результата. В конце года он был освобожден из тюрьмы без судебного решения и отправлен под конвоем обратно в село Падовку под поручительство сельского старосты и под надзор местного пристава.

***

В начале 1853 года Юлий Укке обследовал находящегося в той же тюремной больнице крестьянина Кинель-Черкасской слободы Бугурусланского уезда 25-летнего Николая Федорова. Сюда он был помещен по заявлению 12-ти его односельчан (фамилии в деле указаны), которые пожаловались приставу, что Федоров «не в своем уме». Каких-либо других причин для изоляции крестьянина от общества в деле не указано.

В объяснении, которое пристав отобрал у Елизаветы, жены Федорова, она рассказала следующее: «…от чего пришел в сумасшествие муж мой Николай Федоров, я не знаю… За полтора года до болезни его летом… поехал он вместе со мною из слободы с хлебом, как вдруг поднялся вихрь, сорвал с него шапку, и ее понесло по дороге, за которую он побежал. Нагнав меня, он довольно сильно устал, и стал говорить, что у него заболела голова, и с того времени стал приходить в сумасшествие, сидел и смотрел в одно место, говорил непонятно. Он характера скромного, вел себя очень честно, ни в чем худом я его не замечала, пьяного не замечала, и к домашнему хозяйству был рачителен» (ЦГАСО, Ф-1, оп. 1, д. 598, л.д. 19).

При обследовании Федорова в тюремной больнице доктор Укке в своем заключении по его делу оставил следующую запись:

«При освидетельствовании 25 августа в умственных способностях государственного крестьянина Николая Федорова оказалось: от роду ему около 25 лет, довольно крепкого от природы телосложения, черты лица обыкновенные. В присутствие вошел должным образом, имел честь к месту и к лицам. На предлагаемые ему вопросы, до обыкновенных предметов относящиеся, отвечал удовлетворительно, но с робостью, свойственной крестьянину. Почему заключили, что изъявленный при свидетельстве, хотя имеет повод предполагать в нем расстройства умственных способностей, но как он сам показал, что с ним и прежде случалась какая-то дурнота, от которой он не помнил, что делал. Необходимо подвергнуть его наблюдениям в больнице тюремного замка в течение одного месяца, врачу больницы по истечении означенного срока донести губернскому правлению по следствию наблюдения, а так как из дела о крестьянине Федорове ничего не известно об образе его жизни в домашнем быту и обстоятельствах, которыми он обнаруживал свое сумасшествие, то сведения эти истребовать для соображения при вторичном свидетельстве по окончании срока испытания» (ЦГАСО, Ф-1, оп. 1, д. 598, л.д. 6).

Как следует из последующих материалов дела, нахождение Федорова в тюремной больнице затем продлевали еще несколько раз под предлогом более тщательного его обследования и постановки точного диагноза. Но диагноз в итоге так и не был утвержден. Как следует из рапорта городского врача Григория Троицкого, больной Николай Федоров, «находясь в больнице тюремного замка, в июле месяца 1853 года заболел холерою и был отправлен в холерную больницу приказа общественного призрения, где и помер 29-го июля» (ЦГАСО, Ф-1, оп. 1, д. 598, л.д. 29).

***

После этого врачебной управой проводилось освидетельствование умственных способностей 23-летнего Якова Засыпкина, крестьянина из села Челищево Бузулукского уезда, находящегося в Самарской тюрьме по обвинению в поджоге хозяйственной конторы. Поскольку речь шла об уголовном преступлении, разбирательство проводилось в Особом присутствии Самарского губернского правления, то под всеми документами стоят подписи губернатора Степана Волховского, вице-губернатора Михаила Жданова, председателя судебной гражданской палаты Ивана Билибина и ряда других чиновников, в том числе служащих врачебной управы. Из числа врачей в процедуре принимал участие Юлий Укке.

Знакомимся с некоторыми материалами этого дела.

«Вопросы, предложенные в Особом присутствии Самарского губернского правления крестьянину с. Челищево Якову Засыпкину, при испытании в умственных способностях.

(ЦГАСО, Ф-1, оп.1, д.730, л.д. 10-11).

По итогам обследования Засыпкина члены врачебной управы дали следующее заключение:

При освидетельствовании в умственных способностях арестанта крестьянина с. Челищева Якова Засыпкина оказалось: от роду ему около 23 лет, телосложения слабого, имеет белены на обоих глазах, отчего правым глазом видит мало, а левым совсем ничего, лицом бледен, выражение лица глупое, болезненное. В присутствие вошел без особого внимания к месту и лицам, сел от слабости, подвержен припадкам падучей болезни, которой был одержим и во время нахождения его в больнице тюремного замка. На предлагаемые ему вопросы отвечал простодушно, обнаруживая при этом особую говорливость, свойственную малоумным и не показывая никакой застенчивости и осторожности в своих ответах, к которым иногда примешивал много постороннего, о чем его и не спрашивали. Потому, принимая в соображение настоящее положение Засыпкина, показывающее естественное его слабоумие, и то, что он, как из дела о нем видно, с детства одержим падучей болезнью, которая продолжалась долгое время и имеет свойство помрачать еще более умственные способности, следует заключить, что крестьянин Яков Засыпкин, по расстройству своих умственных способностей, относится к разряду безумных. Мая 9 дня 1853 года» (ЦГАСО, Ф-1, оп.1, д.730, л.д. 12).

Губернское правление по итогам медицинского заключения признало, что Яков Засыпкин является душевнобольным и потому не подлежит суду. Лечение его также было признано невозможным, в связи с чем крестьянин был отправлен под конвоем обратно в свою деревню под поручительство сельского старосты и под надзор местного пристава.

***

Далее комиссией врачебной управы проводилось освидетельствование в умственных способностях содержащегося в тюрьме государственного крестьянина деревни Марши Новоузенского уезда Маркела Мякшева. Он обвинялся в ограблении своего односельчанина, в дом которого осенью 1853 года влез в окно. Когда вора заметил хозяин, находившийся в тот момент во дворе, и попытался его остановить, то Мякшев бросился на соседа с ножом и порезал ему руку, хотя рана и оказалась неглубокой. Другие мужики помогли скрутить грабителя, и затем сдали его приставу.

Разбиравшие это дело чиновники Самарского губернского правления посчитали необходимым обратиться в Самарскую врачебную управу, чтобы Мякшева подвергли психиатрической экспертизе, потому как «человек в здравом уме не полезет воровать среди бела дня в дом соседа».

Заключение врачебной управы при участии доктора Укке было следующим: «Маркел Григорьев Мякшев… ему от роду около 30 лет, телосложения довольно крепкого, до настоящего времени не болел никакими болезнями, глаза его чистые, взгляд в глазах без особого выражения, за исключением постоянной улыбки. Память его не повреждена, на вопросы он отвечал, хотя обнаруживалась при этом его необыкновенная разговорчивость и раздражительность. Из всего этого врачебная управа заключила, что Мякшев одержим глупостью, легко плаксив при его раздражительности, при ограниченности в понятиях». И далее: «Во все преодоленное время, в которое он содержался в больнице с 11 Декабря прошлого года и до сего числа, не обнаружено никаких припадков и сумасшествия. 9 Февраля 1854 года» (ЦГАСО, Ф-173, оп.1, д.42, л.д. 3-6).

По результатам медицинского заключения правление признало Маркела Мякшева вполне здоровым и подлежащим уголовному суду, который впоследствии приговорил его к трем годам тюремного заключения.

***

Гораздо более сложное дело Самарской губернской управе пришлось разбирать в начале 1854 года. Речь шла об убийстве, причем обвиняемым по делу был не кто-нибудь, а секретарь Самарского уездного суда Иван Федотов. Согласно материалам следствия, в апреле этого года во время ссоры он ударил по голове свою жену, от чего та скончалась. В рассмотрении дела принял участие исполняющий обязанности самарского губернатора Константин Грот, по распоряжению которого в отношении Федотова было назначено медицинское освидетельствование в умственных способностях.

Вот выдержки из некоторых документов данного дела.

«19 Апреля 1854 года.

№ 38.

В Самарскую врачебную управу.

Его Превосходительства Господина Начальника Самарской губернии предписанием от 19-го сего Апреля за № 13228, поручено мне произвести следствие об убийстве, произведенном 18-го сего апреля Самарским уездным судебным секретарем Федотовым жене своей Александре Михайловой… Федотов о сем происшествии на вопросы отвечал неохотно, вследствие чего городовым штаба лекарем составлен акт. Федотов отправлен к смотрителю тюремного замка в больницу. Предписываю сообщить смотрителю тюремного замка о предоставлении Федотова в оную Врачебную управу для освидетельствования, о котором покорнейше прошу уведомить меня, действительно ли умственных способностей у него нет, и здоров ли сейчас г. Федотов.

Советник губернской управы Кузьмин.

1854 года 20 апреля в Самарской врачебной управе определили: по освидетельствовании Федотова в присутствии управы при бытности г. чиновника Кузьмина, он оказался совершенно здоров, без малейших признаков какого-либо отсутствия рассудка, почему нет никакой надобности поместить его в больницу, о чем составив акт при таком. За подписями присутствовавших при сем отослать к г. чиновнику Кузьмину.

Инспектор управы Финке.

Доктор Укке» (л.д. 1-2).

К этому акту обследования умственных способностей Ивана Федотова врачебная управа приложила дополнительные документы, из которых следовало, что судебный секретарь за год до описанного происшествия уже был пациентом Самарской городской больницы с диагнозом «белая горячка». Вот некоторые из этих документов.

«В Самарскую врачебную управу.

Врача больницы Самарского приказа общественного призрения доктора Укке.

Рапорт.

Честь имею сим представить в Самарскую врачебную управу перевод скорбного листа коллежского секретаря Федотова, леченным мною с 12 по 24 того же февраля прошлого 1853 года, от раны, которую он имел около горла, и от белой горячки; причем считаю своим долгом прибавить, что в скорбном листе от 12 числа не сказано, что Федотов был в памяти и отвечал на вопросы правильно, как обыкновенное состояние человека, и потому что не предполагалось, что он начнет бредить и беситься (л.д.11).

«Скорбный лист Самарского уездного суда секретаря Ивана Александрова Федотова.

Прибыл 12 Февраля 1853 года.

Выздоровел 24 Февраля оного года.

Помещен в 5-ю палату с № 3 кровати.

Диагноз: белая горячка.

Врач больницы Укке».

(ЦГАСО, Ф-173, оп.1, д. 118, л.д. 1-12)

В том же году по обвинению в убийстве своей жены бывший секретарь Самарского уездного суда Иван Федотов решением Самарской палаты уголовного суда был приговорен к тюремному заключению на 5 лет с последующей бессрочной ссылкой в Иркутскую губернию.

***

Достаточно долго губернское правление и врачебная управа расследовали дело по рапорту Новоузенской градской полиции об освидетельствовании в умственных способностях удельной крестьянки Степаниды Михалевой. Уездными властями ей было предъявлено обвинение в попытке поджога соляного магазина – казенной торговой точки.

Как видно из материалов следствия, 3 мая 1853 года около 10 часов утра женщина, проходя мимо заведения, подбросила под деревянное крыльцо сверток, в котором находились опилки и тлеющие угли, которые быстро начали разгораться. Все это случилось на глазах караульного солдата, который бросился за Михалевой, догнал ее и привел в дежурку. Тем временем другие солдаты потушили разгорающееся пламя. Задержанная же говорила, что она ничего под магазин не бросала, и вообще не помнит, как она очутилась в участке.

Сначала с Михалевой пытались разобраться уездная полиция и суд, но вскоре стало очевидно, что необходимо квалифицированное заключение о психическом здоровье обвиняемой. По решению уездного суда ее направили в Самару, где 11 Декабря 1853 года в Особом присутствии Самарского губернского правления было проведено освидетельствование ее в умственных способностях. Вот документы из этого дела.

По решению Особого присутствия Михалеву оставили на два месяца в губернской больнице для дальнейшего исследования ее состояния и наблюдения за нею. В медицинских отчетах за это время указано, что пациентка «постоянно находится в крайней задумчивости, а по временам впадает в сумасшествие, случаются с ней при этом обмороки и беспамятство, и это часто повторяется, а потому она всегда остается в слабом и довольно изнеможенном состоянии».

Следующее освидетельствование Михалевой в Особом присутствии было проведено 22 Февраля 1854 года.

Заключение по делу было следующим: Михалева «найдена одержимою временными припадками однопредметного сумасшествия, требующими постоянного бдительного надзора за ее поступками и заключением в доме умалишенных… Но, согласно изъявленному ее мужем желанию, она отдана на его попечение и смотрение…» Свидетельство подписали исполняющий должность Самарского гражданского губернатора Константин Грот, чиновники губернской управы, исправляющий должность председателя гражданской судебной палаты, представители врачебной управы, доктора Эдуард Финке и Юлий Укке.

При этом за содержание Михалевой в больнице ее мужу Исаю Федорову Михалеву был предъявлен счет в размере 28 руб. 33 ½ коп., из которых он в момент объявления приговора смог выплатить наличными только 2 руб. 40 коп. Взыскать остальные деньги было поручено Новоузенской городской полиции по прибытии Михалева с женой на место его жительства. Как видно из материалов дела, в мае 1854 года этот долг Михалева перед казной был полностью погашен.

(ЦГАСО, Ф-1, оп.1, д.710, л.д. 1-55).

***

В июне 1854 года врачебное управление по представлению Бугульминского уездного суда проводила освидетельствование в умственных способностях обедневшего дворянина Ильи Сукорки, которого обвиняли в побоях, причиненных им членам собственной семьи. Приводим некоторые материалы этого дела.

При освидетельствовании пациента присутствовали исполняющий должность Самарского гражданского губернатора Константин Грот, а также чиновники губернской управы, Губернский предводитель дворянства, исправляющий должность председателя гражданской судебной палаты, члены врачебной управы во главе с доктором Финке, а также доктор Юлий Укке. Под документом стоят подписи всех перечисленных лиц.

Согласно предварительному заключению медиков, Сукорку следовало признать невменяемым и направить его на лечение в губернскую больницу. Однако до конца эта процедура так и не была доведена. Архивное дело заканчивается следующим документом:

«Контора Самарской больницы приказа общественного призрения… имеет честь доложить Губернскому правлению, что находившийся на испытании в больнице шляхтич Илья Сукорка июля 15 дня сего 1854 года помер». Причиной смерти пациента предположительно стала холера, которой он инфицировался, по-видимому, во время пребывания в губернской больнице.

(ЦГАСО, Ф-1, оп.1, д.894, л.д. 17-21) (рис. 5-8).

Немец-метеоролог

Нельзя не рассказать еще об одном вкладе доктора Юлиуса Укке в историю нашей губернии, хотя она напрямую и не относится к сфере медицины. Оказывается, он был не только первым самарским психиатром, но и первым самарским метеорологом. Во всяком случае, именно с его наблюдений берут свое начало инструментальные измерения различных параметров состояния атмосферы в нашем городе.

Государственная метеорологическая служба в России стала создаваться только в середине XIX века. Но еще до открытия Николаевской геофизической обсерватории в Санкт-Петербурге академик А.Я. Купфер совместно с ректором Казанского университета Н.И. Лобачевским организовал метеорологические наблюдения при многих губернских учебных заведениях Казанского учебного округа, в который входила и Самара. Эти работы начались почти одновременно с созданием Казанского университета в 1804 году. В официально принятом «Положении об университете», наряду с основной деятельностью, ректору вменялось в обязанность и изучение Казанского учебного округа в «метеорологическом отношении». А после Казани метеорологические наблюдения стали проводиться с 1812 года также и в Симбирской гимназии учителем Перевощиковым, в Саратовской гимназии - с 1828 года учителем Пикторовым, в Оренбургской военной прогимназии - с того же года учителем Чернышевым, в Пензенской гимназии – с того же года лично директором Протопоповым. Кстати, с 1856 по 1863 годы такие работы на метеостанции при Пензенском дворянском институте вел старший учитель математики и физики И.Н. Ульянов, отец В.И. Ленина (Желтиков Ю.Т. 1994. Приволжское территориальное управление по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды. Самара, изд-во Приволжского УГМС. 286 с., 56 с. илл.; Желтиков Ю.Т. 1999. Гидрометслужбе России – 165 лет. – В сб. «Гидрометслужбе России – 165 лет. Юбилейное информационное письмо». Самара, изд-во Приволжского УГМС, стр. 3-12).

Нужно отметить, что в то время в общегосударственную метеорологическую сеть могла бы быть включена и захолустная Самара, но в 30-х-40-х годах центральным властям этого сделать так и не удалось. Объяснить это можно рядом причин, но в первую очередь - откровенным саботажем со стороны местных властей. В самарской городской Думе, где заседали в основном представители купечества, после ознакомления с присланными из столицы бумагами этот вопрос обсуждался очень недолго – и в итоге гласные так и не сочли нужным выделить из городской казны хотя бы минимальные средства на организацию метеорологической обсерватории. По этому поводу газеты того времени писали, что «таким мелким и никчемным делом, как смотрение за ветром и дождиком, самарские обыватели могут заниматься и бесплатно». При этом свою позицию прижимистые торговцы объясняли так: от морских путей Самара отстоит очень далеко, а для других нужд точное предсказание погоды городу вовсе не обязательно. Мол, урожай хлеба всегда окажется таким, как Бог даст: пройдут дожди – будет пшеница, ну, а уж коли наступит засуха, то хлеб всегда можно будет закупить в других, более урожайных губерниях.

Неудивительно, что на доктора Юлиуса Укке, привезшего в Самару из Германии невиданные приборы - термометры, барографы, флюгеры и так далее, местные жители смотрели лишь как на занятного чудака, который, словно Иван-дурак из русской сказки, впустую тратил время, разглядывая облака на небе. В течение всей весны 1854 года немец на потеху обывателям строил около своего дома какие-то будочки, а с середины июня начал день за днем записывать в толстые журналы подробные сведения о температуре воздуха в городе, об атмосферном давлении, о количестве осадков и так далее. Но как раз из-за своего увлечения Укке и вошел в историю нашего края в качестве самого первого самарского метеоролога (Ерофеев В.В., Чубачкин Е.А. 2008. Самарская губерния – край родной, т. II. Самара, изд-во «Книга», стр. 121-124).

Своей кропотливой и рутинной работой по сбору метеорологического материала Укке занимался более 20 лет, и за это время он регулярно публиковал сведения о климате нашего края в различных изданиях. Так, с 22 сентября 1865 года на страницах газеты «Самарские губернские ведомости» по указанию Министерства внутренних дел стали регулярно появляться результаты метеонаблюдений в Самаре, которые проводил доктор Укке, ставший к тому времени инспектором врачебной управы города. Такие же сводки постоянно печатались и в «Памятных календарях Самарской губернии», начиная с 1863 года (ЦГАСО, Ф-3, оп. 80, д.26, л.д. 808).

В том же году в Берлине вышла книга доктора Укке на немецком языке под заголовком «Das Klima und die Krankheiten der Stadt Samara» («Климат и болезни города Самара», Берлин, 1863 год). В ней автор, в частности, писал следующее: «Я начал свои наблюдения в июне 1854 года и веду их до настоящего времени. Здесь я ограничиваюсь первыми пятью годами. О роде наблюдений я должен сказать следующее: чтобы исследовать точку замерзания на термометре Реомюра, купленном в Самаре, я, с известными предосторожностями, повесил его на северной стороне здания, в тени… Состояние термометра я наблюдал в 7, 2 и 10 часов. Для наблюдения ветров я поставил флюгер на крыше городской больницы, которая так высоко стоит в городе, что нечего опасаться за местное влияние. Каждый день я отмечал один господствующий ветер и только тогда я отмечал другой, когда сырой осадок сопровождался другим течением воздуха. Силу ветра я измерял по обыкновенному разделению от 1 до 4, где 1-ю означал самый слабый ветер, 4-ю – бурю… Выводы основываются только на точных наблюдениях».

Во главе самарской медицины

С 1857 году Юлий Укке вступил в должность руководителя (инспектора) Самарской врачебной управы вместо вышедшего в отставку Эдуарда Финке. Основной его заботой стало обеспечение надлежащего финансирования медицинских учреждений губернии. О том, что оно по-прежнему оставалось явно недостаточным, видно, например, из прошения Самарского приказа общественного призрения об отпуске необходимых сумм для городских больниц, направленного в Самарское губернское правление:

«Больничные суммы покрытия, предположенные сметами расходов, будут достаточны только для двух больниц - Ставропольской и Бугульминской, по прочим же оказывается недостаток… Приказ общественного призрения покорнейше просит Губернское Правление дополнительно определить к отпуску из городских доходов в больничные советы: в Бузулукский – 677 р. 29 к., в Бугурусланский – 1005 р. 98 ½ к., в Николаевский – 811 р. 34 к., и в Новоузенский 965 р. 94 ½ к. 2 Мая 1855 года. № 1660»* (*ЦГАСО, Ф-1, оп.3, д. 1338, л.д. 1).

В какие суммы в то время обходилось содержания городских больниц, видно из сметных исчислений, составленных Самарской врачебной управой на 1857 год.

(ЦГАСО, Ф-1, оп.3, д. 1733, л.д. 1-5).

Только в 1860 году по инициативе губернатора Адама Арцимовича и при непосредственном участии инспектора врачебной управы Юлия Укке в Самаре, за Молоканским садом (современный район между улицами Первомайской и Невской), на частные пожертвования был открыт первый «дом для душевнобольных», состоявший из двух летних бараков. Главной причиной создания такого специализированного отделения губернской больницы стала крайняя теснота в ее палатах, где душевнобольные содержались среди прочих пациентов, порой вместе с инфекционными и травмированными. В том же году в бараках провели капитальный ремонт, утеплили стены и крышу, тем самым приспособив эти строения для круглогодичного содержания в них умалишенных. Названные бараки просуществовали в этом качестве вплоть до открытия в 1888 году земской психиатрической больницы в Томашевом Колке.

Что касается врачебных данных по городу Самаре, содержащихся в книге Юлия Укке «Das Klima und die Krankheiten der Stadt Samara», то с ними сейчас можно познакомиться в переводе самарского профессора Павла Преображенского. Этот перевод ныне хранится в Центральном Государственном архиве Самарской области (ЦГАСО, Ф-673, оп. 1, д. 87, л.д. 1-7). Вот наиболее интересные выдержки.

«Стр. 88-90.

Медицинская область.

Она устроена здесь так же, как и в других городах Российской империи. Во главе управления находится инспектор, при котором состоят два ассистента, один под именем акушера, а второй под именем оператора; все эти должности достигаются только тогда, если стремящиеся к ним лица выдержали особый экзамен по каждому из поименованных отделов, например инспектор – по устройству государственной медицины, и так далее. Жаль только, что по двум последним должностям нет надлежащих учреждений, где искусство и опытность могли бы развиваться, - ибо частная практика по этим предметам мало приспособлена и слишком не обширна. Кроме того, в городе находятся городской и уездные врачи для судебной медицины и для медицинской полиции; тоже имеется и уездных городах. Всего в Самаре 14 врачей, из которых 2 ветеринара, служащие в правлениях различных министерств; во всей же губернии врачей 35. Вольнопрактикующих оседлых нет. Таким образом, в городе один врач приходится на 2086 жителей, в губернии же один на 47304 человека. Повивальных бабок в городе 4, две из них собственно городские, одна для удельных крестьян и одна вольнопрактикующая.

Больницы. Постоянных больниц в городе только три. Во-первых, больница удельных крестьян с 20 кроватями и собственных врачом. В 1857 году в ней лечились 186 мужчин и 65 женщин.

Во-вторых, тюремная больница, для арестантов, также с 20 кроватями. В ней лечились:

Третья больница – собственно городская; она содержится на средства Приказа общественного призрения, или, скорее, на государственные, ибо, как мы увидим, она посещается преимущественно военными, за которых платит военное министерство, и эта сумма так велика, что на долю того учреждения намного остается расходов. В больнице этой в настоящее время 150 кроватей, два врача и один аптекарь; она устроена в нанятом помещении, состоящем из двух деревянных домов с принадлежащими к ним пристройками, в северной, более возвышенной части города. Помещение сухое, теплое, только недостаточно просторно в своих отдельных частях, в отношении же питания и лечения больница поставлена прекрасно. Постройка здания более приспособленного должна иметься в виду.

…

За эти четыре года средняя годовая численность военных больных - 883 ½, для гражданских – 211 ¼, а всего – 1094 ¾ человек.

В этом числе заключалось женского пола: в 1853 году - 70, в 1854 - 77, в 1855 – 64, и в 1856 году – 86 лиц. Таким образом, получается колебание между 5% и 8%; в среднем вывод 6,7%. О детях почти не может быть и речи, их имеется несколько пар в году, не более.

По этим данным уже ясно видно, кто именно ищет помощи в больнице. Прежде всего, мы видим, что едва 1/5 пациентов принадлежит гражданскому званию, и поэтому «городская» больница имеет мало прав на свое наименование. Мы увидим, что эти права уменьшаются, когда рассмотрим, на какие группы разделяются больные гражданского звания. Во–первых, душевнобольные, которые присылаются правлением для исследования, причем подвержены неизлечимому бешенству получают постоянное помещение. Во–вторых, больные из рекрутской комиссии, для рассмотрения, пригодные ли они для военной службы или нет. В-третьих, получившие случайные повреждения на улицах или вообще в какой–либо драке, больные без пристанища, то есть работники. В-четвертых, крепостные, присылаемые их господами, и немногие государственные крестьяне, которых присылает их начальство. В-пятых, должностные лица, которые в гражданском отделе представляю значительную часть, так как они пользуются бесплатным лечением.

Едва можно наметить шестую группу – горожан и крестьян, приходящих добровольно, так их мало. Больные военного сословия – это солдаты со своими женами и детьми, причем последних приходит мало. Солдаты эти принадлежат к местной роте инвалидов, а также к здешнему постоянному гарнизонному 11-му Оренбургскому линейному батальону; сюда же можно причислить немногих жандармов, и во временном и бессрочном отпуске находящихся солдат, так как эти последние тоже пользуются бесплатным лечением. Лица достаточные из дворян, чиновников, купцов и духовенства не посещают больницу никогда. Общая черта большинства больных та, что они приходят не добровольно. Из пациентов больницы, пришедшие добровольно представляют едва 4-5%, а местные горожане – совершенно незначительное количество.

Тем не менее, больница может служить выразительницей местной смертности, потому что все принятые – жители Самары, только с некоторыми ограничениями. А именно: так как по количеству жители обоего пола в городе почти равны, то и заболевания тоже приблизительно равны. Между тем женский контингент в больнице представляет только 6,7% от общего числа больных. При том надо учесть, что в городе еще нет учреждения для рождающих, и для всего, что к этому относится. Еще плохо поставлено лечение детских болезней, о которых врач больницы, как врач, не имеет никакого понятия; между тем мы видим, что из 100 смертных случаев 62 приходятся на долю детей. Таким образом, принимая еще во внимание большое число принимаемых в больницу солдат, можно установить, что больница дает понятия о больных и о болезнях среднего мужского возраста.

Каждый, прочитавший эти строки, не удовольствуется этими словами, что народ отрицает больницу и не посещает, но пожелает узнать: почему? Я прежде всего должен заметить, что это не исключительное явление: в России оно повсеместно; также и причины его носят общий характер. Я говорю о причинах, ибо она не одна, но явление это представляет результат совокупности многих причин.

Прежде всего, следует упомянуть плату в 5 руб. серебром, взимаемую при поступлении (за исключением опасно больных), все равно, пробудит ли больной один день или целый месяц, сумму, находящуюся в величайшем несоответствии с экономическими обстоятельствами населения; горничная девушка, например, получает 2 р. серебром жалованья в месяц, часто и меньше. Таким образом, она должна служить от 2 ½ до 3 месяцев, чтобы заплатить за 8 дней своей болезни; а если она прохворает два месяца?

Далее, каждый больной должен иметь удостоверение, хотя бы это был постоянный, быть может, всем известный житель города; между тем, когда кто захворал, ему, конечно, всего менее хочется думать о полиции и о городском управлении, да может быть и послать–то туда некого. Теперь положим, что больной принят; первое, что ему предстоит – это, что его с головы до ног раздевают, и все что на нем и с ним, платье и деньги, уносят прочь, запирают и запечатывают; вместо этого он получает больничные вещи. Я в сущности не отрицаю основательность этого установления, но для того с кем это случается, все это очень противно, слишком напоминает карантин или тюрьму. Больной не может уйти, когда захочет, а только когда ему возвратят его вещи.

Есть еще многое, что неприятно поражает больного; например, педантизм в порядке и опрятности, для многих очень стеснительный. Мужская прислуга, которая даже мужчинам не так удобна, как женская; казарменный вид всего учреждения; однообразие и несоответствие с народными привычками больничной пищи; редкое разрешение посещений родственников и знакомых. Нередко также в обращении больничного персонала оказывается недостаток теплоты и благосклонности, вообще облегчающих обращение к подобным учреждениям, и заранее дающих понятие об их благодетельной цели. Не говорю уже о том, что больницы, где вскрывают многие трупы, непременно пользуются в народе дурной славой, хотя это только в исключительных случаях может быть причиной редкого посещения больницы.

Поговорив о посещении больницы, рассмотрим пользование ею в течение всего года, затем степень смертности в оной, и наконец, попробуем составить приблизительный подсчет городских заболеваний.

Из собранных за четыре последних года сведений (1859, 1860, 1861 и 1862 годы – Ред.) легко вычислить количество посещений помесячно; но чтобы придать этому вычислению общий характер, мы должны устранить, как и раньше, некоторые случайности. Поэтому мы опускаем больных гражданского звания, странную группировку, которых мы приводили выше; опускаем так же, как и прежде, случайный наплыв рекрутов и ополченцев. Таким образом, у нас останется основное ядро постоянно притекающих больных из неизменного числа здоровых, то есть из солдат.

Среднее количество посещений больницы по месяцам:

По временам года: зимой 154,5, весной 158,2, летом 313,5, осенью 257.

Так как ослабление заболеваемости не должно быть непременно в прямом отношении к ее напряженности, можно вывести среднее количество средних случаев, в процентах для большой наглядности. Таким образом, из 100 смертных случаев приходится на каждый месяц:

В главнейшем наибольшая заболеваемость согласуется по времени с наибольшей смертностью; кульминационный пункт – лето, а лето с осенью противоположны зиме с весной.

Распределение напряженности заболевания, выражаемое процентом смертности, по месяцам следующее:

Порядок здесь несколько иной. Первенство удерживает, бесспорно, лето, но рядом с ним неожиданно становится зима».

(Конец цитаты из книги Ю.Б. Укке).

На русском языке изрядно переработанная книга Юлия Укке под заголовком «Метеорология города Самары» вышла только в 1870 году. Места для медицинских вопросов он здесь отвел очень мало. Почти весь объем этого труда Укке занимают таблицы с метеорологическими характеристиками губернского центра, а также сравнительные данные климата Самары с климатом других городов России.

А в 1865 году, в связи с 20-летием своей медицинской службы в России доктор Юлий Укке направил на имя императора Александра II следующее прошение:

«Всепресветлейший, Державнейший, Великий Государь Император Александр Николаевич, Самодержец Всероссийский, Государь Всемилостивейший!

Просит Самарский губернский врачебный инспектор, коллежский советник доктор Юлий Укке, а о сем тому следует пункт.

21 Декабря 1865 года будет 20 лет моей службы по медицинскому ведомству, почему, согласно закона, и имею право на получение половины пенсиона, а потому Всеподданным прошу.

К сему прошению.

Дабы повелено было сделать распоряжение о назначении и производстве мне за 20-летнюю службу половины пенсиона с 21 Декабря.

Декабря 14 дня 1865 года.

Губернский врачебный секретарь коллежский советник доктор Юлий Богданович Укке».

(ЦГАСО, Ф-1, оп. 13, д.2, л.д. 1).

К прошению было приложено подтверждение из канцелярии Самарского губернатора о том, что «Укке действительно имеет право, согласно 56 ст. 3 т. по 1 продолж. 1863 г., и 767 и 791 ст., на получение половины пенсиона по настоящей должности в размере 224 руб. 17 коп. в год» (там же, л.д. 2-3). Все бумаги в установленном порядке были отправлены в Санкт-Петербург, однако только 30 сентября 1866 года пришел ответ из Медицинского департамента Министерства внутренних дел на имя Самарского губернатора о том, что «инспектору врачебного отделения Самарского губернского правления, доктору медицины, коллежскому советнику Юлию Укке за выслугу 20 лет… назначена пенсия на службе в размере ½ жалованья, а именно 228 руб. 73 коп. серебром в год, с 21 Декабря 1865 года». При этом, как сказано в письме, «приказано взыскать с Укке в доход казны за употребленную по сему делу в Департамент негербовую бумагу сумму в размере 1 руб. 40 коп. серебром» (Там же, л.д. 4).

Согласно требовательной ведомости, с 1865 года годовой доход Юлия Укке от его врачебной должности составлял 457 рублей 46 копеек, плюс названная выше пенсия. В 1869 году по прошению губернского правления Укке было присвоено звание статского советника, а в 1876 году – действительного статского советника (соответствует армейскому званию генерал-майора). С этого момента его годовой доход достиг 678 рублей, плюс пенсия в том же размере 228 руб. 73 коп. (ЦГАСО, Ф-1, оп. 9, д. 138, л.д. 2-3) (рис. 9-13).

В 1881 году Юлий Богданович Укке в возрасте 61 года вышел в отставку «с мундиром и пожизненной пенсией 447 руб. 48 коп. в год». Но поскольку еще раньше, в 1871 году, он был избран совещательным членом медицинского совета МВД Российской империи, то вскоре после выхода в отставку в Самаре он переехал в Санкт-Петербург, где еще довольно долго работал в Медицинском департаменте МВД, дослужившись здесь до чина тайного советника (соответствует армейскому званию генерал-лейтенанта).

Юлий Богданович Укке умер 21 августа 1892 года в поселке Левашово под Санкт-Петербургом, и был похоронен в столице империи, на Митрофаниевском кладбище.

Валерий ЕРОФЕЕВ.

Список литературы

Алабин П.В. Двадцатипятилетие Самары как губернского города (историко-статистический очерк). Издание Самарского статистического комитета, 1877 год.

Алабин П.В. Трехвековая годовщина города Самары. Самара, губернская типография, 1887 год.

Алексушин Г.В. Летопись областной клинической. Самара, 2000 год.

Ерофеев В.В., Чубачкин Е.А. 2007. Самарская губерния – край родной. Т. I. Самара, Самарское книжное изд-во, 416 с., цв. вкл. 16 с.

Ерофеев В.В., Чубачкин Е.А. 2008. Самарская губерния – край родной. Т. II. Самара, изд-во «Книга», - 304 с., цв. вкл. 16 с.

Ерофеев В.В., Чубачкин Е.А., Шейфер М.С. Томашев колок: очерки и документы по истории Самарской психиатрической больницы. Самара, ООО «Издательство Ас Гард», 2013 год, 700 с.

Здравоохранению Самарской области 80 лет. Справочно-библиографическое издание. Под ред. Р.А. Галкина. Самара, 1998 год.

Кандауров С.П., Курятников В.Н. Малая родина большого города. Самара, 1996 год.

Шерешевский Г.М. 1991. Начало самарской медицины. – В сб. «Самарский краевед». Историко-краеведческий сборник. Ч. 1. (Сост. А.Н. Завальный). Самара. Кн. изд-во, стр. 46-60.

Ukke J.B. Das Klima und die Krankheiten der Stadt Samara. Berlin. 1863 год.

Просмотров: 3299