Пожар, который тушили два года

Конец лета и осени 1987 года в Среднем Поволжье выдались на редкость дождливыми и ненастными. С самого начала августа в Куйбышеве не было ни одного сухого дня, и потому к началу сентября, то есть ко времени уборки корнеплодов, картофеля и масличных культур, в сельхозугодиях области сложилась крайне тяжелая обстановка. Из-за непрерывных дождей на картофельные и подсолнечные поля не могла пройти уборочная техника, и даже ручной сбор сельскохозяйственной продукции на раскисшем и вязком грунте был крайне затруднен. Мокрая погода той осени и спровоцировала грубые нарушения правил хранения собранной сельскохозяйственной продукции, что впоследствии стало причиной крупных пожаров на элеваторах Куйбышевской области (рис. 1-3).

Мокрая осень 1987 года

В этих условиях в сентябре-октябре 1987 года колхозы и совхозы области были вынуждены сдавать на хранение семена подсолнечника повышенной влажности. На элеваторах как раз для таких случаев предусмотрено сушильное оборудование: с его помощью изгоняется лишняя влага из принимаемой у аграриев продукции. Однако той роковой осенью по причине затяжных дождей элеваторные сушилки явно не справлялись со своей работой. В результате во многие государственные хранилища были засыпаны тысячи тонн семян подсолнечника с влажностью, вдвое-втрое превышающей установленные нормы.

Видимо, дождливой осенней порой 1987 года руководители элеваторов, замордованные, с одной стороны, необходимостью выполнять план по приемке выращенной продукции, а с другой – необычайно медленными темпами сушки поступающего из колхозов сырья, вольно или невольно были просто вынуждены закрывать глаза на многочисленные нарушения установленных стандартов.

К чему это в конце концов привело, легко мог догадаться любой хозяйственный крестьянин «допромышленной» эпохи. Ведь сотни и даже тысячи лет назад, когда еще и в помине не было элеваторов, любой мужик-хлеборороб прекрасно знал, что мокрое зерно, сваленное в кучу, рано или поздно начнет само собой разогреваться. А нынешний специалист-агрохимик об этих процессах скажет так: в условиях повышенных влажности, сорности и масличности в семенах многих сельхозкультур (особенно подсолнечника) начинаются необратимые физико-химические реакции, сопровождающиеся выделением тепла и легковоспламеняющихся газов – метана, водорода, окиси углерода и так далее. При этом тепла порой оказывается так много, что достаточно большое количество семян, да еще и запертое в замкнутом пространстве, через некоторое время может самовозгореться, а выделяющиеся при реакции газы при этом обязательно взорвутся. Последствия часто оказываются катастрофическими…

Вот что было записано в отчете, составленном по итогам работы комиссии Министерства хлебопродуктов СССР в нашей области в 1988 году:

«На элеваторах Куйбышевской области в осенне-зимний период 1987-1988 годов сложилась крайне пожаро- и взрывоопасная ситуация. Причиной этого явились грубые нарушения технологии при приемке, сушке и хранении семян подсолнечника.

В частности, 17 октября 1987 года возник пожар на сушилке Неприкского элеватора, 8 ноября – в зерносушилке Куйбышевского элеватора, 9-го ноября – в зерносушилке Безенчукского элеватора, с 11 ноября по 1 декабря – пять пожаров в зерносушилках Кинельского хлебоприемного предприятия. При этом пожар на Безенчукском элеваторе вызвал взрыв пылевоздушных и газовоздушных смесей в рабочем здании, что привело к человеческим жертвам…

Особенно сложная обстановка сложилась на Томыловском элеваторе, где в период с декабря 1987 по февраль 1988 года произошло более 30 случаев самовозгорания семян подсолнечника, шесть из которых закончились взрывами с разрушением наружных конструктивных элементов и человеческими жертвами…»

Первым из числа таких трагических инцидентов стал пожар на элеваторе, что находится в райцентре Безенчук. Сюда сдавали свою продукцию на хранение не только здешние хозяйства, но и ряда соседних районов – Красноармейского, Приволжского, Хворостянского и других. Это было довольно новое для того времени предприятие: Безенчукский элеватор был спроектирован Куйбышевским институтом «Промзернопроект» и введен в эксплуатацию в 1980 году.

Проект предусматривал, что в его шесть отдельных железобетонных хранилищ, называемых силосами, можно было в общей сложности засыпать 164 тысячи тонн сельскохозяйственной продукции. Каждый силос имел емкость от 25 до 27 тысяч тонн и высоту 41 метр. Рабочее здание элеватор поднималось над землей еще выше – на 57 метров. Согласно проекту, перед засыпкой на хранение семенной материал должен был пройти через одну из двух мощных сушилок, которые в течение 1986 и 1987 годов были реконструированы.

Однако уже после трагедии осенью 1987 года выяснилось, что во время работ по ремонту и реконструкции хранилищ и сушилок руководители элеватора крайне легкомысленно отнеслись к проблеме пожарной безопасности своего предприятия. В частности, на самых ответственных участках был отключен или вовсе разрушен противопожарный водопровод, после чего из семи имеющихся гидрантов в числе действующих остались только два, да и те были расположены на тупиковом участке.

Кроме того, ремонтники при попустительстве местной администрации вывели из строя пожарную насосную станцию, о чем не сообщили даже в ведомственную пожарную часть предприятия. А при реконструкции сушилок и самотечных трубопроводов, которая проводилась опять же без согласования с Госпожнадзором, в целях экономии средств не были установлены необходимые огнезащитные устройства, перегородки и фильтры. Каждое из этих и других нарушений является, в общем-то, мелочью, но, сложенные вместе, они в итоге и привели к катастрофе на элеваторе, которая произошла роковой осенью 1987 года.

В 1987-1989 годах заместитель начальника УПО УВД Куйбышевского облисполкома полковник внутренней службы Александр Васильевич Жарков как представитель УВД возглавлял оперативную группу по ликвидации аварийной ситуации на Томыловском элеваторе (рис. 4). Вот что он об этом рассказал:

- Изучением ситуации на этом элеваторе долгое время занимались ученые, академики и доктора наук из Москвы, специалисты из Министерства хлебопродуктов СССР, и так далее. От них мы впервые узнали, что аварийная ситуация, сложившаяся на Томыловском элеваторе, в своем роде уникальна. Оказывается, до того времени не только в СССР, но и нигде в мире пожарно-технические специалисты ни разу не занимались тушением таких громадных объемов семян подсолнечника, которые самовозгорелись непосредственно в элеваторных силосах. Просто до этого ни в одном элеваторе мира никто и никогда не допускал такого грубого нарушения технологии хранения сельхозпродукции. Ведь ни одна инструкция не предусматривает засыпки в бетонные силосы семян подсолнечника с 5-6-кратным превышением влажности против нормативов.

Своими силами справиться не смогли

Как уже было сказано выше, самый первый «тревожный звонок» той осенью прозвенел вовсе не на Томыловском, а на Безенчукском элеваторе. Все началось поздним вечером 9 ноября, когда около 23 часов старший смены Безенчукского элеватора В.Г. Ершов обнаружил загорание на второй сушилке. Подача солярки в топку и на вентиляторы была немедленно остановлена, и Ершов вместе с помощником принялись заливать пламя из огнетушителей. Через несколько минут им удалось укротить огонь, и сушилка вновь была запущена. Однако минут через 15-20 пожар на внутренних транспортёрах (на элеваторе их называют нориями) начался снова. Теперь загорание оказалось гораздо серьезнее. Несмотря на все усилия дежурного и операторов, самостоятельно погасить пламя им не удалось. И тогда в 23 часа 50 минут раздался тревожный сигнал в пожарной части (ПЧ) элеватора.

Из ведомственной ПЧ к сушилке тут же подъехала одна машина. Пожарные поливали наружную поверхность агрегата до тех пор, пока в автоцистерне не закончились имевшиеся две тонны воды, после чего машина поехала на заправку. Почему ведомственные пожарные это сделали – непонятно, так как два гидранта на элеваторе все-таки действовали, и хотя до них было довольно далеко, все-таки прокладка рукавной линии к очагу пожара – более надежный способ тушения, чем подвоз воды одной машиной. Так или иначе, но за то время, пока горящее зерно никто не тушил, огонь успел набрать силу. В результате в 0 часов 55 минут диспетчер элеватора сообщил о чрезвычайном происшествии в ППЧ-10 райцентра Безенчук.

В течение получаса безенчукские пожарные пытались справиться со стихией собственными силами, но в половине второго ночи были вынуждены вызвать на подмогу коллег из Чапаевска. Только после подъезда на место пожара дополнительных автоцистерн и автолестницы огонь начал отступать. И только после этого, по указанию прибывших на горящий Безенчукский элеватор чапаевских офицеров внутренней службы, были наконец-то проложены магистральные линии от гидрантов и пожарных водоемов. В 5 часов 5 минут утра было объявлено о ликвидации пожара.

Цена безалаберности – человеческая жизнь

Но тут оказалось, что развязка трагедии еще впереди. Когда в 8 часов прибывшие на смену рабочие элеватора начала выгрузку семян из аварийной сушилки, никто из руководителей элеватора не обратил внимания на то, что вместе с пылью и мусором из зерновых ворохов то тут, то там периодически пробивались струйки дыма. Следовательно, где-то под толстым слоем сырья еще прятались крохотные огоньки. Оставшиеся на поддежурстве огнеборцы по мере своих сил пытались подавить последние очаги возгораний, заливая их водой, однако, несмотря на это, процесс выгрузки так и не приостановили. В конце концов случилось непоправимое.

В 9 часов 32 минуты в силосе рабочей башни внезапно произошел мощнейший взрыв пылегазовоздушной смеси, отчего верхняя часть грандиозного сооружения разлетелась на мелкие куски. При этом с высоты 36 метров на землю рухнули две транспортные галереи, на одной из которых в тот момент со стволом находился пожарный ВПЧ-13 А.И. Лазарев, насмерть разбившийся при падении. Еще одним обломком конструкции придавило другого пожарного – ствольщика ППЧ-10 А.И. Колотилина, который во время взрыва находился в кабине автомашины. Хорошо еще, что кабина смягчила удар полуторатонного обломка, поэтому огнеборец отделался лишь переломами. Однако автоцистерна, спасшая жизнь человеку, из-за этого инцидента вышла из строя, Кроме того, была сильно повреждена и автолестница чапаевской ВПЧ-29.

Взрыв вызвал горение тлевших до этого ворохов зерна, скопившихся на нориях и в других местах сушилки элеватора, и в результате пожар вспыхнул с новой силой. Для руководства борьбой с огненной стихией из Куйбышева срочно выехало оперативная группа УПО во главе с заместителем начальника управления А.В. Жарковым. Для участия в тушении и разборе завалов на Безенчукский элеватор дополнительно были направлены два пожарных подразделения из Новокуйбышевска и группа слушателей (25 человек) из УПЧ областного учебного центра. Последние очаги тления на развалинах сушилки были подавлены лишь утром 11 ноября, и тогда же из-под обломков элеваторного силоса было, наконец, извлечено тело погибшего А.И. Лазарева.

Но и на этом трагедия Безенчукского элеватора, как выяснилось, вовсе не закончилась. Еще не было до конца потушено пламя между обломками злополучной зерносушилки и полуразрушенного бетонного хранилища, как все сильнее и сильнее начал валить дым из соседних, пока еще уцелевших, силосов элеваторной башни. Как потом выяснилось, причиной загорания семян в этих огромных емкостях стал занос в них искр вентиляторами из расположенного рядом очага пожара. Избежать этого не удалось по причине отсутствия огнезадерживающих устройств, которые здесь не были смонтированы во время упоминавшейся выше реконструкции. Со вторичными очагами огня в нетронутых аварией силосах пожарным удалось полностью справиться только к вечеру 13 ноября (рис. 5-7).

После ликвидации пожара на Безенчукском элеваторе здесь в течение месяца работала государственная комиссия. Были наказаны почти все руководители элеватора, а областная служба Госпожнадзора составила перечень из 22 нарушений на этом объекте, которые привели к трагедии, и выдала предписание срочно их устранить. Впрочем, дальнейшие обследования показали, что даже через год нарушения были ликвидированы менее чем наполовину.

Печальный рекорд Томыловского элеватора

Но вскоре выяснилось, что пожар на Безенчукском элеваторе – это лишь цветочки по сравнению с тем, что ждало огнеборцев на таком же объекте, расположенном у железнодорожной станции Томылово. В это трудно поверить, но изгонять огненную стихию, по-хозяйски обосновавшуюся в недрах Томыловского элеватора, куйбышевским пожарным пришлось… около двух лет. Последующее изучение архивных данных показало, что эта эпопея по продолжительности тушения оказалась самой долгой за всю историю областной противопожарной службы. А все началось, как уже было сказано, все той же мокрой и ненастной осенью 1987 года.

Томыловский элеватор был возведен в 1971-1974 годах, и на его территории в конце 1987 года находились рабочее здание высотой 47 метров и четыре силосных корпуса высотой 40 метров. В каждом из них насчитывалось по 240 отдельных железобетонных хранилищ (силосов) объемом по 270 кубометров. При этом отдельная камера-силос вмещала в себя до 170 тонн пшеницы, или до 80 тонн семян подсолнечника. На случай пожара на элеваторе в 1987 году имелось пожарное депо с автоцистерной, два больших (по 250 кубометров) и четыре малых (по 50 кубометров) пожарных водоема, а также два пожарных водопровода с шестью гидрантами.

Согласно официальным отчетам, осенью 1987 года в силоса Томыловского элеватора в общей сложности было засыпано на хранение 11 тысяч тонн семян подсолнечника. Но, как впоследствии было установлено министерской комиссией, 4029 тонн из этого количества, загруженные в 92 силоса, оказались некондиционными. Это означает, что данные партии семян были приняты элеватором вопреки установленным ГОСТам и инструкциям.

Например, министерские инструкции запрещают загружать в элеваторные силоса подсолнечные семечки, если их влажность превышает 7 процентов. А вот той дождливой осенью их сюда засыпали на хранение даже при влажности 33,4 процента, что является грубейшим нарушением всех действующих нормативов. Такие же жесткие требования ГОСТом предъявляются и к проценту содержания в таких семенах сорных примесей и масла (и того, и другого в них не должно быть более 5 процентов). Фактически же, как показало расследование, осенью 1987 года в хранилища Томыловского элеватора загружали продукцию, в которой сорность и масличность достигали 20 процентов.

Разумеется, упомянутые ГОСТы и инструкции для принимаемой на хранение сельхозпродукции были взяты не с потолка, а стали плодом многовекового опыта борьбы за урожай российского крестьянина-землепашца. Правильность этих народных выводов уже в наше время многократно подтвердили также и многолетние исследования ученых сельскохозяйственных институтов. И, конечно же, в числе других выстраданных в течение веков сельскохозяйственных правил было и такое: в условиях повышенных влажности, сорности и масличности семена многих сельхозкультур могут самовозгореться, а в замкнутом пространстве – даже взорваться. А что бывает в случаях, когда кто-то из-за собственной беспечности пренебрегает этой народной мудростью, зимой 1987-1988 годов на собственной, как говорится, шкуре в полной мере испытали работники Томыловского элеватора.

Прием семян подсолнечника на хранение от колхозов и совхозов здесь был завершен 30 октября. Конечно же, сушка семян до нужной кондиции в ходе приемки здесь велась, однако из-за их высокой влажности этот процесс шел очень медленно, требуя при этом гораздо больше топлива, чем выделялось элеватору на ту дождливую осень. Конечно же, результатом надежды на русский «авось» и стало самовозгорание семян в 92-х элеваторных силосах.

Взрывоопасный подсолнечник

Уже 14 ноября в силосах №№ 1509 и 1510 Томыловского элеватора было зафиксировано резкое повышение температуры, в связи с чем здешние работники тут же попытались разгрузить эти хранилища. Часть продукции через бункеры все-таки удалось высыпать, однако примерно половина хранящихся в силосах семян подсолнечника к тому моменту уже «спеклась» и образовала единый монолит, разбить который рабочим не удавалось даже с помощью ломов и лопат. К тому же в тот момент еще никто не знал, что раскрытие емкости сверху способствовало насыщению кислородом всего слоя хранящегося продукта, и это резко ускорило процессы окисления, вплотную приблизив семена к температурному порогу самовозгорания. В дальнейшем попытки очистить эти два силоса от семечек подсолнечника регулярно предпринимались и в течение последующих двух месяцев - до тех пор, пока 14 января их содержимое не вспыхнуло открытым пламенем.

Однако этот пожар в зернохранилищах Томыловского элеватора оказался далеко не первым. До указанного дня подобное уже происходило 22 декабря в силосе № 4404, но тогда пожар был сразу же потушен путем подачи в бетонную емкость воды и пены. В последующие дни декабря 1987 года и января 1988 года на элеваторе произошло еще более 30 возгораний - как в 4404-м, так и в других силосах всех четырех корпусов. Поскольку в тот критический момент все аварийные железобетонные хранилища уже не поддавались разгрузке снизу, через бункеры, пожарным каждый раз приходилось заливать сверху их водой и пеной, что, конечно же, на время сбивало пламя, но никак не могло остановить бурные процессы окисления, скрытно продолжавшиеся в толще семян. Между тем биохимикам известно, что такие процессы могут вызвать разогрев всей массы слежавшегося влажного продукта до нескольких сотен или даже до 1000 градусов.

Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что во второй половине января 1988 года аварийные хранилища Томыловского элеватора стали не только гореть, но и взрываться. В частности, 19 января в течение суток рабочие пытались через нижние люки разгрузить горящие силоса №№ 2507 и 2508, открыв в них задвижки и выколачивая из бункеров семена с помощью скребков. Однако лишь из второго силоса в подъехавшую машину высыпалась небольшая часть хранящейся здесь продукции. Одновременно из верхней части перечисленных выше бункеров, несмотря на тушение их водой, время от времени все равно выбивались языки пламени.

Кончилось все тем, что в 2 часа 20 минут ночи 20 января из обоих силосов внезапно вырвался столб черного дыма, а еще через несколько секунд на элеваторе прогремел мощный взрыв пылегазовоздушной смеси. Взрывной волной были наполовину разрушены бетонные стенки хранилищ, а также поврежден надсилосный транспортер. Правда, на этот раз обошлось без человеческих жертв.

В течение последующих десяти дней на элеваторе ежедневно горело до 10-12 силосов сразу, причем в некоторых из них периодически происходили взрывы, от которых во все стороны разлетались куски железобетонного корпуса и части стальных конструкций. А своей кульминации трагедия Томыловского элеватора достигла вечером 29 января, когда значительная его часть была разрушена несколькими взрывами, следовавшими один за другим.

Вечером этого дня одновременно запылали сразу шесть расположенных рядом силосов - №№ 3207, 3307, 3407, 3306, 3106, 3108. Сообщение о происшествии поступило в дежурную часть УПО УВД Куйбышевского облисполкома в 22 часа 56 минут. Тут же был объявлен пожар № 3 – высокой опасности. И вот под покровом ночи, кроме примчавшихся по тревоге пожарных частей Чапаевска, Новокуйбышевска и Безенчука, к борьбе огнем на элеваторе подключилась еще и ПЧ 11-го отряда из Куйбышева. Когда дополнительные силы огнеборцев прибыли к месту происшествия, в силосе № 3207 третьего корпуса произошел сильный взрыв, вслед за которым отсюда выбросило клубы черного дыма. Одновременно из всех шести аварийных хранилищ стало рваться пламя. Но из-за сильной задымленности без изолирующих противогазов подойти к третьему корпусу со стороны рабочего здания было невозможно.

В этот момент техник-технолог элеватора Захардяев и рабочие Ополев и Разумов решили сходить на разведку к горящему корпусу, чтобы узнать, есть ли к нему подход через надсилосный этаж. Через рабочее здание они поднялись на крышу четвертого корпуса, откуда Захардяев и Ополев, используя веревки и монтажные пояса, при страховке их Разумовым проникли в надсилосный этаж. Они обследовали его не более пяти минут, когда около 0 часов 20 минут ночи со страшной силой взорвались сразу шесть силосов третьего корпуса.

Буйство стихии оказалось настолько мощным, что часть надсилосного этажа, обращенную непосредственно к зданию, в одно мгновение срезало, словно ножом. При этом находящиеся в самом эпицентре катастрофы Захардяев и Ополев погибли практически мгновенно. Взрыв также разорвал пополам третий корпус, и в его средней части осталась зияющая пробоина. Кроме того, от сильнейшего взрывного удара вниз обрушились почти все подходящие к корпусу трубопроводы, транспортеры и металлоконструкции.

Но этим события роковой ночи не ограничились: в 1 час 20 минут ночи, всего через час после гибели работников элеватора, плюс ко всему взорвались еще и силосы №№ 1510 и 1610 первого корпуса. В железобетонной стене громадного здания появилась еще одна рваная рана. Хотя в этот раз от взрыва никто не пострадал, тем не менее руководители штаба пожаротушения решили, что две смерти за одну ночь – это слишком много. Поэтому огнеборцам и рабочим элеватора, занятым на тушении пожара, поступила команда: своей головой больше не рисковать, а борьбу со стихией отложить до наступления утра.

Но и рассвет не принес людям особого облегчения. В течение всего наступившего дня, 30 января, а также большинства последующих дней пламя периодически вспыхивало то в одном, то в другом силосе элеватора. Кроме того, в силосах то и дело раздавались слабые или сильные хлопки - это воспламенялись струи газов, выходящих из-под слоя слежавшейся сельхозпродукции. Попытки же тушения пламени водой или пеной особых результатов по-прежнему не приносили. Хотя в результате обильного полива огонь в том или ином аварийном силосе ненадолго затихал, спокойствие здесь продолжалось лишь короткое время. Через несколько часов пламя вырывалось отсюда уже с новой силой, и поэтому любая вылазка пожарных к очагу загорания всякий раз была сопряжена с риском их гибели при очередном непредсказуемом взрыве (рис. 8-10).

«Возникало ощущение неправдоподобности происходящего…»

Вот что рассказывал о событиях той трагической ночи полковник А.В. Жарков, в то время - заместитель начальника областного УПО:

- В ночь на 30 января 1988 года, когда на элеваторе произошел очередной мощный взрыв, в первое время никто не знал, погибли ушедшие на осмотр корпуса рабочие или же все-таки остались живы. Поэтому буквально через несколько минут после трагедии около полуразрушенного корпуса уже собрались родственники погибших, жившие в соседнем поселке, всего в какой-то в сотне метров от места трагедии. Среди них были матери и жены этих рабочих, которые стали рыдать и плакать, умоляя пожарных сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти их сыновей и мужей. При этом женщины кричали, что они лежат раненые под завалами и просят о помощи, и будто бы они даже слышали их голоса.

Как руководитель оперативной группы я понимал, что в этой ситуации я не имею права рисковать жизнями своих подчиненных, и потому пойти на обследование места взрыва и на поиски пропавших решил идти я сам. С собой я согласился взять только подполковника Владимира Сергеевича Любкина, начальника отдела УГПС, которого хорошо знал по совместной боевой работе в условиях различных ЧП. Хотя со мной готовы были идти начальник 11-го ОГПС Чапаевска подполковник Николай Петрович Будорин и его помощники, я им отказал, потому что незачем было рисковать жизнями стольких людей сразу.

На четвертом силосном корпусе, который меньше всего пострадал от взрывов, сохранилась вертикальная металлическая пожарная лестница. Поэтому мы предположили, что в случае, если пострадавшие остались живы, то путь к рабочей башне, от которой они пришли, наверняка оказался разрушенным уже в момент взрыва. Поэтому у них не было другого пути для спуска на землю, кроме как по этим чудом сохранившимся ступенькам.

К четвертому корпусу мы подогнали 30-метровую автолестницу, но даже при такой высоте она достала только до половины стены здания. Мы с Любкиным поднялись по ней, сколько было возможно, а остальную часть пути, до отметки 52 метра, нам пришлось преодолевать по той самой вертикальной пожарной лестнице, которая шла по стене элеватора и не имела ни поручней, ни каких-либо ограждений.

Стояла глубокая ночь – стрелки на циферблате, кажется, приближались к двум часам. Ветра не чувствовалось, но еще с вечера ударил крепкий мороз, и держаться на обледеневшей металлической лестнице было очень непросто. Голоса людей и шум машин остались где-то далеко внизу, огни Чапаевска и поселка работников элеватора сливались со светом редких звезд, а слева от нас полыхало зарево горящего третьего корпуса элеватора. Одним словом, поневоле возникало ощущение какой-то неправдоподобности происходящего. Но когда до вершины здания оставалось всего каких-то несколько метров, стало видно, что верхняя часть здания, а также лестница, по которой мы поднимались, покорежены взрывом, и потому создавалось впечатление, что вся эта масса в любой момент может обрушиться вместе с нами.

Это зрелище в один миг вернуло нас в реальность. Я вдруг почувствовал, что лишь с большим трудом могу оторвать руки от металлических ступенек. Пальцы в перчатках меня не слушались, вопреки моей воле мертвой хваткой вцепляясь в лестницу. Это взыграло чувство самосохранения, которое у любого человека в иные мгновения его жизни порой оказывается сильнее разума. Нет, страха перед высотой или перед ожидающей впереди неизвестностью у меня в тот момент не было, однако было четкое ощущение смертельной опасности, исходящей от места катастрофы.

Немного переведя дух, мы решили все-таки продолжить подъем, все время подбадривая друг друга. В конце концов переломив себя, мы добрались до металлической площадки, расположенной перед дверью, что вела в надсилосный этаж. Ползком пробравшись через эту дверь внутрь корпуса, мы наконец-то смогли прийти в себя и отдышаться.

Перед нами предстала безрадостная картина: развороченная взрывом верхняя часть третьего корпуса, размером с половину футбольного поля, была целиком охвачена пламенем – это горели разлетевшиеся вокруг остатки зерна и семян подсолнечника. Сверху разрушенный корпус напоминал пылающий кратер вулкана, конусом уходящий вниз, и из него во все стороны торчали обломки железобетона, покореженные металлоконструкции, трубы, стальная арматура, части элеваторных транспортеров и так далее. Мы сразу поняли, что у рабочих элеватора, конечно же, не было никаких шансов уцелеть в этом аду. Тем не менее мы детально обследовали крышу четвертого корпуса, а также часть полуразрушенного третьего корпуса, куда все-таки смогли пробраться по самой кромке огненного кратера. Никаких признаков живых существ мы, к сожалению, здесь не обнаружили.

Обратный путь вниз по обледенелым металлическим ступенькам нам с Любкиным в тот момент казался совершенно невозможным. Поэтому мы решили попробовать спуститься каким-нибудь другим путем. Нам удалось добраться до рабочей башни, которая оказалось почти не тронутой взрывом, но была сильно задымлена. По обычной маршевой лестнице, задыхаясь в дыму, мы сбежали вниз, и только на свежем воздухе наконец-то смогли откашляться. Когда мы вышли к своим коллегам, они уже стали за нас беспокоиться – как же это так, двое представителей УГПС влезли на верхушку элеватор и пропали. Оказалось, что мы в общей сложности отсутствовали около сорока минут, хотя для нас эти минуты пролетели как одно мгновение, зато оставшимся внизу они показались вечностью.

Мы сообщили родственникам рабочих, что никого из живых найти не удалось, и рассказали им, что сейчас творится в разрушенном третьем корпусе. Наш рассказ вызвал у матерей и жен новую волну плача и рыданий. Тем не менее они понимали: мы сделали все, что было в наших силах, и никаких претензий родственники нам не высказывали. А тела двоих погибших пожарные нашли только через три дня, под завалами, среди полусгоревших семян подсолнечника.

Пламя заливали жидким азотом

К 1 февраля 1988 года обстановка на Томыловском элеваторе складывалась, мягко говоря, плачевно. Из 92 силосов, в которые осенью были засыпаны семена подсолнечника, к этому времени удалось полностью разгрузить лишь 22. Еще 11 силосов в тот момент уже были полностью или частично разрушены взрывами, в семи других бетонных хранилищах шло активное и неконтролируемое горение продукта, а в 49 силосах ситуация все еще балансировала на опасной черте: температура в них к этому времени поднялась до 300-400 градусов. Это еще не порог воспламенения, но такая температура очень близко подходит к тому критическому рубежу, за которым, как знают биохимики, начинаются наиболее бурные процессы окисления органики с последующим выделением горючих газов и их воспламенением…

В начале февраля вопрос о ликвидации масштабной и комплексной аварии на Томыловском элеваторе был вынесен на совместное заседание руководства Куйбышевского обкома КПСС и облисполкома. На него, кроме первых руководителей областного уровня, были также приглашены представители профильных министерств из Москвы, а также столичные профессора и академики по биохимии, органической химии и пожарному делу. После резкой критики в адрес областного управления хлебопродуктов собравшиеся заслушали различные предложения специалистов о способах борьбы с огненной стихией. В конце концов остановились на так называемом методе флегматизации, предложенном московскими академиками. Согласно этому методу, содержимое тлеющих силосов на элеваторе нужно было заливать смесью из пены и «сухого льда», то есть замороженной углекислоты. После этого предполагалось сразу же подавать в бункеры жидкий или газообразный азот, который мог бы вытеснить из хранилища кислород - и тем самым остановить процесс горения всей толщи семян подсолнечника.

К реализации этого плана приступили уже через пару дней. От жидкого азота после нескольких неудачных попыток уже вскоре пришлось отказаться: выяснилось, что вязкость этой жидкости, имевшей температуру минус 190 градусов, слишком велика для того, чтобы ее закачивать внутрь силосов через пожарные рукава. По этой причине жидкий азот попросту забивал неприспособленные для этой операции шланги, и потому в течение целого часа в бункер удавалось подать не более 30-40 литров криогенной смеси. К тому же резинотканевые рукава от соприкосновения с жидким азотом мгновенно становились хрупкими и быстро рвались сразу во многих местах…

Более удачным оказался метод флегматизации, сочетающий подачу в силос газообразного азота снизу, а углекислоты – сверху. Однако тут же выяснилось, что для закачки азота в бетонные емкости необходимо пробурить глубокие отверстия через всю толщу слежавшегося продукта. Поэтому у специалистов почти месяц ушел на разработку оптимальной технологии бурения, на изготовление соответствующего бурильного устройства и инструментов, а затем – и на их испытания. Но в конце концов все технические трудности остались позади, и после ряда пробных бурений испытателям удалось-таки остановить процесс окисления семян в нескольких силосах. Казалось бы, метод борьбы с затаившейся в недрах элеватора огненной стихией все-таки найден, о чем разработчики и руководители пожаротушения уже собирались доложить вышестоящему начальству, но в этот момент все карты им спутал… очередной взрыв.

Он прогремел в силосах №№ 2501 и 2601 в 4 часа 20 минут утра 27 февраля, спустя 9 часов после успешной работы по их флегматизации и последующей частичной разгрузке. Взрыв почти полностью разрушил эти железобетонные емкости, а также надсилосные перекрытия на всем этаже. Расследование этого инцидента показало, что уже после разгрузки силосов их наглухо закрыли – и по этой причине в бетонном мешке вновь скопились горючие газы, перетекшие сюда из соседних, еще не обработанных хранилищ. В итоге в тот момент, когда температура внутри силоса из-за разогрева стенки приблизилась к 1000 градусам, эта воздушно-газовая смесь взорвалась. А поскольку в дальнейшем нельзя было предсказать, где именно и при каких условиях взрывоопасные газы смогут скопиться вновь, решением совместной комиссии Куйбышевского обкома КПСС, облисполкома и Министерства хлебопродуктов СССР все дальнейшие работы на Томыловском элеваторе были приостановлены до лучших времен.

Само собой ничего не случается

В течение последующих двух месяцев одно из крупнейших в области зернохранилищ было фактически предоставлено самому себе. Хозяева элеватора, то есть руководители областного управления хлебопродуктов, старались больше не предпринимать никаких активных действий по ликвидации аварии, целиком положившись на естественный ход событий. Мол, мы в этой ситуации просто не в состоянии сделать что-либо сверх того, что уже сделано, и потому нам остается лишь ждать, когда через несколько месяцев в силосах с некондиционными семенами подсолнечника не сгорит все, что может гореть. Лишь тогда, по мысли управленцев, этот многомесячный пожар в чреве Томыловского элеватора прекратится сам собой…

Одним словом, получилось так, что в течение указанных месяцев крайними в этой ситуации оказались пожарные. В условиях, когда областное управление хлебопродуктов фактически самоустранилось от всякой работы по борьбе с последствиями собственной осенней безалаберности, руководство УПО УВД облисполкома было вынуждено ежедневно держать у аварийного объекта несколько дежурных подразделений. Хорошо еще, что в течение марта и апреля 1988 года ничего особенного на элеваторе не происходило: лишь в отдельных силосах регулярно наблюдалось выделение дыма, а иногда – и языки пламени. Когда сводки о таких «незначительных» происшествиях передавались в управление хлебопродуктов, его руководители всячески успокаивали огнеборцев. Мол, ничего страшного на элеваторе не случилось, идет процесс выгорания продукта, и он, по нашим расчетам, уже к маю должен завершиться сам собой.

Такой же вывод сделала и государственная комиссия Министерства хлебопродуктов СССР, которая обследовала Томыловский элеватор в течение 16-20 апреля 1988 года. Осмотрев многометровое хранилище, высокие чиновники заявили, что неконтролируемый процесс тления и горения семян подсолнечника здесь закончится чуть ли не в ближайшие дни, и потому, скорее всего, уже в конце мая можно будет приступать о разгрузке всех силосов и капитальному ремонту элеватора. Успокоив этими заявлениями в первую очередь самих себя, члены высокой комиссии отбыли в Москву.

Однако в первых числах мая, когда в Куйбышевской области резко потеплело, события на станции Томылово вновь прибрели непредсказуемый оборот. Из-за весенней жары процессы окисления семян подсолнечника в недрах хранилищ пошли ускоренными темпами. В результате дежурившие у аварийного объекта пожарные расчеты стали с тревогой отмечать, что дымление в корпусах элеватора заметно усилилось. А когда 7 мая полуразрушенное здание стали исследовать с помощью тепловизора, то руководители УПО и вовсе схватились за голову: стены корпусов элеватора во многих точках оказались нагретыми до 80-100 градусов. Это могло означать лишь одно: внутри элеватора опять началось активное горение семян, и потому здесь, как и четыре месяца назад, вновь возникла угроза серьезного пожара и серии мощных взрывов.

Попытка представителей УПО обратить внимание на этот факт руководителей областного управления хлебопродуктов долгое время успеха не имела. Но уже через несколько дней чиновникам все же пришлось вспомнить об аварийном объекте: в 14 часов 10 мая 1988 года в дежурную часть УПО УВД облисполкома поступило экстренное сообщение о сильном пожаре на Томыловском элеваторе. По области вновь прозвучал сигнал о пожаре № 3 – высокой опасности (рис. 11).

Как вскоре выяснилось, в этот час на аварийном объекте почти одновременно загорелось сразу несколько силосов в первом и втором корпусах. Несмотря на усилия дежурных подразделений огнеборцев, уже через полчаса огонь ушел в подсилосный этаж, где скопились продукты разложения семян подсолнечника, и вскоре «красный петух» выбрался и в рабочие помещения элеватора. Здесь, как и во всех остальных корпусах высотного здания, борьбу с огнем сильно осложняли полуразрушенные в течение последнего полугода лестницы, обвалившиеся технологические конструкции и трубопроводы, а также многочисленные железобетонные обломки взорвавшихся еще зимой силосов. И хотя в тушении приняли участие более 20 пожарных расчетов, пламя все равно упорно продолжало распространяться по всему элеватору.

К 18 часам вечера 10 мая в здании уже горели все четыре нории, а еще через 40 минут огонь охватил целиком все норийные шахты и технологические трубопроводы. К 19 часам ярко полыхало уже все остальное оборудование рабочего здания, а также элеваторный пункт приема автомашин. В 19 часов 45 минут на объекте загорелись также зерносушилка, пылесборники и циклоны. Далее по технологическим коммуникациям огонь устремился в бункера и силоса рабочего здания элеватора, и уже вскоре в нем фактически не осталось ни единого уголка, куда бы не заглянула огненная стихия.

Борьба пожарных с подобным «неконтролируемым выгоранием» некондиционного сырья на Томыловском элеваторе продолжалась более двух суток - вплоть до второй половины дня 12 мая, когда им с огромным трудом удалось обуздать распространение огня по рабочей башне. К утру 13 мая здесь продолжалось лишь горение зерна в трех бункерах и девяти оперативных силосах. После этого представители управления хлебопродуктов, издалека наблюдавшие за борьбой пожарных с огненной стихией, вновь заявили, что оставшиеся силоса тушить более не следует и опять нужно лишь дождаться, когда семена в них выгорят до конца.

Артиллерия против элеватора

В связи с новым обострением ситуации вокруг Томыловского элеватора 18 мая 1988 года в Министерстве хлебопродуктов СССР прошло представительное совещание, где вновь рассматривались методы и способы ликвидации затянувшейся аварии. О степени обеспокоенности Москвы обстановкой на станции Томылово говорит хотя краткий перечень некоторых участников этого мероприятия. Председательствовал на совещании заместитель министра хлебопродуктов Ю.П. Ковалев, а участие в нем принимали председатель Куйбышевского облисполкома В.А. Погодин, начальник УПО УВД Куйбышевского облисполкома А.К. Карпов, заместитель начальника гражданской обороны СССР генерал-полковник А.Я. Ряхов, главный эксперт по химическому оружию Министерства обороны СССР академик, генерал-лейтенант А.Д. Кунцевич, директор института химической физики академик АН СССР Ю.А. Буслаев, и еще около полутора десятков чиновников и ученых союзного масштаба.

После бурного обсуждения были отвергнуты самые экзотические, а также чересчур кардинальные методы по ликвидации аварии. Например, некоторые горячие головы из числа докторов наук и академиков предлагали подорвать полуразрушенные элеваторные башни тротиловым зарядом, так как их устойчивость в тот момент уже находилась на грани возможного. Некоторые высокопоставленные военные чины предлагали… расстрелять горящие силоса из артиллерийских орудий, чтобы сквозь пробоины из железобетонного бункера в атмосферу свободно выходили взрывоопасные продукты разложения семян – метан, водород, окись углерода и так далее. Наконец, отдельные ученые даже рассматривали возможность применения робототехники для ликвидации аварии и её последствий. По мнению таких специалистов, телеуправляемый робот, снабженный температурными датчиками, наверняка оказался бы способен проникнуть в самый отдаленный уголок завала или горящего бункера, а затем, изучив сложившуюся в нем обстановку, доставить в очаг пожара необходимые средства тушения. Впрочем, это предложение, как и некоторые другие, были отвергнуты как малоэффективные и дорогостоящие.

В конце концов высокая комиссия в качестве основного метода ликвидации аварии на Томыловском элеваторе остановилась… все на той же флегматизации тлеющих и горящих силосов с помощью газообразного азота и твердой углекислоты. Но теперь на эту операцию, в отличие от апрельской атаки, ликвидаторам выделили немалые средства на выгрузку семян подсолнечника, проса, пшеницы и других сельхозкультур из тех элеваторных силосов, которые в тот момент еще не затронула авария, и где продукция пока еще сохранила свои кондиционные качества. Были отпущены также деньги на приобретение и изготовление необходимого оборудования, на закупку в нужных количествах химических компонентов – азота, углекислоты, и еще на многие другие нужды. Но самое главное - для защиты от возможных взрывов комиссия обязала областное управление хлебопродуктов соорудить у корпусов элеватора железобетонные укрытия, за которыми и должен был находиться весь персонал ликвидационной партии во время работ по флегматизации аварийных силосов. Завершение же подготовительных работ и сооружение всех укрытий властям области предписывалось обеспечить уже к концу июня 1988 года. Однако в реальности все перечисленные выше операции на Томыловском элеваторе смогли начаться лишь глубокой осенью.

Вот что о дальнейших событиях рассказал полковник А.В. Жарков:

- В течение весны и начала лета 1988 года пожарные находились на элеваторе практически постоянно. Однако тушением силосов с семечками мы почти не занимались, потому что даже подходить к ним было слишком опасно из-за возможности новых взрывов. По указанию министерства хлебопродуктов из-за своего непредсказуемого нрава элеватор был предоставлен сам себе и до следующего лета он фактически медленно умирал, выгорая изнутри. Пожарные лишь следили, чтобы пламя не вышло за пределы огороженной площадки. А когда к концу июня 1988 года необходимость в существовании оперативной группы УВД отпала, я вообще перестал появляться на станции Томылово. Ежедневные дежурства на объекте были возложены на Чапаевский гарнизон пожарной охраны. Лишь осенью 1988 года мне снова пришлось проезжать через Чапаевск, и я заехал на элеватор, чтобы узнать, как здесь обстоят дела. К тому времени возгораний здесь стало гораздо меньше, однако из некоторых силосов по-прежнему шел дым. Рабочие элеватора, соблюдая технику безопасности, стремились выгрузить продукцию из уцелевших силосов, а я осмотрел зону разрушений. Везде валялись обломки полуразрушенных конструкций, а на тех участках элеваторного корпуса, которые затронуло бушующее пламя, я увидел не бетонные стены, а лишь их стальной скелет из арматуры. Оказалось, что температура в зоне пожара достигала таких величин, что в пламени разрушался даже бетон, теряя свою несущую способность. Громадные бетонные плиты начинали крошиться, и в результате на местах, где еще недавно стояли железобетонные конструкции, оставался один лишь металлический каркас.

Вплоть до лета 1989 года на аварийном объекте продолжалась нудная каждодневная работа. При этом здесь как минимум раз в неделю то и дело неожиданно возникали опасные ситуации: в силосах вдруг начинался быстрый саморазогрев, а из-под толщи слежавшихся семян шли клубы дыма и пробивались языки пламени. В таких случаях работы немедленно прекращались – и рабочие бросались к укрытиям. Тем не менее новых взрывов и человеческих жертв удалось избежать. Постепенно уцелевшие элеваторные силосы один за другим разгружались от хранящейся здесь продукции, а в других, где происходило тление или горение семян, бурильные установки вскрывали спекшуюся толщу, чтобы потом азотно-углекислотной атакой вытеснить отсюда взрывоопасные воздушно-газовые смеси. Только после этого в хранилище могли спуститься рабочие в противогазах, которые разбивали плотную массу ломами и кирками.

Все ликвидационные работы на Томыловском элеваторе были в основном завершены к осени 1989 года, как раз ко времени закладки нового урожая. Однако о какой-либо эксплуатации полуразрушенного предприятия не могло быть и речи. Министерство хлебопродуктов СССР той осенью прислало на элеватор очередную комиссию, которая сделала неутешительный вывод: дешевле будет построить новый элеватор на прежнем месте, чем восстанавливать и реконструировать старый. По некоторым сведениям, вопрос о выделении средств на такое строительство должен был рассматриваться в правительстве СССР в 1990 году. Но тогда этому помешала кризисная экономическая ситуация в стране, а в следующем году – распад Советского Союза.

Жертвы плановой экономики

В январе 1989 года в Куйбышевском областном суде под председательством судьи Г.А. Пахомова начался процесс по уголовному делу о разрушении Томыловского элеватора в результате его неправильной эксплуатации. На скамье подсудимых оказалось трое недавних руководителей областного масштаба, напрямую причастных к этой истории. В их числе – бывший директор многострадального элеватора 52-летний Анатолий Солодовников (в момент начала суда он уже устроился простым инженером в Чапаевскую УТЭП), бывший начальник управления хлебопродуктов Куйбышевского облисполкома 70-летний Николай Бардин (тогда перед судом он предстал уже в качестве пенсионера), а также бывший заместитель начальника этого управления 60-летний Виктор Рогачев (к началу процесса он был переведен на должность руководителя группы НОТ управления «Куйбышевхлебопродукт»). Кроме увольнения с руководящих должностей, все подсудимые еще в период следствия были, как водится, исключены из рядов КПСС.

Всем троим было предъявлено обвинение по ст. 172 УК РСФСР (халатность), а Бардину и Рогачеву – еще и по ст. 170 (злоупотребление служебным положением). При этом следствие и суд установили, что 13 октября 1987 года Солодовников получил письменное разрешение за подписью Бардина о приемке на элеватор в виде исключения 4 тысяч тонн семян подсолнечника влажностью до 25 процентов (но не больше!), и еще 2,1 тысячи тонн так называемых дефектных семян. При этом Солодовникову было строго указано, что непомерно влажную продукцию он обязан направить на сушилки первоочередным порядком, чтобы в кратчайшие сроки довести содержание в них воды до нормативных 7 процентов, и лишь после этого засыпать в бетонные силосы. Казалось бы, ничего криминального в таком письме не содержалось, но именно этот документ, как потом выяснилось, фактически дал старт многочисленным технологическим нарушениям на Томыловском элеваторе.

Как же отреагировал Солодовников на указание своего непосредственного начальника? Оказывается, письмо Бардина поступило к нему в очень напряженный момент, когда директор элеватора фактически оказался между молотом и наковальней. С одной стороны, на него давили руководители колхозов и совхозов, у которых срывался план сдачи выращенной продукции, и они буквально на коленях умоляли директора принять мокрый подсолнечник. Но при этом с другой стороны над Солодовниковым дамокловым мечом висели ведомственные инструкции, категорически запрещавшие засыпать в хранилища непомерно влажное сырье. В этой ситуации директор элеватора поневоле воспринял письмо Бардина как спасательный круг, который давал возможность и ему, и колхозам выполнить-таки план по приемке-сдаче государству сельскохозяйственной продукции…

Но, как это у нас всегда бывает, в деле приема некондиционного подсолнечника Солодовников откровенно перегнул палку. Как установило следствие, в нарушение указаний начальства и вопреки нормативным инструкциям по его указанию на элеватор принимались семена с влажностью свыше 25 процентов (в отдельных случаях – даже с 35-40 процентами влаги!). Всего такой продукции сюда поступило 1543 тонны, и еще 3089 тонн дефектного подсолнечника, то есть в полтора раза больше разрешенной квоты.

Неудивительно, что для сушки непомерно мокрых семечек элеватору не хватило заранее запасенного топлива, да и времени на эту операцию нужно была тратить в два раза больше, чем положено. Поэтому Солодовников, по его собственным показаниям, в октябре 1987 года он несколько раз обращался лично к Бардину и к его заместителю Рогачеву и просьбой увеличить лимит на топливо, но каждый раз получал отказ. Кончилось все тем, что замордованный обстоятельствами Солодовников стал откровенно закрывать глаза даже на самые грубые технологические нарушения, о которых говорилось выше – например, на то, что в элеваторные силосы засыпался подсолнечник с влажностью свыше 25 процентов, а иногда – даже до 33 процентов, то есть в 4-5 раз (!) больше нормы. Чем все это закончилось, читателю уже известно.

А вот со стороны Бардина и Рогачева основная вина выразилась не только в том, что в самый тяжелый момент они отказали своему подчиненному в помощи, но еще и в откровенном искажении отчетности. Как установили следствие и суд, в январе 1988 года Рогачев подготовил, а Бардин подписал годовой отчет для Министерства хлебопродуктов СССР, в котором содержались красивые цифры о перевыполнении плана заготовок всеми элеваторами области, в том числе и Томыловским. А вот о том, что в зернохранилищах нашего края в течение всей осени грубо нарушалась технология, а в начале и середине зимы бушевали пожары и гремели взрывы, первые лица управления хлебопродуктов почему-то забыли упомянуть.

На основании собранных доказательств все трое бывших руководителей были признаны виновными в халатности, повлекшей тяжкие последствия, в том числе и гибель людей, а Бардин и Рогачев – еще и в должностном подлоге. В связи с этим все получили поровну – по два года лишения свободы условно с испытательным сроком в два года. Кассационные жалобы осужденных Верховным судом СССР были оставлены без изменения (рис. 12-14).

Таким оказался финал этой весьма необычной истории. Впрочем, бывалые управленцы, работавшие в государственных структурах еще во времена СССР, считают, что Солодовников, Бардин и Рогачев под давлением обстоятельств (в данном случае - неблагоприятных погодных условий) были просто вынуждены действовать именно так, а не иначе. При этом, несмотря на погоду, они по своей должности и под угрозой ее потери все равно должны были выполнить государственный план, который в то время считался законом для любого руководителя. Стало быть, они всего лишь стали жертвами плановой экономики, существовавшей в те годы в нашей стране.

Валерий ЕРОФЕЕВ.

Литература

Ерофеев В.В. 2002. Четыре жизни полковника Жаркова. – В сб. «Вехи огненной Самара: от крепости до наших дней». Том 3. Самара, изд-во «НТЦ», 2002, стр. 16-25.

Ерофеев В.В. 2002. Пожар, который продолжался два года. - В сб. «Вехи огненной Самара: от крепости до наших дней». Том 3. Самара, изд-во «НТЦ», 2002, стр. 236-259.

Просмотров: 9347