Успенский Глеб Иванович
Он считается писателем-демократом конца 70-х годов XIX века, который приехал в Самарскую губернию изучать жизнь простого крестьянства. Это случилось не без влияния известного «хождения в народ», охватившего в эти годы русскую интеллигенцию. «Подлинная правда жизни повлекла меня к источнику, т. е. к мужику, — писал Глеб Иванович Успенский. — Мне нужно было знать источник всей этой хитроумной механики народной жизни, о которой я не мог доискаться никакого простого слова и нигде»1 (рис. 1).
Он родился 13 (по новому стилю 25) октября 1843 года в Туле, в семье провинциального чиновника. Сначала он учился в тульской гимназии, а с 1856 года - в Чернигове, куда переехали его родители. После окончания гимназии Успенский поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, откуда он был отчислен по причине материальных затруднений. Он попытался продолжить образование, и в 1862 году поступил на юридический факультет Московского университета, но через год его также бросил, и снова из-за недостатка денег.
Свою литературную деятельность Глеб Иванович Успенский начал летом 1862 года в педагогическом журнале Л.Н. Толстого «Ясная Поляна», куда он писал под псевдонимом «Г. Брызгин». Затем в 1864—1865 годах Успенский сотрудничал с изданием «Северное сияние», где он писал тексты к литографиям картин. А в 1868 году Успенский начал постоянное сотрудничество с журналом «Отечественные записки», который в это время перешёл под редакцию Н.А. Некрасова и М.Е. Салтыкова-Щедрина. Именно в этом журнале Успенский в основном и печатал свои произведения вплоть до закрытия его в 1884 году.
Его убеждения и воззрения сложились в мятежные 60-е годы XIX века, когда в России поднималось движение интеллигенции и разночинцев. Они уделяли много внимания городской бедноте и городскому «дну». Поддавшись этим настроениям, Успенский посвятил свои первые произведения отражению этой проблемы. Жизни беднейших слоёв общества были посвящены его дебютные очерки «Нравы Растеряевой улицы» (1866 год) и «Разорение» (1869 год).
В 1871 году он поехал за границу, побывал в Германии и во Франции. Еще раз он побывал в Европе в первой половине 1875 года, и в это время он успел пожить в Париже и Лондоне. Здесь Успенский сблизился с представителями «Народной воли», которые буквально заразили его идеей о том, что интеллигенция должна «ходить в народ» с целью его образования и воспитания в нём высокой культуры. Летом того же 1875 года, вернувшись в Россию, Успенский решил активно воплощать эту идею в жизнь. Он решил поближе присмотреться к русскому крестьянству, на которое до этого времени он обращал мало внимания. Для этого он сначала приехал в деревню Сябреницы Новгородской губернии. Однако здешняя жизнь у него не сложилась, весной 1878 года Успенский отправился в Самарскую губернию.
Он поселился недалеко от Самары, в селе Сколкове (ныне Кинельского района Самарской области). Здесь он устроился письмоводителем в ссудо-сберегательном товариществе, а его жена Вера Васильевна2 — в школе учительницей.
В 70-е годы общество и печать много занимались ссудо-сберегательными товариществами. Земства видели в них чуть ли не всеисцеляющее средство от народной бедности. Возможно, что вначале и Успенский в какой-то степени разделял эту веру, но, проработав в этой сфере более года, он в специальной статье «Страстотерпцы мелкого кредита» резко заявил, что все это «ерунда», что товарищества эти дают «возможность пользоваться кредитами только кулакам и разоряют рядового крестьянина».
Ссудо-сберегательное товарищество в селе Сколково помещалось в одном здании со школой. Здесь же Успенские и снимали квартиру. Вместе с Успенскими жила учительница А. Степанова, написавшая впоследствии воспоминания об этом периоде жизни писателя3.
Жилось Успенским трудно, денег не хватало, и в письмах к издателям писателю все время приходилось просить подкрепления. Детей у Успенских в это время было уже трое, причем одна дочь родилась в Сколкове. Обстановка была самая скромная, даже бедная: в одной комнате вместо мебели стояли ящики, побольше — в качестве стола, остальные заменяли собой стулья. Сам писатель жил в конторе товарищества, большой комнате, в которой находился белый стол с бумагами и несколько скамеек, на одной из них он и спал. «Костюмы свои, — вспоминала Степанова, — Глеб Иванович всегда донашивал до последней возможности, и тогда уже, забрав с собою сынишку, отправлялся для экипировки в Самару. Там он переодевался с ребенком, старое же оставлял, за полной непригодностью, в лавке же».
В конторе часто бывали окрестные крестьяне, которые скоро почувствовали в Успенском своего человека, и потому нередко шли к нему за помощью, никогда не встречая отказа. Заглядывал частенько и местный старшина, громадный рыжий мужик, с него Успенский написал в одном из рассказов убийцу-конокрада. К Успенскому приходил даже кулак из села Богдановки с целью дать писателю материал для «обработки» кого-либо из своих врагов или обидчиков, причем в скором времени сам оказался «обработанным» в одном из очерков: «вроде как портрет получился», - заявил он, поклявшись при этом отомстить Успенскому.
В конторе товарищества Глебу Ивановичу помогал семинарист Александров. Его писатель вывел в очерке «Черная работа» в образе Андрея Васильевича.
Круг наиболее близких людей Успенского составляли местные учителя, в каникулы — семинаристы. Глеб Иванович принимал близкое участие в делах школы, помогал советами, интересовался ходом обучения. Скоро одного из учителей уволили «за неблагонадежность» и вместо него прислали родственника местного станового пристава. Вот что рассказывал об этом Успенский:
«Неблагонадежный» учитель задавал старшим ученикам сочинения больше из крестьянской жизни, из того, что дети видят и в чем сами принимают участие. Новому же учителю было приказано держать учеников по возможности подальше от ихнего быта, так как много от этого лишних толков выходит о «политическом положении крестьянства и даже духовенства», задавать им что-нибудь из «иностранной природы».
«…Встречает меня как-то «новый» [учитель] на улице и говорит: «Извините, пожалуйста, Глеб Иванович, так как я наслышан, что вы в некотором роде известнейший писатель, то позвольте вас любезно просить поспособствовать мне в одном, можно сказать, экстренном деле. Скоро, видите ли, приедут сюда инспектор народных училищ и непременный член на экзамен в нашей школе, а она ведь образцовой считается, и полный курс в четыре зимы проходится… Спросят у меня сочинения кончающих учеников им показать, а что я им покажу? На прошлой неделе читал им два отрывка из хрестоматии: «Закат солнца в Сахаре» и «Ураган на океане» и просил, кто какую вещь хочет рассказать. И что же бы вы думали? Голову сняли с меня, Глеб Иванович, эти разбойники, положительно сняли… Один пишет: «Заря дюже погорела, так что повсюду красно стало, и предвещание сильного дождя означает». Понимаете ли, Глеб Иванович, это в Сахаре сильный дождь, в Сахаре?! А другой так изображает ураган на океане: «На море на океане поднялась ни с того ни с сего страшная буря, волны больше полутора аршин ветер с одного берега на другой нагнал, наш паром возьми да и перевернись, как ни тащили мы его кверху, а он подобрал нас под себя да как сразу плюхнет на дно, и очень зашипел после, потому что вроде чугунки, на пару ходит, только по воде…
- Послушайте, Матвей Гаврилович, а почему бы вам снова мальчиков на описание их быта не направить? — посоветовал Успенский.
- Рад бы, Глеб Иванович… по предписанию ничего не позволено из жизни населения касаться.
- Ну, заставьте их не людей, так скотов описывать… Пускай пишут, что видят, ну, например, наших домашних животных. Я заранее уверен в успехе…
- Чувствительнейше вам признателен, Глеб Иванович, — обрадовался учитель.
Прошло с неделю.
Встречаю умника по предписанию, а он издали руками всплескивает: «Многочтимый г-н Успенский, Глеб Иванович, да что вы со мной сделали? Позвольте вас покорнейше просить ко мне на минуту зайти…»
«…Сейчас целую кипу сочинений на стол вывалил, и принялся читать из них выдержки; «Вот-с вам для примера одно сочинение: «Домашнее животное, четвероногое, лошадь». Теперь извольте послушать: «Была у нас одна четвероногая лошадь, да тятька податев не заплатил, ее старшина и увез к становому, и самовар со всем с угольями подхватил, и дядину свиту новую, так что у нас никакого животного, ни домашнего, ни четвероногого не осталось для описания, уже все описали…» Каков мерзавец, прямо в социализм ударился. А вот это сочиненьице-с уже извольте читать сами».
Я взял тщательно, с видимой любовью и хорошим почерком написанную четвертушку бумаги. «Это первый ученик, Глеб Иванович, на него вся надежда была на экзамене».
Я взглянул прежде всего на заглавие: оно очень заинтересовало меня.
«Чёрт есть животное домашнее, четвероногое, но не всегда, а когда спит. Когда же ходит, то на двух ногах. Водится у нас на печке, питается углями и золой. Мы его часто видаем с бабушкой, когда лежим на полатях. Он имеет большие клыки и огненные глаза, а рога у него, как у козла. Бабушка его не боится, а как только он залезет на печку, то сама читает молитву, и я должен тоже читать: «Да воскреснет бог, и расточатся врази его…» Он сейчас же и начнет расточаться. Смирным таким, да хворым прикинется, а под конец и совсем в нашу черную кошку, в Машку, перекинется… На вопрос, какая польза с того животного, прямо отвечаю: «Хотя он и домашнее животное, но к земледелию окончательно не годится, потому что пахать неспособен». «Вот полюбуйтесь, Глеб Иванович, на вашу эту самую, как она называется… методу сочинительства, — набросился ошарашенный результатами и выбитый из колеи учитель. Из простой-с жизни захотели, из повседневной. Так прежде-то, положим, ученик ни Сахары, ни океана не мог описать, потому что не видел… А теперь, радуйтесь, Глеб Иванович, чёрта-с превосходно описал, потому что видел, видел-с благодаря вашей методе-с… Что я теперь, позвольте вас спросить, инспектору и непременному члену покажу? Одна беда… Сочинение-с о чёрте «К земледелию окончательно не годится». А то, может, чертоводством занялись бы… Прямо меня вы, господин сочинитель, под строжайший незаслуженный выговор подвели, а то, может, и места лишусь… Ну как же можно деревенскому необразованному человеку описывать давать, что он на самом деле видит? Одно невежество-с у них… Сахара далеко-с, а чёрт рукой подать, на печке…»
Этот фотографический рассказ Успенского говорит не только о насаждавшихся в школе методах обучения, но и характеризует эпоху, когда у мужика «из домашних четвероногих животных оставался только один чёрт, к земледелию окончательно неспособный».
Посетители часто мешали Успенскому, и писать приходилось урывками. Как вспоминает Степанова, во время работы он пил «крепчайший холодный чай или пиво».
Иногда Глеб Иванович читал вслух свои коротенькие рассказы. Читал выразительно, умело подчеркивая комические места. Присутствовавшие хохотали, но сам он оставался невозмутимым.
За время пребывания в Сколкове Успенский несколько раз ездил в Самару, где жил по неделе и больше, один раз уезжал в Петербург «освежиться». В Самаре он останавливался у местного старожила, судебного следователя Якова Львовича Тейтеля4, этого «веселого праведника», как назвал его Горький.
Одна из поездок Успенского в Самару чуть не закончилась арестом. Приехав как-то в город со своим помощником, семинаристом Александровым, Успенский остановился в одной из дешевых гостиниц. К Александрову пришли знакомые семинаристы. В общей беседе принял участие и Глеб Иванович, рассказав несколько комических эпизодов из жизни духовенства. Семинаристы громко и много смеялись. Рассказы Успенского слышал в соседнем номере кулак из села Богдановки, уже давно шпионивший за писателем. И на этот раз он нарочно приехал в Самару вслед за Успенским. Кулак тотчас же побежал за жандармами, те пришли и услыхали сквозь тонкую дощатую перегородку несколько вольных слов Успенского по адресу духовенства. Возникло дело о распространении Успенским «преступных идей среди семинаристов». На допросе у начальника жандармского управления Смолькова Глеб Иванович сказал, что рассказы о духовенстве он взял из «Дневника князя Мещерского». Успенского отпустили.
Положение Успенского было не из легких. Присутствие революционно настроенного писателя в гуще крестьянского населения, его связи с ним, публикуемые рассказы — все это давно заставило насторожиться местное начальство и принять меры, чтобы поскорее избавиться от опасного человека. Усилились доносы, слежки, посыпались жалобы на жену Глеба Ивановича, как учительницу.
Успенский решил уехать. Этому, видимо, способствовало и разочарование в службе, во всей системе мелкого кредита, названного им «национальной ерундой».
«Все сразу выедем из Сколкова, — сообщал Успенский в одном из писем. — Будет. Довольно помучились, и скука дьявольская»5.
Уезжая, Успенский очень беспокоился о своем слуге Осипе, и много хлопотал о том, чтобы как можно лучше устроить его.
Осенью 1879 года Успенские оставили самарские места и поселились в Петербурге. По мнению современников, Успенский остался все же доволен своим пребыванием в Среднем Поволжье, которое дало ему большой и интересный материал для литературной работы.
Летом 1887 года, совершая поездку по Волге, Г. И. Успенский вновь побывал в Самаре, но в Сколково, за неимением времени, не заезжал.
Конец 70-х и начало 80-х годов — время полного расцвета замечательного таланта Успенского. Он перешел к глубокому изображению крестьянства и создал свой литературный жанр, свой стиль. В эти годы Успенский написал самые лучшие свои произведения — «Из деревенского дневника» (1877—1879), «Крестьянин и крестьянский труд» (1880) и «Власть земли» (1882), которые носят ярко выраженный революционно-демократический характер.
Уже в первых своих произведениях Глеб Успенский выступил как выразитель дум, настроений и надежд закабаленной массы крестьянства. Воспитанный на идеях революционной демократии 60-х годов, Глеб Успенский понимал, что Россия нуждается в преобразовании. Но кто способен подняться на борьбу против царизма, против пережитков крепостничества и нарождающегося капитализма? Таких героев Успенский напряженно искал, но найти не мог.
В поисках положительных героев Глеб Успенский в конце 70-х годов вплотную обращается к крестьянству. Очерки «Из деревенского дневника» были первым подступом к разработке крестьянской темы. В них ярко отображен распад устоев старой деревни, дано глубоко реалистическое изображение крестьянской жизни.
«Из деревенского дневника» — первое крупное произведение Успенского, созданное на материале крестьянской жизни. Появление этих очерков, написанных в Сколкове и печатавшихся в «Отечественных записках», явилось крупным событием в литературной и общественной жизни того времени. О произведении много писали, спорили, и сам Успенский с этого момента стал предметом острой литературной борьбы между различными группами тогдашней интеллигенции.
Проблема деревни, крестьянский вопрос продолжали стоять в центре внимания общественности и в конце 70-х годов. Хотя «хождение в народ», кончившееся поражением народников, изменило представление о русском крестьянине, о деревне, все же в широких слоях русской интеллигенции продолжали жить народнические доктрины, розово-романтические утопии; поземельная крестьянская община рисовалась «как зародыш и основа социализма», как оплот против надвигающегося капитализма.
В своих очерках «Из деревенского дневника» Успенский глубоко реалистически показал крестьянскую жизнь во всей ее широте и сложности с ее кричащими противоречиями, правдиво и искренне рассказал о том, что увидел, и что опрокидывало его собственные «фантазии» и «вычитанные» представления о деревне. Правдивый и честный художник-демократ, Глеб Успенский не мог не видеть, что действительный ход жизни опровергает народнические утопии.
Очерки «Из деревенского дневника» состоят из девяти глав: первые три посвящены новгородской деревне, остальные — самарской, «степной полосе Самарского края», «благословенным местам», но «с той же неурядицей», что и в новгородской деревне. Успенский добросовестно изучил Сколково и прилегающий к нему район, собрав многообразный материал, куда вошли не только личные впечатления, наблюдения, записи встреч, разговоров, событий, зарисовки многочисленных лиц, но и документы, сведения из истории заселения описываемых мест. Эту сторону очерков Успенского имел в виду Плеханов, заметив, что «произведения наших народников-беллетристов надо изучать так же внимательно, как изучаются статистические исследования о русском народном хозяйстве»5.
Изображая самарскую деревню конца 70-х годов XIX века, Успенский выводит вереницу сельских людей: сторожа, писаря, волостные старшины, писцы, местные интеллигенты, торговцы, кулаки, различные социальные группы крестьян. В главе VII Успенский описывает окружающие три деревни (Гвардейцы, Сколково и Заглядино) и выводит их подлинных жителей. В деревне писатель увидел, что «взаимная рознь членов деревенского общества достигла почти опасных размеров»6, что существуют «две, довольно ясно обозначенные деревенские группы: «состоятельные и слабые», что «народная масса поминутно выделяет из себя такую массу хищников, кулаков, мироедов, возводящих разграбление своего брата-крестьянина до степени промышленности, торгового предприятия — вроде, например, торговли шерстью»7, что наблюдается «почти полное отсутствие нравственной связи между членами деревенской общины»8. «Фиктивно-соединенные,— говорит Успенский о крестьянах, — в общество круговой порукой при исполнении многочисленных общественных обязанностей… они, не как общинники и государственные работники, а просто как люди — предоставлены каждый сам себе, каждый отвечай сам за себя, каждый сам за себя страдай, справляйся — если можешь, если не можешь — пропадай!»9.
Деревня раздирается противоречиями, в ней идет классовая борьба, коштаны и кулаки-мироеды закабаляют тружеников крестьян, на смену власти помещика пришла власть денег, при которой «размывание середняка», «раскрестьянивание» пошло значительно быстрее (рис. 2-8).
«Коштаны и мироеды, — пишет Успенский, — властвуют над современной деревней. Коштан — человек, который живет на мирской «кошт»: мир его «коштует», кормит… Мироед ест мир тем, что норовит нравственно запугать, придавить. Ему мало, чтобы на него работали за долг, мало запутать человека из-за нужды и нажиться трудами: он еще желает держать в руках совесть деревенского человека»11.
В живых образах и ярких сценах Успенский показал быт и нравы тогдашней деревни — невежество, суеверие, дикость, самосуды, нищету, голод, пьянство. «У мужика были штаны в лохмотьях и дырьях, обнаруживающих голое тело, ноги у него были босиком. Девочка, которая была у него на руках, была так худа, желта, что показалась мне больною; белые волосы па ее головке были всклокочены, росли неровными прядями и носили следы весьма-таки заметной грязи»12.
С искренним сочувствием к трудовой деревне, с мучительной болью за ее горемычную жизнь пишет Успенский, когда отмечает крестьянские неполадки, мужицкую обездоленность. «Сколько в селе одних ребят, которые растут неграмотными, не умеют ни сосчитать, ни прочесть или написать письма… словом, не знают ровно ничего. Сколько в деревне нищих, убогих, калек, сирот, бездомных, случайно несчастных и оставленных на произвол судьбы?13 И это тем более обидно, что налицо «крестьянский ум, талант, мысль, вообще вся сила его природной даровитости... но все это, как на зло, загнано и действует в таком замкнутом кругу, практикуется над такими явлениями деревенской жизни, которые не имеют для насущных действительнейших интересов деревни либо совершенно никакого значения, либо имеют значение весьма отдаленное. Тем не менее, в этих случаях крестьянский ум работает, работает сильно и много, наблюдает всевозможные мелочи, знает и видит человека насквозь, не жалеет своей спины, рук, сил, стремится не обидеть, не обчесть человека»14.
Интересна девятая глава очерков. Разбирая народный рукописный лечебник, писатель правильно увидел в нем «необъятную массу неудовлетворенных, гнетущих народную жизнь печалей и забот», и тонко, остроумно показал социальную значимость этого, выходящего за пределы медицины, документа.
Правда о деревне, о мужике, о его жизни, показанная Успенским в своих произведениях, была для читателей 70-х годов большим событием. Хотя писатель много сделал неправильных выводов и не понимал всего значения «открытых» им экономических процессов деревенской жизни, все же его смелое, правдивое, авторитетное слово о народной жизни, которую он изучал по самарской деревне, имело значительные последствия. В.И. Ленин в своей работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?» дает следующую характеристику писателю: «Глеб Успенский одиноко стоял со своим скептицизмом, отвечая иронической улыбкой на общую иллюзию. Со своим превосходным знанием крестьянства и со своим громадным артистическим талантом, проникавшим до самой сути явлений, он не мог не видеть, что индивидуализм сделался основой экономических отношений не только между ростовщиком и должником, но между крестьянами вообще»15. На очерки «Из деревенского дневника» В.И. Ленин ссылается в своей работе «Развитие капитализма в России».
Впоследствии подпольная ленинская «Искра» в некрологе о писателе так определила значение Успенского: «Г.И. Успенский неизмеримо больше всех легальных писателей 70—80-х годов оказал влияние на ход нашего революционного движения… Его деревенские очерки 70-х годов, совпадая с личными впечатлениями ходивших в народ революционеров, содействовали крушению первоначального анархически бунтарского народничества... Социал-демократы всегда будут любить и читать Г. Успенского, как одного
из тех глубоко искренних наблюдателей и мыслителей, которые в силу своей великой правдивости помогают все большему и большему выяснению того единственного пути, который идет через социальную революцию пролетариата…»
Г.И. Успенский верил в могучую силу своего народа и в его светлое будущее. «Что ни говорите, — писал он,— а жизнь — идет! беспрерывно идет и идет!.. Я бы желал так распорядиться, чтобы жизнь шла… вперед. Чтобы вторник был лучше понедельника, чтобы сегодня было меньше зла, чем было вчера, чтобы завтра люди были умнее, добрее друг к другу, чем сегодня… Вот как должно быть по-моему».
К сожалению, осенью 1889 года у Успенского началось нервное расстройство, которое затем перешло в сумасшествие (прогрессивный паралич). Осенью 1892 года Успенский был помещён в Колмовскую больницу для душевнобольных в Новгороде, где и провёл последние годы своей жизни.
В Колмово Успенского посещал народник Н.С. Тютчев, о чём в литературной форме рассказывается в одном из эпизодов повести Ю. Давыдова «Вечера в Колмове».
Глеб Иванович Успенский скончался от паралича сердца 24 марта (по новому стилю 6 апреля) 1902 года в Колмовской больнице, и был похоронен в Петербурге на Волковом кладбище (рис. 9, 10).
Сноски
1 Г.И. Успенский, Соч., 1908, т. I, стр. 11.
2 Родная сестра известной революционерки Веры Засулич.
3 «Самарская газета», 1902, № 83.
4 Я.Л. Тейтель фигурирует в воспоминаниях Горького и в книге Гарина-Михайловского «В сутолоке провинциальной жизни». У него на квартире бывали многие писатели.
5 Г. И. Успенский в жизни. По воспоминаниям, переписке и документам. Изд. «Академия», 1935, стр. 573.
6 Г. Плеханов, Соч., 1924, т. X, стр. 15—16.
7 Г. Успенский, Соч., 1908, т. IV, стр. 124.
8 Там же, стр. 163.
9 Там же, стр. 114.
10 Г. Успенский, Соч., 1908, т. IV, стр. 112.
11 Там же, стр. 216.
12 Там же, стр. 106—107.
13 Там же, стр. 110.
14 Г. Успенский, Соч., 1908, т. IV, стр. 195.
15 В.И. Ленин, Соч., изд. 4-е, т. I, стр. 238.
При подготовке данной публикации были использованы материалы книги: К.А. Селиванов. Русские писатели в Самаре и Самарской губернии. Куйбышевское книжное издательство, 1953 год.
Просмотров: 7435