Шевченко Тарас Григорьевич

Его литературное наследие, центральную роль в котором играет поэзия, в частности сборник «Кобзарь», считается основой современной украинской литературы и во многом литературного украинского языка. Но при этом бо́льшая часть его прозы (повести, дневник, многие письма), а также некоторые стихотворения были написаны на русском языке, в связи с чем ряд исследователей относит творчество Шевченко, помимо украинской, также и к русской литературе. Самарцам было бы интересно знать, что в 1857 году Тарас Григорьевич Шевченко проплыл через наш город на пароходе по пути с военной службы в Оренбургском крае, о чем он оставил записи в своём дневнике (рис. 1).

Поэт из народа

Он родился 25 февраля (по новому стилю 9 марта) 1814 года в селе Моринцы Звенигородского уезда Киевской губернии в многодетной семье Григория Ивановича Шевченко, крепостного крестьянина помещика В.В. Энгельгардта, племянника князя Г.А. Потёмкина, унаследовавшего значительную часть его малороссийских владений.

Его предки с отцовской стороны происходили от некоего казака Андрея, который в начале XVIII века пришёл из Запорожской Сечи. Предки матери, Катерины Якимовны Бойко, были переселенцами из Прикарпатья.

До 9-летнего возраста Тарас был на попечении своей старшей сестры Екатерины, а когда Шевченко шёл 12-й год, умер его отец. С этого времени начинается тяжёлая кочевая жизнь беспризорного ребёнка: сначала прислуживал у дьячка-учителя, затем по окрестным сёлам у дьячков-маляров («богомазов», то есть художников-иконописцев). В школе дьячка-учителя Шевченко выучился грамоте, а у маляров познакомился с элементарными приёмами рисования.

К своему 16-летию, в 1829 году, он попал в число прислуги нового помещика П.В. Энгельгардта. Барин вскоре заметил способности Тараса и отдал его в обучение преподавателю Виленского университета портретисту Яну Рустему. В 1832 году Энгельгардт послал Шевченко в обучение к «разных живописных дел цеховому мастеру» Василию Ширяеву. Будучи помощником Ширяева, юноша участвовал в работе над росписями петербургского Большого театра (рис. 2).

В 1836 году в Санкт-Петербурге Шевченко познакомился со своим земляком, художником И.М. Сошенко, который затем представил Тараса конференц-секретарю Академии художеств В.И. Григоровичу, художникам А. Венецианову и К. Брюллову, поэту В. Жуковскому. Брюллов просил Сошенко сговориться с Энгельгардтом о цене выкупа за Шевченко, однако тогда помещик категорически отказался от этой сделки. Отказывался он и от предложений других представителей петербургской элиты. В итоге Шевченко удалось выкупить у его хозяина лишь в 1838 году, о чём он в автобиографии писал так:

«Сговорившись предварительно с моим помещиком, Жуковский просил Брюллова написать с него портрет, с целью разыграть его в частной лотерее. Великий Брюллов тотчас согласился, и портрет у него был готов. Жуковский, с помощью графа Виельгорского, устроил лотерею в 2500 рублей, и этой ценой была куплена моя свобода 22 апреля 1838 года» (рис. 3).

Годы с 1840 по 1846 стали лучшими в жизни Шевченко. В этот период расцвело его поэтическое дарование. В 1840 году под названием «Кобзарь» вышел небольшой сборник его стихотворений; в 1842 году вышли «Гайдамаки» — самое крупное его поэтическое произведение. В 1843 году Шевченко получил степень свободного художника. В первой половине 1840-х годов вышли «Перебе́ндя», «Тополя», «Катерина», «Наймичка», «Ху́сточка», «Кавказ» — крупные поэтические художественные произведения.

Политически неблагонадёжный

В 1846 году в Киеве Шевченко присоединился к сформировавшемуся тогда Кирилло-Мефодиевскому обществу, состоявшему из молодых людей, интересовавшихся развитием славянских народностей, в частности украинской. Но вскоре большинство участников этого кружка были арестованы, обвинены в создании политической организации и понесли разные наказания. И хотя следствие не смогло доказать причастность Шевченко к деятельности Кирилло-Мефодиевского общества, он был признан виновным «по собственным отдельным действиям». В докладе начальника Третьего отделения А.Ф. Орлова о нём говорилось следующее:

«Шевченко… сочинял стихи на малороссийском языке самого возмутительного содержания. В них он… с невероятною дерзостью изливал клеветы и желчь на особ императорского дома, забывая в них личных своих благодетелей. Сверх того, что все запрещенное увлекает молодость и людей со слабым характером, Шевченко приобрел между друзьями своими славу значительного малороссийского писателя, а потому стихи его вдвойне вредны и опасны». При этом, по мнению Белинского, больше всего досталось Шевченко за его поэму «Сон», содержащую сатиру на императора и императрицу.

В результате решением Третьего отделения, утверждённым собственноручно государем Николаем I, по рекрутской повинности Тарас Шевченко 30 мая 1847 года был определён на военную службу рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, размещавшийся в Оренбургском крае «под строжайшее наблюдение начальства» с запретом писать и рисовать.

По пути из Санкт-Петербурга на восток Шевченко проехал через Самару, о чем он в своём дневнике записал следующее: «Было начало июня. Путь в Оренбург лежал через Симбирск и Самару, которые так быстро промелькнули, что я едва успевал в них пообедать в какой-то харчевне, или, вернее сказать, в кабаке» (Шевченко Т.Г. Дневник. М., 1939, с. 165).

Для военной службы Шевченко направили в Орскую крепость, окрестности которой, по его словам, представляли собой «пустынное захолустье». При этом для него был очень тягостен запрет писать и рисовать, который не был снят до самого окончания службы. В 1848—1849 годах некоторое утешение дало ему участие в экспедиции по изучению Аральского моря. Здесь ему поручено было срисовывать для отчёта о поездке природные пейзажи и местные народные типы. Однако об этом стало известно в Петербурге, и тогда Шевченко отправили в новую пустынную трущобу — военное укрепление Новопетровское, с повторным запрещением рисовать. Здесь Шевченко находился с октября 1850 по август 1857 года, то есть до самого окончания службы (рис. 4).

Посещение Самары

Из ссылки Тарас Шевченко возвращался Волгой на пароходе «Князь Пожарский». По дороге поэт продолжал вести дневник на русском языке, аккуратно занося в него свои мысли и впечатления, и по этому дневнику указанный период его жизни вплоть до самой кончины теперь хорошо известен историкам. На дворе стоял сентябрь, и берега Волги, овеянные легендами о Степане Разине, привлекали Шевченко. «Ночи лунные, тихие, очаровательно поэтические ночи! Волга, как бесконечное зеркало…»

Перед Самарой Шевченко написал в дневнике следующее: «Берега Волги более и более изменяются, принимают вид однообразный и суровый. Плоские возвышенности правого берега покрыты лесом, большей частью дубовым. Кое-где изредка блестят белые стволы берез и серые, матовые стволы осины, древесный лист заметно желтеет. Температура воздуха изменяется, холодеет. Как бы она меня не захватила врасплох. Сегодня был первый утренник. Ноги прозябли. Нужно будет в Самаре купить коты и дубленый полушубок. Ничего не читаю и не рисую. Рисовать не дает машина своим неугомонным шумом и трепетаньем, а читать — ненаглядные берега Волги» (Шевченко Т.Г. Дневник. М., Художественная литература, 1965, с. 112-113).

Пароход пришел в Самару 6 сентября 1857 года. Записывая свои впечатления о городе, Шевченко подошел к нему как к городу купцов и чиновников, справедливо разглядев в облике тогдашней Самары черты николаевской эпохи с ее бездушной регламентацией, произволом и бескультурьем (рис. 5-9).

«6 сентября.

В 10 часов утра «Князь Пожарский» бросил якорь у набережной города Самары. Издали эта первой гильдии отроковица весьма и даже весьма неживописна. Я вышел на берег и пошел взглянуть поближе на эту чопорную юную купчиху и купить коты. На улице попался мне И. Явленский [родственник астраханского рыбопромышленника, хорошо знакомый поэту с детства – В.Е.], и мы сообща пустились созерцать город. Ровный, гладкий, набеленный, нафабренный, до тошноты однообразный город. Живой представитель царствования неудобозабываемого Николая Тормоза [одно из народных прозвищ императора Николая I – В.Е.].

Как из любопытства, так и вследствие вопиющего аппетита, это случилось часу около второго, и мы велели извозчику ехать к самому лучшему трактиру в городе, он и поехал, и привез нас к самому лучшему заведению, т. е. трактиру. Едва вступили мы на лестницу сего заведения, как оба в один голос проговорили: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», т.е. салом, гарью и всевозможной мерзостью. У нас однако ж хватило храбрости заказать себе котлеты, но, увы, не хватило терпения дождаться этих бесконечных котлет. Явленский бросил половому полтинник, ругнул маленько, на что тот молча с улыбкой поклонился, и мы вышли из заведения. Огромнейшая хлебная пристань на Волге, приволжский Новый Орлеан. О, Русь!

После мнимого завтрака мы поехали в лавки. В лавках, даже в лавочках, не оказалось такого товара, какой мне был необходим (коты), и мы отправились на пароход.

В капитанской каюте на полу увидел я измятый листок старого знакомца «Русского инвалида», поднял его и от нечего делать принялся читать фельетон. Там говорилось о китайских инсургентах и о том, какую речь произнес Гонг, предводитель инсургентов, перед штурмом Нанкина. Речь начинается так: «Бог идет с нами; что же смогут против нас демоны? Мандарины эти — жирный убойный скот, годный только в жертву нашему небесному отцу, высочайшему владыке, единому истинному богу». Скоро ли во всеуслышание можно будет сказать про русских бояр то же самое?

В Самаре живет богатый купец Светов, глава секты молокан. Правительство (кроткими мерами) заставляло его принять православие, но он, несмотря на кроткие меры, решительно отказался от православия и изъявил желание принять кальвинизм. На что, однако ж, правительство не изъявило своего желания и оставило его в покое, запретив ему и его секте торговать (одна из кротких мер)» (Шевченко Т.Г. Дневник. М., Художественная литература, 1965, с. 113-114).

Ночь на 7 сентября писатель провел на пароходе. В дневнике он отметил точную дату, когда пароход покинул Самару. А дальше в его дневнике следует описание берегов Волги в пределах Самарской губернии. Вот этот текст.

«7 сентября.

В 10 часов утра, при свежем норде с дождем и снегом, мы оставили Самару. От Самары вверх начинает подниматься левый берег Волги: это плоская возвышенность Жигулевских гор. Через два часа мы подошли к воротам Жигулевских гор. Это — ущелье, сузившее Волгу до одной версты; за горами, как за рамой, открылась нам новая, доселе не виданная панорама, испятнанная темно-синими полосами. Это — обитатель севера, сосновый лес. На первый план этой [панорамы] из-за ущелья, поросшего черным лесом, высунулась обнаженная отдельная гора. Это Царев курган; народное предание говорит, что Петр Первый, путешествуя по Волге, останавливался на этом месте и всходил на эту гору, вследствие чего она и получила название Царева кургана (рис. 10-12).

Гора эта своею формою и величиною напомнила мне такую же гору близ Звенигородки, Киевской губернии, в селе Гудзивци. И Гудзивскую гору, быть может, какой-нибудь помазанник-пройдоха освятил своим восшествием, но земляки мои как-то тупо сохраняют в своей памяти подобные освящения. Они (земляки мои) чуть ли не догадываются, что если царь взойдет на такую гору, то, верно, недаром, а уповательно для того, чтобы несытым оком окинуть окрестность, на которой (если он полководец) сколько в один прием можно убить верноподданных. А если он, боже сохрани, агроном, то это еще хуже, особенно если окрестность окажется бесплодною, то он высочайше повелит сделать ее плодоносною, и тогда потом и кровью крепостного утучнится бесплодный солончак. Земляки мои, верно, не без причины не освещают своей памятью подобных урочищ.

Не мог я дознаться, на каком народном предании основываясь, покойный князь Воронцов назвал в своих Мошнах гору обыкновенную Святославовою горою, с которой будто бы этот пьяный варяг-разбойник любовался на свою шайку, пенившую святой Днепр своими разбойничьими ладьями. Я думаю, это просто фантазия сиятельной башки, и ничего больше. Сиятельному англоману просто пожелалося украсить свой великолепный парк башнею вроде маяка; вот он и сочинил народное предание, приноровив его к местности, и аляповатую свою башню назвал башнею Святослава. А Михайло Грабовский (не в осуд будь сказано) чуть-чуть было документально не доказал народного предания о Святославовой горе.

Капитан наш — спасибо ему — догадался сегодня из своей каюты-ажур сделать посредством кошм каюту-темницу и учредил в ней чугунную печь, и я теперь буквально нахожусь в теплых объятиях друга.

Вот тебе и волжские комары, которых я так боялся.

8 сентября

Утро ясное, тихое, с морозцем. Левый берег Волги от самого Царева кургана заметно понижается, и сегодня рано я его увидел таким точно, как и до Самары: ровный, плоский, однообразный. Правый берег по-прежнему угрюмо возвышен и покрыт мелким лесом. Если бы и можно было рисовать, то совершенно рисовать нечего, кроме разве огромной расшивы, стоящей на якоре посредине Волги, как на зеркале.

Я рассчитывал, что казенные смотровые сапоги послужат мне, по крайней мере, до Москвы, а они и до Симбирска не дотянули, изменили, проклятые, то бишь казённые. Иван Никифорович Явленский заметил этот ущерб в моем весьма нещегольском костюме и предложил мне свои сапоги из числа запасных, за что я ему сердечно благодарен. Сапоги его пришлись мне по ноге, и я теперь щеголяю почти в новых сапогах, вдобавок на высоких каблуках, что мне не совсем нравится, но дареному коню в зубы не смотрят.

9 сентября

«Симбирск - вот видишь,

А неделю идешь».

Бурлацкая поговорка.

С восходом солнца далеко, на пологой возвышенности, упирающейся в Волгу, показался Симбирск, то есть несколько белых пятнышек неопределенной формы. Матрос вахтенный, указывая мне на беленькие пятнышки, проговорил бурлацкую поговорку, которую я тут же и записал. От Сенгилея до Симбирска 50 верст, и это пространство мы прошли не в продолжение недели, но в продолжение битых десяти часов. «Князь Пожарский» сегодня как-то особенно медленно двигался вперед. А может быть, мне это так показалось, потому что Симбирск не сходил с горизонта, в котором мне хотелось побывать засветло, взглянуть на монумент Карамзина. Симбирск же, вместо того чтобы приблизиться ко мне, он, увы, совершенно скрылся за непроницаемой завесой, сотканной из дождя и снега. Мерзость эта усиливалась, вечер быстро близился, и я терял надежду видеть на месте, видеть музу истории, которую я видел только в глине в мастерской незабвенного Ставассера. Чего я боялся, то и случилось. Едва к пяти часам «Князь» положил свой якорь у какой-то дощатой пристани, прочая декорация была закрыта дождем со снегом. Несмотря на все это, я решился выйти на берег. Черноземная моя родная грязь по колена, и ни одного извозчика. Промочивши в луже и грязи ноги, я возвратился, нельзя сказать благополучно, на пароход» (Шевченко Т.Г. Дневник. М., Художественная литература, 1965, с. 114-116).

Снова в Петербурге

Вернувшись в столицу, Шевченко всецело увлёкся поэзией и искусством. Попытки устроить семейный очаг, женившись на актрисе Пиуновой, а затем на крестьянках-служанках Харите и Лукерье, успеха у него так и не получили. Почти всё своё время, свободное от многочисленных литературных и художественных знакомств, званых обедов и вечеров, Шевченко отдавал гравировке. В 1859 году Шевченко побывал на Украине, после чего, представляя некоторые из своих гравюр на усмотрение совета Академии художеств, он просил удостоить его звания академика или задать программу на получение этого звания. В итоге совет постановил признать его «назначенным в академики и задать программу на звание академика по гравированию на меди». Степень академика по гравированию «в уважение искусства и познаний в художествах» Тарасу Шевченко была присуждена 2 сентября 1860 года (рис. 13).

Тарас Григорьевич Шевченко скончался в Санкт-Петербурге 26 февраля (по новому стилю 10 марта) 1861 года от водянки, вызванной, по мнению историка Н.И. Костомарова, «неумеренным употреблением горячих напитков». Правда, тот же Костомаров отмечал, что он не раз видел поэта пьющим, но всего лишь один раз пьяным.

Т.Г. Шевченко был похоронен сначала на Смоленском православном кладбище Санкт-Петербурга, но через 58 дней гроб с его прахом, в соответствии с завещанием поэта, перевезли на Украину и захоронили на Чернечьей горе возле города Канева (рис. 14).

Валерий ЕРОФЕЕВ.

Русские переводы

Кобзарь Тараса Шевченко. В переводе русских поэтов. / Под редакцией Н. В. Гербеля. 3-е изд. СПб., 1876.

Шевченко Т.Г. Собрание сочинений в пяти томах / Под ред. М. Рыльского и Н. Ушакова. Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1948—1949.

Т. 1. Стихотворения и поэмы. 1949. 474 с.

Т. 2. Стихотворения и поэмы в русских переводах. 1948. 425 с.

Т. 3. Русские повести. 1948. 466 с.

Т. 4. Русские повести. Драматические произведения. 1949. 497 с.

Т. 5. Автобиография. Дневник. 1949. 337 с.

Шевченко Т.Г. Кобзарь. Стихотворения и поэмы: перевод с украинского. Т. 124. Москва: Художественная литература, 1972. 655 с. (Библиотека всемирной литературы).

Список литературы

К—а Н. Шевченко Тарас Григорьевич // Русский биографический словарь в 25 томах. СПб.—М., 1896—1918.

Селиванов К.А. Русские писатели в Самаре и Самарской губернии. Куйбышевское книжное издательство, 1953 год.

Сумцов Н.Ф. Шевченко Тарас Григорьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Шевченко Т.Г. Дневник. М., Художественная литература, 1965.

Просмотров: 3370