СКГУ и Самарлаг. 1937 год

Международные события года

26 апреля 1937 года несколько групп самолётов германского легиона «Кондор» в ходе бомбардировки примерно с 16.30 по 18.45 почти до основания разрушили город Гернику, исторический и культурный центр Страны Басков (Испания). Основной ударной силой легиона были машины Юнкерс Ю-52 и Мессершмит Bf-109, которые сбросили на город 50- и 250-килограммовые бомбы, а также зажигательные снаряды общим весом не менее 40 тонн. Всего в городе в тот момент проживало 3700 жителей, а также находился гарнизон республиканской армии. Самолёты уничтожали пулемётным огнём и солдат, и гражданских лиц. В тот день погибло от 200 до 250 человек непосредственно во время бомбардировки, а затем ещё не менее 600 человек от ранений и пожаров. Позже франкисты обосновали бомбардировку Герники тем, что в городе находились три завода, в том числе по производству авиабомб. Также их пропаганда утверждала, что город был подожжён самими республиканцами в рамках тактики «выжженной земли». В июле 1937 года художник Пабло Пикассо впервые выставил для общественности свою знаменитую картину «Герника», в которой этот город предстал как символ варварского уничтожения мирных жителей и исторических памятников.

6 мая 1937 года в 19 часов 25 минут в Лейкхорсте (штат Нью-Джерси, США) потерпел катастрофу германский дирижабль «Гинденбург», в то время - крупнейший в мире (длина 245 метров, диаметр 41,2 метров, объём водорода в баллонах 200 тысяч кубометров). Воздушное судно было сдано в эксплуатацию всего за год до трагедии и стазу же стало символом новой гитлеровской Германии. В тот печальный день «Гинденбург» подошёл к причальной мачте в Лейкхорсте и начал закрепляться на ней. На борту в этот момент находилось 97 человек: 36 членов экипажа и 61 пассажир. По официальной версии, в это время из-за повреждения баллонов произошла утечка водорода в 4-м и 5-м газовых отсеках, а из-за атмосферной электризации между частями корпуса и оболочкой проскочила искра, которая воспламенила воздушно-водородную смесь. Огромный дирижабль полностью сгорел всего за 34 секунды, а его гондола и остатки корпуса рухнули за землю. Взрыв был слышен на расстоянии пятнадцати миль. В результате трагедии погибло 35 человек на борту дирижабля (13 пассажиров и 22 члена экипажа) и был убит ещё один рабочий на земле, однако 62 человека всё же сумели спастись. Катастрофа «Гинденбурга» стала началом конца эры дирижаблей и заставила инженеров полностью отказаться от использования водорода в летательных аппаратах легче воздуха.

7 июля 1937 года началась Вторая японо-китайская война. В тот день солдаты японской Гарнизонной армии обстреляли роту китайских войск, охранявших мост Лугоу, находившийся в южном пригороде Пекина на пограничной реке Юндинхэ, под предлогом того, что китайцы якобы захватили в плен японского солдата. Этот инцидент стал спусковым крючком для начала полномасштабной войны, несмотря на то, что оба государства периодически вели между собой боевые действия ещё с 1931 года, когда произошло японское вторжение в Маньчжурию (также известное как «Мукденский инцидент») и образование марионеточного государства Маньчжоу-Го. А война, начавшаяся в июле 1937 года, стала закономерным результатом курса Японии на политическое и военное господство в Китае, чтобы поставить под свой контроль огромные сырьевые ресурсы этой страны. Китайская армия была вооружена и обучена гораздо хуже, чем японская, и потому закономерно, что японцы в июле - августе заняли Пекин и Тяньцзин, а к концу 1937 года весь северный Китай оказался захвачен армиями страны Восходящего солнца. Японская оккупация Китая продолжалась до сентября 1945 года, то есть до конца Второй мировой войны.

19 июля 1937 года в Мюнхене (Германия) в здании галереи в парке Хофгартен открылась выставка «Дегенеративное искусство», на которой было представлено около 650 произведений художников, чьё творчество не вписывалось в генеральную линию нацистской партии. Среди отвергнутых авторов были, в частности, Отто Дикс, Василий Кандинский, Эль Лисицкий, Марк Шагал, Макс Эрнст, Алексей фон Явленский и другие. Зрительскому интересу к выставке не помешало (а, может быть, и способствовало) то, что нацисты сочетали работы «дегенеративных» художников с рисунками умалишенных и фотографиями уродов. Открытию экспозиции предшествовала масштабная операция по чистке в немецком изобразительном искусстве, завершившаяся конфискацией 16 тысяч полотен. После окончания «дегенеративной» выставки 20 марта 1939 года во дворе пожарной части района Кройцберг в Берлине были сожжены 1004 картины и 3825 графических работ. Впоследствии акции сожжения повторялись ещё не раз. Однако позже стало известно, что далеко не все «дегенеративные» произведения были уничтожены. В соответствии с секретным решением Гитлера агенты нацистов за границей обменяли некоторые шедевры на картины старых мастеров, а ещё 125 работ «в целях пополнения валютой партийной кассы» впоследствии через подставных лиц были проданы на аукционе в Швейцарии.

21 декабря 1937 года в Голливуде прошла премьера первого в истории цветного полнометражного (83 минуты) мультипликационного фильма студии Уолта Диснея «Белоснежка и семь гномов» с полностью озвученной анимацией. Это была экранизация знаменитой немецкой сказки братьев Гримм о Белоснежке, жившей в замке со злой мачехой-королевой, которая очень гордилась своей красотой. Узнав от волшебного зеркальца, что Белоснежка стала самой прекрасной девушкой на свете, завистница решила погубить прелестную падчерицу, и приказала своему придворному охотнику отвести её в самый дальний лес. Но бедная девушка не погибла в лесу, а наоборот, встретила там настоящих друзей — забавных семерых гномов: Профессора, Ворчуна, Весельчака, Скромника, Чихоню, Соню и Молчуна. Но злая мачеха, узнав, что Белоснежка не погибла, под видом странницы пришла в домик гномов и даёт девушке отравленное яблоко, от которого та засыпает вечным сном. В конце концов её будит своим поцелуем прекрасный принц, который забирает девушку в свой дворец, и они там живут долго и счастливо. Фильм «Белоснежка и семь гномов» в 1938 году получил восемь Оскаров, и только в США его посмотрели свыше 100 миллионов человек. В СССР этот мультфильм впервые был показан только в 1955 году.

Российские события года

23 января 1937 года в Москве начался второй открытый судебный процесс, его официальное название – «Процесс параллельного антисоветского троцкистского центра». На скамье подсудимых находились 17 обвиняемыми, в том числе крупнейшие в недавнем прошлом партийные и государственные деятели Ю.Л. Пятаков, К.Б. Радек, Г.Я. Сокольников, Л.П. Серебряков и другие, в недавнем прошлом – лидеры и активные участники оппозиции, критиковавшие Сталина и линию партии. Все они обвинялись в измене Родине, шпионаже в пользу иностранных разведок, диверсиях и вредительстве, подготовке террористических актов, и всё это они якобы делали «по указаниям находящегося за границей Троцкого». Обвинение требовало для всех подсудимых высшую меру наказания, однако к расстрелу были осуждены «всего лишь» 13 человек. Радека, Сокольникова и В.В. Арнольда приговорили к 10 годам, а М.С. Строилова к 8 годам тюремного заключения. Тем не менее в мае 1939 года Радек и Сокольников были убиты в тюрьмах, а Строилова и Арнольда расстреляли в сентябре 1941 года в числе 170 заключённых Орловской тюрьмы по заочному приговору Военной коллегии Верховного суда СССР, вынесенному в соответствии с подписанным Сталиным решением Государственного Комитета Обороны. Все подсудимые - участники «Параллельного антисоветского троцкистского центра» были реабилитированы Верховным судом СССР в 1988 году за отсутствием в их действиях состава преступления.

5 февраля 1937 года в газете «Комсомольская правда» было опубликовано письмо молодой работницы одной из строек Хабаровска, жены красного командира Валентины Хетагуровой, в котором содержался призыв к советским девушкам переселяться на Дальний Восток. Письмо было связано с ненормальной демографической ситуацией в этом крае, где в то время женщин было очень мало (в среднем 1 женщина приходилась на 300 мужчин). На этот призыв откликнулись тысячи девушек со всего СССР, и только в период с 23 по 27 марта 1937 года в адрес Валентины Хетагуровой пришло 1770 писем. Возникшее по её призыву движение получило название «хетагуровского», а его участницы - «хетагуровок». Уже 8 апреля 1937 года из Москвы в Хабаровск отправился первый поезд с «хетагуровками», а в ноябре того же года бюро Далькрайкома ВКП (б) вынесло специальное решение «О хетагуровском движении девушек в ДВК», в котором говорилось: «Призыв комсомолки Хетагуровой вызвал во всей стране движение десятков тысяч любящих свою Родину девушек-комсомолок и молодежи, изъявивших горячее желание работать на Дальнем Востоке как в области развития и освоения величайших природных богатств края, так и в области укрепления его обороноспособности». Всего же к осени 1937 года на Дальний Восток прибыло свыше 11500 комсомолок, многие из которых приступили к работе на важнейших стройках края, а также нашли здесь своё личное счастье.

6 июня 1937 года начала свою работу первая в мире советская полярная научно-исследовательская дрейфующая станция «Северный полюс». Ответственным за подготовку этой экспедиции был назначен руководитель Главсевморпути О.Ю. Шмидт. 21 мая посадку на «вершине планеты» совершил флагман экспедиции самолёт АНТ-6, пилотом которого был Герой Советского Союза М.В. Водопьянов. 25 мая этой же точки достиг самолёт В.С. Молокова, позже здесь же сели экипажи А.Д. Алексеева и И.П. Мазурука. В течение нескольких дней шла подготовка станции к работе, и в это время здесь находилось около 45 человек, в том числе О.Ю. Шмидт. 6 июня состоялся прощальный митинг и начался отлёт самолётов обратно на материк. На льдине остались руководитель станции «Северный полюс» Иван Дмитриевич Папанин, гидролог Петр Петрович Ширшов, метеоролог и геофизик Евгений Константинович Фёдоров и радист Эрнст Теодорович Кренкель. Впоследствии в течение 9 месяцев дрейфа (274 дня) льдина со станцией прошла более 2000 км и была вынесена в Гренландское море. Когда она уже находилась на грани полного разрушения, 19 февраля 1938 года в нескольких десятках километров от берегов Гренландии четвёрку зимовщиков сняли ледокольные пароходы «Таймыр» и «Мурман». Всем четверым полярникам, а также лётчикам, доставившим экспедицию на Северный полюс, были присвоены звания Героев Советского Союза.

18 июня 1937 года начался первый беспосадочный перелёт через Северный полюс из Москвы в Ванкувер (штат Вашингтон, США) самолёта АНТ-25 с экипажем в составе Валерия Чкалова, Георгия Байдукова и Александр Белякова. Протяжённость маршрута составила 9130 км (8504 километра — по прямой), в том числе 5900 км — над океанами, длительность нахождения в воздухе — 63 часа 16 минут. Воздушный бросок экипажа Чкалова из СССР в США стал первым из серии межконтинентальных полётов советской авиации 1937 года. Менее чем через месяц, 12 июля, стартовал следующий беспосадочный перелёт по тому же маршруту. Экипаж самолета АНТ-25 в составе Михаила Громова, Андрея Юмашева и Сергея Данилина приземлился через 62 часа 17 минут у городка Сан-Джасинто (штат Калифорния) на границе с Мексикой, установив новый мировой рекорд дальности – 10248 км по прямой (в том числе 5500 км над океанами) и 11500 км по ломаной линии. Экипаж мог бы продолжать полёт и дальше, но у него не было разрешения на пересечение американо-мексиканской границы. Ещё через месяц, 12 августа 1937 года, из Москвы через Северный полюс в Фэрбенкс (США) вылетел самолёт ДБ-А с экипажем из шести человек, пилотируемый Героем Советского Союза Сигизмундом Леваневским. Однако через несколько часов с борта самолёта пришла радиограмма об отказе крайнего правого двигателя, а затем, когда он пролетал над Северным полюсом, связь с экипажем прервалась. Последующие его поиски на территории СССР, США и в океане никаких результатов не принесли. В связи с этим экипаж Леваневского был объявлен пропавшим без вести.

31 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП (б) утвердило секретный приказ НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Это было практическое воплощение слов И.В. Сталина, сказанных им 3 марта 1937 года на Пленуме ЦК ВКП (б): «По мере укрепления основ социализма классовая борьба обостряется». Ныне историки считают, что Большой террор начался именно с этого приказа, и он вовсе не был самодеятельностью главы НКВД Н.И. Ежова, а был инициирован Политбюро и проходил под полным его контролем. В списке контингента, подлежащего репрессиям, первыми стояли «кулаки», и только потом шли бывшие члены «антисоветских» партий, троцкисты, священники, бывшие белогвардейцы, уголовники и так далее. На местах проведение репрессий поручалось Особым Тройкам, в состав которых входили председатель областного управления НКВД, секретарь областного комитета ВКП (б) и областной прокурор. Всего в соответствии с приказом № 00447 в период с августа 1937 по ноябрь 1938 года в СССР было осуждено не менее 818 тысяч человек, из которых расстреляно не менее 436 тысяч. Лишь через год и четыре месяца руководству страны стало понятно, что репрессии зашли слишком далеко, и действие упомянутого приказа было отменено. В декабре 1938 года глава НКВД Н.И. Ежов «за своё чрезмерное усердие» был арестован и вскоре расстрелян, а на его место назначен Л.П. Берия.

Самарские события года

23 января 1937 года распоряжением № 17 по Куйбышевскому краевому управлению по делам искусств был образован Куйбышевский художественный музей. Его основой стал художественный отдел краеведческого музея, который в свою очередь был создан благодаря переданной в его владение богатой коллекции самарского художника Константина Павловича Головкина, в основном собранной им ещё в дореволюционный период. Однако после образования художественного музея в январе 1937 года властями не был решён вопрос с помещением, поэтому в течение полутора лет он располагался в одном здании с Куйбышевским музеем краеведения. И только летом 1938 года художественный музей переехал в только что открывшееся здание Дворца культуры на площади Куйбышева, где он получил собственное помещение. После подготовки экспозиции приказом директора от 28 февраля 1939 года музей открылся для посетителей. В период с 1958 по 2005 год директором Куйбышевского (впоследствии Самарского) художественного музея была Аннета Яковлевна Басс, сыгравшая огромную роль в формировании его коллекций, особенно на рубеже XX–XXI веков. В частности, в 1953 году, рискуя собственной карьерой, она спасла от уничтожения коллекцию русского авангарда из 440 полотен. В дальнейшем Басс занималась восполнением явных пробелов в собрании музея, в том числе расширяла отделы русского искусства XVIII и первой половины XIX века. Ныне Самарский художественный музей занимает бывшее здание Волжско-Камского банка на улице Куйбышева в областном центре.

26 мая 1937 года в Куйбышеве в штабном вагоне был арестован только что назначенный командующий ПриВО маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский, пробывший на указанном посту в течение всего лишь пять дней. После этого в Москве 9-11 июня проходил судебный процесс по так называемому «делу антисоветской троцкистской военной организации». В числе обвиняемых, кроме М.Н. Тухачевского, также были командармы 1-го ранга И.Э. Якир и И.П. Уборевич и, командарм 2-го ранга А.И. Корк, комкоры Р.П. Эйдеман, В.К. Путна, Б.П. Фельдман и В.М. Примаков. Армейский комиссар 1-го ранга Я.Б. Гамарник застрелился 31 мая в предчувствии неизбежного ареста. Список предъявленных им обвинений включал передачу в 1932—1935 годах представителям германского Генштаба секретных сведений военного характера; разработку в 1935 году подробного оперативного плана поражения Красной Армии на основных направлениях наступления германской и польской армий; подготовку террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП (б) и советского правительства; подготовку плана вооружённого «захвата Кремля» и ареста руководителей ЦК ВКП (б) и советского правительства. Все подсудимые были приговорены к смертной казни и в ночь на 12 июня расстреляны. Определением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 31 января 1957 года все осуждённые по «делу Тухачевского» были реабилитированы за отсутствием в их действиях состава преступления.

4 сентября 1937 года в Куйбышев на теплоходе «Михаил Калинин» прибыл прославленный советский лётчик Валерий Чкалов. В наш город он заехал сразу по окончании правительственных торжеств, которые проходили в Москве и Горьком. По словам самого лётчика, он хотел приехать в Куйбышев незаметно, чтобы погостить у своей тёти Клавдии Георгиевны Попковой, но сделать это ему так и не удалось. Как писала газета «Волжская коммуна», «…с утра город жил радостным ожиданием: из Горького приезжает Чкалов… Задолго до прихода парохода на дебаркадер, украшенный приветственными лозунгами, стали стекаться делегации фабрик и заводов, представители общественных организаций. Трудящиеся Куйбышева пришли сюда, чтобы достойно встретить славного сталинского питомца, который вместе со своими отважными товарищами по воле народа и партии по маршруту, начертанному Сталиным, совершил беспримерный в истории беспосадочный перелет из Москвы в Соединенные Штаты Америки». Чкалов в своём выступлении на стихийном митинге сказал: «Нет ничего лучше, чем отдавать себя на благо нашей великой родины, на благо народа. Мы счастливы тем, что нам первым удалось проложить путь из СССР через Северный полюс в Соединенные Штаты Америки. Никакие трудности не могли остановить нас, ибо со сталинской путевкой ни останавливаться, ни сворачивать никуда нельзя». А вечером того же дня он побывал в драмтеатре на спектакле «Варвары» по пьесе Горького, после чего состоялась его дружеская встреча с коллективом театра. В последующие дни Чкалов посетил школу № 13 и ряд предприятий, а затем выступил на собрании, организованном в его честь военнослужащими ПриВО.

15 декабря 1937 года, в вечернее время, в детских яслях № 1 Куйбышевского горздравотдела загорелась сажа в печном дымоходе. Прибывший отряд пожарных под командованием начальника Киргизова, затушив дымоход, осмотрел чердачное помещение (как оказалось, невнимательно), а затем уехал. Однако около 2 часов 30 минут ночи из-за оставшегося скрытого очага огня в дет-яслях начал гореть потолок. Дежурившие в это время сестра Петрова и няня Соловьёва поддались панике, не позвонили вовремя по линии «01», а лишь вытащили из помещения собственных детей и стали звать на помощь. Пожарных вызвал лишь случайно оказавшийся рядом жилец соседнего дома Вдовин, который после звонка, разбив окно, начал выносить детей из горящего помещения. Прибывшая пожарная команда под руководством всё того же Киргизова закончила спасение и потушила пламя, однако к тому моменту 9 детей в возрасте до трёх лет уже задохнулись в дыму. Решением народного суда Петрова и Соловьёва по ст. 111 УК РСФСР (ненадлежащее выполнение служебных обязанностей) были приговорены к трём годам лишения свободы каждая, не присутствовавшая на месте происшествия заведующая дет-яслями Геометрова за невыполнение правил пожарной безопасности по той же статье получила два года заключения. К этому же сроку был приговорён и начальник пожарной команды Киргизов, который недостаточно внимательно осмотрел помещение после первого тушения.

Главное самарское событие года

10 августа 1937 года вышло в свет постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) «О строительстве Куйбышевского гидроузла и гидроузлов на р. Каме». Согласно этому документу, плотина гидроэлектростанции должна была перекрыть Волгу в районе Жигулёвских ворот, в самом узком месте в среднем течении реки. Для реализации этого постановления в составе ГУЛАГ НКВД СССР была образована специализированная структура - Управление строительства Куйбышевского гидроузла (СКГУ), а при нём - Самарский исправительно-трудовой лагерь (Самарлаг). Однако по ряду организационных и финансовых причин это решение СНК СССР и ЦК ВКП (б) не было реализовано, и в 1940 году строительство ГЭС в Жигулёвских воротах было законсервировано, а затем и вовсе отменено.

Усиление классовой борьбы

В июне 1937 года по воле руководства правящей в то время коммунистической партии в Советском Союзе были развернуты беспрецедентные по своим масштабам массовые репрессии властей по отношению к собственному народу, которые были теоретически обоснованы в сталинском произведении «Краткий курс истории ВКП (б)».

Самая кровавая волна этих репрессий, пришедшаяся на 1937-1938 годы и впоследствии получившая название «ежовщины», громадным и беспощадным катком промчалась и по тогдашней Куйбышевской области. Как известно, значительная часть приговоров, в первую очередь расстрельных, тогда выносилась особыми внесудебными органами – так называемыми «тройками». Однако немалая доля уголовных дел по действовавшей в то время ст. 58 УК РСФСР (контрреволюционная деятельность) в те же месяцы рассматривалась и спецколлегией Куйбышевского областного суда. Гриф секретности с этих документов начал сниматься еще в 90-е годы ХХ века, и к настоящему времени данная процедура в основном уже завершена.

Безусловно, волна массовых репрессий 1937 года возникла отнюдь не на пустом месте. Началом резкого поворота с рыночных реформ НЭПа на политику жесткого государственного планирования историки ныне считают принятый большевистской партией в 1927 году курс на широкомасштабную индустриализацию страны, на массовую коллективизацию и обобществление крестьянских хозяйств, что быстро привело к сворачиванию кооперативного движения, ставшего в советское время пасынком колхозно-совхозной экономики. Вольные кооператоры в сельском хозяйстве с самого начала НЭПа давно не устраивали верхушку ВКП (б), где в то время все более и более чувствовалась концентрация всей власти в руках И.В. Сталина (рис. 1). К середине 20-х годов он в целом завершил разгром левой партийной оппозиции во главе с Л.Д. Троцким (рис. 2), а 2-19 декабря 1927 года по инициативе Сталина состоялся XV съезд ВКП (б), взявший курс на коллективизацию сельского хозяйства.

Еще более накалилась ситуация после очередного пленума ЦК ВКП (б), состоявшегося 10-17 ноября 1929 года, на котором было принято решение об ускорении темпов коллективизации. Одновременно в «правом» уклоне был обвинен Н.И. Бухарин (рис. 3), которого вывели из состава Политбюро. До этого 30 сентября 1929 года Бухарин опубликовал в «Правде» статью «Заметки экономиста». В ней он выступал за соблюдение экономического равновесия между промышленностью и сельским хозяйством, а также подвергал критике сторонников ускоренной индустриализации и коллективизации. Эта публикация фактически выносила на всенародное обсуждение конфликт между «правыми» и Сталиным. Чем этот конфликт закончился для Бухарина, теперь известно всем.

Как итог проводимой компартией политики было принято постановление ЦК, ЦИК и СНК от 30 января 1930 года «О ликвидации кулачества как класса». После этого в стране сразу же началась широкомасштабная борьба с зажиточным крестьянством, в результате чего были репрессированы и сосланы в Сибирь и на север миллионы кулаков и членов их семей. Однако эта кампания изобиловала многочисленными перегибами, когда ярлык кулака приклеивался тысячам и десяткам тысяч середняков, а то и вовсе бедняков, которых тоже лишали имущества и ссылали на Соловки.

Но своеобразным «спусковым механизмом», по-настоящему развязавшим властям руки для массовых репрессий, стало убийство С.М. Кирова в Ленинграде 1 декабря 1934 года (рис. 4). Хотя сейчас известно, что это преступление совершил мелкий советский служащий Николаев на почве ревности к своей жене, с которой Киров имел отношения, тем не менее Сталин и его окружение сразу же воспользовались подвернувшимся им шансом, чтобы обвинить в убийстве Кирова «уклонистов и оппортунистов», и на этом основании во весь голос заявить о необходимости усиления классовой борьбы на данном этапе построения социалистического общества.

В последующие два года в СССР один за другим прошли громкие судебные процессы по делам видных деятелей коммунистической партии, которых признали врагами народа и вскоре после вынесения приговоров расстреляли. В стране в это время проходили организованные «сверху» митинги и демонстрации, на которых граждане гневно клеймили «фашистские шайки» и требовали для них сурового наказания (рис. 5). Отсюда было уже совсем недалеко до массовой чистки не только партийной верхушки, но и всего советского народа, из которого предполагалось «выжечь каленым железом» каждого, кто был хоть в чем-то не согласен с курсом ВКП (б), ведущей страну к светлому будущему – к коммунизму.

В сентябре 1936 года по личному распоряжению Сталина был арестован Генрих Ягода (рис. 6) – руководитель Народного комиссариата внутренних дел (НКВД). К этому времени он уже слишком много знал о закулисных играх высшего руководства страны, и плюс к тому погряз, как бы сейчас сказали, в коррупционных связях. Но самый главный промах Ягоды состоял в другом: к определенному моменту он стал вдруг чувствовать себя слишком уж независимой фигурой в партии и в государстве.

Такого «вождь всех народов», конечно же, простить ему не смог, и потому с 26 сентября 1936 года НКВД возглавил Николай Ежов (рис. 7), которого за небольшой рост в народе уже скоро стали называть не иначе, как «кровавый карлик». Именно на период «ежовского» руководства НКВД пришелся самый страшный период репрессий, во время которого в стране, по разным данным, было расстреляно от 400 тысяч до миллиона человек, и еще свыше трех миллионов оказались в лагерях, порой по откровенно пустым и надуманным обвинениям.

По оценкам специалистов, только в Куйбышевской области (в границах того времени) в период «ежовщины» было расстреляно не менее 10 тысяч человек. Впрочем, статистические данные о жертвах репрессий 1937-1938 годов на территории Куйбышевской (Самарской) области по сей день остаются очень неполными и противоречивыми, в основном из-за того, что к нынешнему дню рассекречены далеко не все материалы, касающиеся органов внесудебной расправы того времени. Стоит лишь отметить, что эта волна репрессий в значительной степени коснулась и самых верхних эшелонов власти нашей области.

Так, в августе 1937 года по приговору «тройки» был арестован и впоследствии расстрелян В.П. Шубриков (рис. 8), который до марта 1937 года работал первым секретарем Куйбышевского обкома ВКП (б), а после был переведен на партийную работу в Сибирь. Та же участь вскоре постигла председателя облисполкома Г.Т. Полбицына (рис. 9), второго секретаря Куйбышевского обкома ВКП (б) А.А. Левина, председателя облКК-РКИ П.Н. Клюева, прокурора области Н.П. Жалнина, секретаря обкома ВЛКСМ Л.А. Блюмкина, командующего войсками ПриВО П.Е. Дыбенко и его заместителя И.С. Кутякова. А еще раньше, в мае 1937 года, в штабном вагоне на станции Куйбышев был арестован и впоследствии расстрелян предыдущий командующий ПриВО М.Н. Тухачевский, успевший прослужить на указанном посту всего лишь в течение пяти дней.

Однако не следует думать, что под каток репрессий в 1937 году попадали только высокопоставленные руководители. Нет, вопреки этому весьма распространенному мнению, в то время в «ежовых рукавицах» оказались также десятки и сотни тысяч самых простых людей – рабочих, колхозников, учащихся, мелких служащих. Их не спасало даже пролетарское и крестьянское происхождение, наличие нескольких детей и заслуги перед обществом. Подавляющее большинство людей в то время получало сроки заключения от 3 до 10 лет по части 10 пресловутой 58-статьи, карающей за «контрреволюционную агитацию и пропаганду», после чего отправлялись «на стройки коммунизма», поскольку в те времена при каждом более-менее крупном возводимом промышленном или энергетическом объекте обязательно открывалось одно из многочисленных подразделений ГУЛАГа.

Как ГЭС напугала архиерея

В годы перестройки мы вдруг с ужасом обнаружили, что на протяжении десятилетий в стране победившего социализма существовал целый «архипелаг ГУЛАГ» с громадным количеством заключённых - самых настоящих советских рабов. Сейчас это явление называют одним из главных парадоксов советской истории: оказывается, свободное общество будущего тогдашние коммунистические лидеры пытались построить за счет рабского подневольного труда, на который они по своей прихоти обрекли немалую часть собственного народа. А на практике это выглядело так: рядом с любым крупным объектом, возводимым в соответствии с пятилетними планами, всегда создавался очередной лагерный пункт, огороженный высоким забором с колючей проволокой.

Конечно же, не миновала чаша сия и Самарскую область. Многим известно, что в 30-х–50-х годах практически все наши оборонные предприятия, а также весь энергокомплекс были построены силами заключённых трех крупнейших лагерей – Самарлага, Безымянлага и Кунеевлага (Куйбышевгидростроя). В те годы в самые кратчайшие сроки, причем в буквальном смысле этого слова на костях заключённых, в нашей области возникли сотни важнейших народнохозяйственных объектов, ныне составляющих основу индустриальной мощи Самарского края. В их число входит весь комплекс ракетных, авиационных и моторостроительных заводов на Безымянке, энергетические объекты в разных городах области (ТЭЦ и ГРЭС), три нефтеперерабатывающих завода, и, наконец, Жигулёвская ГЭС (бывшая Волжская ГЭС имени В.И. Ленина).

В течение долгих десятилетий все материалы о деятельности этих лагерей мертвым грузом лежали в закрытых отделах архивов, поскольку все они имели грифы «Секретно» и «Совершенно секретно». И лишь в недавнее время эти спецхраны стали начали открываться для исследователей. Этот и последующие материалы подготовлены на основании рассекреченных документов, хранящихся в фондах Центрального Государственного архива Самарской области (ЦГАСО) и Самарского областного государственного архива социально-политической истории (СОГАСПИ - бывший архив Куйбышевского обкома КПСС).

Как известно, в августе 1958 года у города Ставрополя-на-Волге (ныне Тольятти) Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев торжественно открыл только что построенную гидроэлектростанцию, которая в то время была крупнейшей в мире. Но сейчас уже мало кто помнит, что это была только вторая попытка возведения гидроэлектростанции у Жигулёвских гор, которая завершилась удачей. А первая была предпринята еще в 30-е годы, но из-за серьезных экономических просчетов с треском провалилась.

В историю нашего края эта строительная организация вошла под названием «Строительство Куйбышевского гидроузла» (сокращенно – СКГУ, или «Волгострой»). Как водится, для обеспечения каждого объекта гидростроительства дешевой рабочей силой близ него сразу же создавался собственный лагерный пункт. При этом все места лишения свободы Волгостроя входили в единую мощную структуру под названием «Управление Самарского исправительно-трудового лагеря», или, кратко – Самарлаг.

Эта стройка имеет свою предысторию. Еще в начале ХХ века, во времена бурного развития электротехники и энергетики в России, сразу у нескольких русских инженеров возникла мысль: хорошо бы для получения дешевой гидроэнергии использовать быстрое течение Волги, которую в среднем течение сжимают между собой Жигулёвские и Сокольи горы. Первым о такой возможности в начале ХХ века заговорил тогда еще безвестный самарский инженер Глеб Кржижановский (рис. 10). В 1910 году он сделал расчеты для своего проекта, а в 1913 году на заседании Самарского технического общества выступил с подробным докладом о принципиальной возможности сооружения ГЭС в самом узком месте Средней Волги - в Жигулёвских воротах.

Проект вызвал в Самаре настоящий переполох. О накале страстей говорит хотя бы такой факт: 9 июня 1913 года в город Сорренто, что в Италии, где в то время жил владелец всех Жигулёвских земель граф Орлов-Давыдов, пришла телеграмма от архиерея Самарского и Ставропольского Симена. В депеше тот слезно умолял графа: «…призываю на Вас Божию благодать, прошу принять архипастырское извещение: на ваших потомственных исконных владениях прожектеры Самарского технического общества совместно с богоотступником инженером Кржижановским проектируют постройку плотины и большой электрической станции. Явите милость своим прибытием сохранить Божий мир в Жигулёвских владениях и разрушить крамолу в зачатии».

Граф счел идею Кржижановского сумасбродной и даже не подумал вернуться в Россию по столь незначительному поводу. Он лишь поручил своему управляющему в Самаре дать категорический отказ на такое строительство. Однако через некоторое время, в 1916 году, в Русское техническое общество поступил проект молодого инженера Константина Богоявленского, который дополнял идею Кржижановского о создании на Самарской Луке мощного гидроузла (рис. 11). В дополнение к плотине гидроэлектростанции, поставленной в Жигулёвских воротах, Богоявленский предлагал также прорыть канал через узкий Переволокский перешеек, а в этом канале построить еще одну ГЭС. По мысли инженера, сооружение такого комплексного технического узла позволило бы Самаре в кратчайшие сроки стать одним из ведущих мировых центров энергетики. Но проект Богоявленского, как известно, в итоге не нашел признания.

Что же касается Глеба Кржижановского, то до революции графу Орлову-Давыдову даже и в страшном сне не могло привидеться, что уже в 1920 году этот инженер, ставший к тому моменту руководителем плана ГОЭЛРО, сделает Жигулёвскую ГЭС краеугольным камнем в своем плане электрификации России. Предложенный Кржижановским проект масштабной электрификации России был утвержден на VIII Всероссийском съезде Советов о плане ГОЭЛРО 22 декабря 1920 года (рис. 12).

Однако проблемой Волгостроя по заданию ЦК ВКП (б) самарские губернские власти начали вплотную заниматься только в конце 1927 года. На заседании президиума губисполкома 21 декабря выступил уже известный нам инженер Константин Богоявленский. Он предложил к реализации проект комплекса ГЭС на Самарской Луке, согласно которому 20 процентов волжского стока направлялось бы в Переволокский гидроузел, а остальные 80 процентов – в Жигулёвский. В постановлении Самарского губисполкома по поводу доклада Богоявленского сказано следующее: «Отмечая исключительную грандиозность и серьезное значение проекта Волгостроя… сосредоточить на нем внимание не только правительственных учреждений, но и местных органов других губерний, заинтересованных в получении мощной энергии, а также и широких кругов трудящихся масс и общественности» («Вестник Самарского экономического совещания», № 1 – 1921 год, с 210).

В 1930 году ЦК ВКП (б) принял постановление, в котором Госплану СССР поручалось «повернуться лицом к Волгострою, составить проект, выявить все возможности его сооружения». Предполагалось, что уже 1 апреля 1932 года Совнаркомом СССР будет утвержден проект такого строительства, чтобы в 1937-1938 годах важнейший народнохозяйственный объект был принят в эксплуатацию.

В связи со сказанным выше уже в начале 1931 года в Жигулёвские горы прибыли особые изыскательские партии института «Водно- и инженерно-геологические исследования для Волгостроя», которые работали здесь под общим руководством инженера А.С. Баркова (рис. 13). Отряды геологов изучали потоки подземных Жигулёвских вод, уточняли внутреннее строение горных массивов, наносили на карту разнообразные карстовые структуры, в первую очередь малоизученных пещерных систем, некоторые из которых, как тогда выяснилось, пронизывали всю горную толщу Жигулей чуть ли не насквозь (рис. 14). Вывод геологов был однозначным: из-за громадного числа подобных трещин, пустот и полостей почти сразу же после сооружения плотины начнется утечка воды из водохранилища в обход гидроузла. А подобный катаклизм в итоге вызовет затопление не только всей территории Самары, но и множества других городов, находящихся ниже ее по течению Волги.

Именно благодаря этим подробнейшим изысканиям геологов из группы А.С. Баркова правительство СССР уже после Великой Отечественной войны было вынуждено отказаться от проекта возведения ГЭС в Жигулёвских воротах, и перенести ее строительство на 80 километров выше по течению Волги – в район города Ставрополя. Здесь, как известно, впоследствии и началось сооружение гидроузла, в то время крупнейшего в мире.

А в начале 30-х годов никто, конечно же, всерьез не задумывался о возможных негативных последствиях сооружения Волгостроя для экосистемы Волжского бассейна. Более того: даже немногочисленные голоса ученых, призывающих отнестись к гидростроительству с долей здоровой критики, тогда воспринимались не иначе, как вредительство и очернение советского строя. Отражением общих настроений того времени стала, например, брошюра под характерным заголовком «Река в плену», вышедшая в 1931 году.

Во вступительном слове автор этой книги инженер Н.А. Абалкин восторженно восклицает: «Это приказ! Мы должны построить Волгострой, чтобы множить наши победы… Срок размечен партией, значит, не отступать. В срок и во что бы то ни стало выполнить задание ЦК». А дальше Абалкин вполне в духе своего времени предупреждает: «Берегите Волгострой! Прикройте его броней неусыпного контроля масс. К Волгострою уже тянутся руки вредителя… Запомните, товарищи, подлую фамилию первого выявленного предателя Волгостроя. Это профессор Бессмертный. Он готовил вредительские проекты развития химической промышленности Волгостроя. Знайте! Бессмертный не будет одинок. К чертежам, проектам, к разведкам в Жигулях, к расчетам и выводам будут тянуться руки - вредителя, кулака, оппортуниста, бюрократа. Но им не сорвать большевистского строительства мирового гиганта электрификации. Эти руки коротки, ибо они будут обрублены».

После завершения проектных изысканий вышло в свет постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) «О строительстве Куйбышевского гидроузла и гидроузлов на р. Каме» от 10 августа 1937 года, которое положило начало практическим работам по возведению ГЭС у Самарской Луки. В нем, в частности, говорилось следующее: «В целях дальнейшей электрификации центральных районов Европейской части СССР, осуществления широкого орошения Заволжья и улучшения судоходных условий на р. Волге осуществить строительство плотин, гидростанций и шлюзов на Самарской Луке у г. Куйбышева и строительство оросительных сооружений» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 164, д. 1, л. 1).

Согласно планам 30-х годов, плотина Куйбышевской ГЭС должна была перекрыть Волгу в районе Жигулёвских ворот, где в то время уже сконцентрировали почти все управление объектом. Именно поэтому будущий поселок гидростроителей тогда и получил название Управленческий. По верхней части плотины проектировщики намечали провести автомобильную и железную дороги, которые затем должны были пересечь всю Самарскую Луку и выйти к Сызрани. Забегая вперед, следует сказать, что в связи переносом в начале 50-х годов места строительства Куйбышевской ГЭС на 90 километров вверх по течению Волги совсем другими оказались и маршруты железнодорожного и автомобильного движения по территории всего Среднего Поволжья.

Гидростроители в палатках

Проектное задание Волгостроя предполагалось представить на рассмотрение правительства к 1 января 1938 года, технический проект со всеми приложениями – к 1 мая 1939 года. До утверждения проектного задания необходимо было усиленно вести подготовительные работы: постройку вспомогательных электростанций, железных и шоссейных дорог, ремонтных баз, заготовку местных строительных материалов и так далее.

Макет и проекты внешнего оформления Куйбышевского гидроузла демонстрировались на выставке в Нью-Йорке. Здесь он был представлен как «реальность, проводимую в жизнь твердой рукой великого руководителя нашей страны товарища Сталина», а также как «величайшее сооружение Сталинской эпохи» (рис. 15, 16, 17).

«Экономическое значение Куйбышевского гидроузла, - писали в ту пору газеты, - настолько важно, что его даже трудно переоценить. Он создает серьезную материальную базу коммунизма и наносит ощутимый удар капиталистическому миру» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 120, д. 23, л.1; там же, оп. 162, д. 7, л. 3; там же, оп. 163, д. 4, л. 83).

Куйбышевский гидроузел в основном собирались построить в третьей пятилетке (1937-1942 годы) (рис. 18, 19, 20). Однако уже на стадии планирования работы над «великим сооружением» прочно забуксовали. Ни проектное задание, ни технический проект в указанные выше сроки так и не были подготовлены. Лишь в июне 1939 года правительством было утверждено проектное задание, а срок сдачи технического проекта был перенесен на 1 июня 1940 года. Однако и к этому дню документы еще не были готовы. Уже тогда правительством не раз ставился вопрос о необходимости консервации части объектов (ЦГАСО, Р-1664, оп. 164, д. 8, л. 64; там же, д. 2, л. 40; там же, оп. 281, д. 60, л. 4).

А пока тянулась вся эта проектная волокита, у города Куйбышева, в районах, намеченных под будущие площадки гидроузла, по негласному указанию товарища Сталина уже началась активная подготовка к строительству (рис. 21). Для обеспечения всех важнейших объектов рабочей силой сразу же после упоминавшегося выше постановления СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 10 августа 1937 года было принято другое постановление Совнаркома – на этот раз закрытое. В нем говорилось о создании в Средневолжском регионе специализированной строительной организации - Управления строительства Куйбышевского гидроузла (СКГУ) и Самарского исправительно-трудового лагеря (Самарлага). Местом дислокации упомянутого управления был назначен Дом Промышленности в городе Куйбышеве, построенный в 1934 году.

В течение трех последующих лет начальниками этого ведомства поочередно были комиссар госбезопасности первого ранга Л.М. Заковский, инженер С.Я. Жук, и майор госбезопасности П.В. Чистов (рис. 22-24). При этом в должности помощника начальника строительства по хозяйственной части СКГУ, и одновременно - помощника начальника Самарлага все это время бессменно находился М.М. Кузнецов, а в должности первого заместителя главного инженера СКГУ и Самарлага — старший лейтенант госбезопасности А.Н. Комаровский. Работу лагеря по линии НКВД и оперативным вопросам возглавлял еще один помощник, майор госбезопасности Д.В. Успенский.

В связи с началом подготовительных работ по строительству Куйбышевского гидроузла нарком внутренних дел СССР Н.И. Ежов в конце 1937 года направил секретарю ЦК ВКП (б) И.В. Сталину и председателю СНК СССР В.М. Молотову следующее письмо: «Наркомвнудел Союза приступил к организации Управления строительства Куйбышевского гидроузла и организации строительной площадки… В целях успешной подготовки строительной площадки необходимо быстро развернуть подсобные работы (гражданские здания, шоссе и железнодорожные ветки), а также работы по лесозаготовкам в зонах будущего затопления. Для размещения на первое время прибывающих з/к строительству крайне необходимо иметь палаточный фонд в количестве 300 штук брезентовых палаток размером 21 х 7 м…» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 162, д. 7, л. 3).

Обратите внимание на такой факт: по поводу строительства Куйбышевской ГЭС в высокие инстанции обратился не нарком энергетики, как это можно было бы предположить, а нарком внутренних дел СССР. Впрочем, сейчас это легко объясняется: ведь уже в 30-х годах на всех основных «стройках коммунизма» в основном работали политические заключённые. В связи с этим в системе ГУЛАГ НКВД СССР и был создан Самарлаг. При этом начальник Строительства Куйбышевского гидроузла (СКГУ) П.В. Чистов одновременно был начальником Самарлага и являлся кадровым сотрудником НКВД.

В территорию управления входили три больших района – Жигулёвский, Ставропольский и Переволокский, 15 отдельных лагерных участков и некоторые другие объекты Управления строительством Куйбышевского гидроузла (СКГУ). Согласно сводкам НКВД о трудовом использовании заключённых, 8 ноября 1937 года в Самарлаге было всего лишь 2159 человек. Однако по состоянию на 1 января 1938 года в нем числилось уже 15898 человек, из которых за контрреволюционные преступления в лагеря попали 5988 человек, а за социально-опасные и социально-вредные преступления – 9910 человек. До 1940 года количество заключённых в Самарлаге по-прежнему росло: в ноябре того же года за колючей проволокой здесь находилось 30233 человек, а в январе 1939 года – 36761 человек. Лишь в 1940 году в связи с намеченной консервацией строительства число узников стало сокращаться: если в январе этого года в Самарлаге числилось 36546 заключённых, то в сентябре 1940 года – уже 31219 человек (ЦГАСО, Р-1664, оп. 120, д. 10, л.л. 25, 65).

Возведение Волгостроя началось именно в те годы, когда в лагеря хлынула печально известная «ежовская» волна политзаключённых. Уже к 1 января 1938 года в только что образованный Самарлаг прибыли новые «подопечные», которых в документах того времени называли сокращением «з/к» (рис. 25, 26). Среди них было достаточно много и «контрреволюционеров» вроде упоминавшегося выше профессора Бессмертного, которые неосторожно посмели высказать сомнения о целесообразности сооружения ГЭС у Жигулей. В общей сложности политзаключённые в это время составляли более трети от числа всего лагерного населения.

Объяснялось же все это довольно просто: именно в это время коммунистическая партия под руководством И.В. Сталина мобилизовала всю страну на выполнение планов второй пятилетки, и среди прочих задач советскому народу была поставлена и такая: «Искоренение пережитков капитализма в сознании людей». Такую политическую линию подтвердили и решения январского (1938 года) пленума ЦК ВКП (б): «В эпоху вступления в социализм роль исправительно-трудовых учреждений как орудия пролетарской революции, как орган репрессии, как средства принуждения и воспитания должна еще больше возрасти и усилиться».

В течение долгих десятилетий все материалы о деятельности этих лагерей мертвым грузом лежали в закрытых архивах, поскольку все они имели грифы «Секретно» и «Совершенно секретно». И лишь в недавнее время благодаря усилиям историков и журналистов эти спецхраны стали понемногу открываться для исследователей.

Всю суровую зиму 1937-1938 годов здешние заключённые прожили в брезентовых палатках (рис. 27, 28). Даже простые землянки считались роскошью (рис. 29). Лишь весной поступило указание сооружать для жилья дощатые бараки. Недавно рассекреченные архивные документы рассказывают, как жили «свободные строители гидроузла». При этом режим в лагерях конца 30-х годов был весьма жестким: подъем в 5 часов утра, затем завтрак, развод на работу - в 6 часов, перерывы на обед - с 12 до 12.30, окончание работ - в 19 часов (ЦГАСО, Р-1664, оп. 98, д. 1511, л. 9).

Если судить по сохранившимся в архивах материалам проверок условий жизни и быта заключённых, то будет ясно видно, что во многих случаях жизнь заключённых была лишь ненамного лучше жизни скота на фермах и в конюшнях. В частности, жилые бараки строились в основном в зимнее время года, и чаще всего из сырого леса, а заселялись сразу же после окончания работ. В результате уже к весне «на стенах появлялись сырость и плесень». Кроме бараков, на территории лагерей также строились столовые, бани, прачечные, сушилки и другие помещения. Однако вся эта «инфраструктура» обычно возводилась с запозданием на несколько месяцев, из-за чего заключённые подолгу не могли ни нормально питаться, ни помыться, ни постираться, не говоря уже о том, чтобы высушить одежду. В результате в некоторых лагерях уже к весне 1938 года вшивость з/к доходила до 100 процентов, а по причине непросушенной одежды и обуви резко возросло число простудных заболеваний и обморожений.

Одной из причин такого положения была, как писалось в отчетах, «разутость-раздетость» лагерников. Обеспеченность вещдовольствием заключённых Волгостроя была крайне неудовлетворительной. Например, на 14 февраля 1938 года обеспеченность одеждой и обувью выглядела следующим образом: бушлатами - 69,7 %, телогрейками - 32,4 %, ватными шароварами - 77,5 %, валенками - 15,3 %, бурками - 49,4 %, рукавицами - 20,8 %. В итоге только за три последних месяца 1937 года из-за «разутости-раздетости» стройка потеряла 1479 человеко-дней (ЦГАСО, Р-1664, оп. 120, д. 15, л. 65; там же, оп. 124, д. 1, л. 51-52).

Землянки для зеков изнутри представляли собой длинные полутемные помещения, которые почти до половины находились в земле (рис. 30). Окна в них были небольшими, а нары для отдыха заключённых - деревянными, двухъярусными. В каждом из таких бараков размещалось от 200 до 300 заключённых, располагавшихся здесь в невероятной тесноте: на одного человека приходилось в среднем лишь по одному - два квадратных метров полезной площади. Однако руководство лагеря такие тонкости не интересовали, главное для него было «гнать план», для чего, собственно, и был создан весь ГУЛАГ.

В актах проверок отмечались грязь и холод в бараках – в среднем лишь 10-12 градусов тепла. Это вполне объяснимо, поскольку жилье строили наспех, из простых досок и безо всякого утепления. Но даже таких бараков на всех заключённых не хватало (переуплотнённость иногда достигала 200 процентов), а стройматериалы и рабочую силу на возведение дополнительных жилых помещений руководство Самарлага выделяло с большим трудом (ЦГАСО, Р-1664, оп. 163, д. 2, л. 12; там же, оп. 309, д. 3, л. 195).

За отказ от работы - расстрел

В течение первых лет работы Самарлага все заключённые подразделялись на четыре группы: А – работающие, Б – хозобслуга, В – инвалиды и больные (временно нетрудоспособные), Г – отказчики и прочие неработающие. Количество людей по всем группам планировалось, но численность групп В и Г постоянно росло. Так, в 1940 году при плане 85 % работало только 78 % заключённых, а неработающих, соответственно, было 22 % при плане 15%. И это несмотря на драконовские порядки в санчастях участков, где ни за что не признавали больного больным, если он пришел не вовремя (достаточно вспомнить «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына).

В отдельные месяцы заключённых из группы В оказывалось такое количество, что руководство Самарлага оказалось вынуждено создавать специальные команды и правила их содержания. Согласно распорядку, в «слабосильные» бригады направлялись пациенты лазарета, которые могли двигаться, и при этом, по мнению медиков, уже шли на поправку (рис. 31). «Если не обращать внимания на больных людей, то не будет выполняться производственный план», - откровенно признавался начальник одной из санчастей в докладной на имя руководства Самарлага.

Отношение же к инвалидам в лагерях было крайне негативное. Вот что писал о таких заключённых начальник санчасти Куйбышевской ТЭЦ в санотдел Самарлага: «Доношу, что они по роду своей болезни и физических недостатков не могут выполнять тяжелых работ… а потому они для лагеря и для санчасти являются балластом и только увеличивают группу В».

В связи с большим количеством инвалидов начальники лагерей порой шли на прямое нарушение инструкций и давали указания многих инвалидов… таковыми не считать. По этому поводу заключённые писали жалобы на имя начальника Самарлага, которые ныне хранятся в Государственном архиве Самарской области. Вот только некоторые из них.

«Я являюсь инвалидом, но администрация участка по неизвестным мне причинам использует меня на тяжелой работе… Чтобы не оказаться в числе отказчиков, я безотказно работаю, но чувствую, что скоро слягу…»

«У меня было ранение в оба глаза, отчего один из них уже ослеп полностью, а другой с каждым днем катастрофически слепнет, одновременно у меня порок сердца. Доказывать свою правоту в условиях лагеря можно только упорным трудом, честным добросовестным отношением к порученному делу. Хожу вместе со всеми на тяжелые земляные работы…»

Направлению в КВНТ (команды временно нетрудоспособных) подлежали только добросовестно работающие лагерники, но которые оказались физически ослабленными по причине недоедания или перенесенной болезни. Зато ни при каких обстоятельствах не подлежали направлению в КВНТ следующие категории заключённых: злостные систематические отказчики, промотчики, беглецы, штрафники, членовредители, коечные больные, хронически больные или физически слабые по старости (ЦГАСО, Р-1664, оп. 118, д. 1, л.л. 8, 16).

Для того, чтобы увеличить группу А, с 1 июня 1938 года был отменен перечень, по которому определялась годность заключённых к работе. С указанного дня в Самарлаге было введено новое положение, согласно которому з/к делились только на три группы: А – годные к тяжелому физическому труду (сюда вошли практически все здоровые), Б – годные к физическому труду средней тяжести (заключённые с некоторыми дефектами в здоровье), и В – годные к легкому физическому труду (инвалиды).

Благодаря такой методике число выходящих на работу (конечно же, лишь на бумаге) почти сразу же заметно возросло. Например, если по старому перечню в группе А значилось 248 человек, то с июня 1938 года в ней оказалось уже 369 человек. А если учесть, что это разделение очень условно, и к тому же его не очень строго придерживались, то уже к 1940 году число формально работающих на Волгострое увеличилось еще больше. Тем не менее до плановых цифр эти показатели снова не дотянули. К тому же на выполнении норм и росте производительности труда новые методики учета трудозатрат никак не сказались.

И в жилых, и в производственных помещениях лагерей в ходе проверок повсюду отмечалась антисанитария. Вот цитата из жалобы одного из заключённых в Верховный Совет СССР: «В бараках холодно, бани нет, два месяца не моют и не меняют белье. Пища гнилая и тухлая. З\к сидят все вместе – 58 ст., рецидив и бытовики…» (рис. 32). Во многих бараках не хватало умывальников, а питьевую воду здесь держали в кадушках без кранов, и каждый лагерник черпал ее отсюда своей посудой, которая часто представляла собой просто ржавую консервную банку.

А вот выдержки из акта проверки СЭС: «В кухне грязь, посуда для получения пищи – деревянные корыта и жестяные бочки, от отвечающие элементарным санитарным нормам… В бараках из-за нехватки места нет столов, и з/к едят прямо на нарах… На участке нет прачечной, и вшивость среди з/к достигает 95-100 процентов…» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 124, д. 13, л. 175; там же, оп. 125, д. 22, л. 126; там же, д. 23, л. 6, 12; там же, оп. 162, д. 8, л. 8об; там же, оп. 163, д. 2, л. 12, 78)

Не лучше обстояло дело и на другом участке: «В кухне – отвратительная грязь, у поваров грязные руки и спецодежда, грязь также на столах, на посуде и на разделочных досках… В амбулатории санитары без спецодежды, не моются медицинские даже немногие имеющиеся инструменты и столы… Горох для больных стационара моется в тазике из-под умывальника…» А это уже строки из жалобы заключённого: «Врачей у нас нет, лечат нас только такие же з/к, как и мы сами. Если язва желудка, дают мел, насморк – спирт на вату и закладывают в нос».

В медпунктах отсутствовало самое необходимое оборудование, а также инструменты и материалы. Главным прибором для диагностики был термометр, и он часто «позволял ловкачам искусственно нагонять температуру и гулять в больных» (выдержка из докладной). Один врач приходился на 70 больных (при норме один на 25-30 человек), перевязочный материал не стерилен, да и его не хватало. Да что говорить о медпунктах на местах, когда порядка не было даже в центральном лазарете, о чем гласит хранящийся в архиве акт проверки: «Белье стирается плохо, и часто его выдают больным с гнидами, что ведет к распространению в лазарете среди больных вшивости… Истории болезни врачами заполняются нерегулярно и несвоевременно. Подкладные судна и мочеприемники не дезинфицируются и распространяют зловоние. В 3-м бараке больные при поступлении в лазарет санобработку не проходят. Собственные вещи больных не дезинфицируются и хранятся в маленькой грязной кладовой. Вокруг лазарета на земле не убраны человеческие испражнения, валяются грязные бинты и вата…» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 120, д. 55, л. 145; там же, оп. 123, д. 21, л. 5; там же, оп. 124, д. 1, л. 6).

Между тем руководство требовало от медицинской службы серьезных усилий по восстановлению работоспособности лагерников, так как процент заболеваемости был очень велик, что в свою очередь влияло на производственные показатели, которые, как уже говорилось, были далеко не блестящими. При этом процент неработающих по группе В (больные, инвалиды, слабосильные и т.д.) в отдельные периоды достигал четверти всего населения лагеря. Это была неслыханная цифра.

Проводимые проверки заболеваемости по участкам регулярно показывали, что у з/к на первом месте стоят болезни простудные и кожные. Это, конечно же, было напрямую связано с грязью во всех помещениях лагеря, с плохой работой или полным отсутствием прачечных и сушилок, а также с «разутостью-раздетостью» заключённых. Об этом говорят приказы по Самарлагу, издававшиеся в связи с массовыми обморожениями заключённых и ныне хранящиеся в Государственном архиве Самарской области. Вот строки одного из них:

«Часть з/к в морозные дни выводилась на самые опасные в смысле возможности обморожения места в летних брюках и летней обуви, без рукавиц, в рваных бушлатах, бряках, бурках и рукавицах, а также физически ослабленные… Премблюдо на места работ не вывозилось, бесперебойное снабжение кипятком и 10-минутные обогревания через каждый час работы на участках не были организованы. Работа сушилок для одежды, просушка обуви, ремонт вещдовольствия были плохо налажены…»

На 10 января 1940 года только по Жигулёвскому району, например, было зарегистрировано 143 случая обморожения, а в санчасти Управленческого района к этой же дате находилось 65 обмороженных. Конечно же, больше всего страдали от холодов заключённые южных национальностей. При этом в актах об обморожениях в графе «по чьей вине обморозился», как правило, писали «по своей вине» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 125, д. 22, л. 1; там же, оп. 172, д. 23, л. 3).

Еще один вопиющий факт, которые стал предметом расследования с участием начальника Самарлага. Зимой 1938 года начальник Ставропольского отдельного участка должен был отправить в соседний лагерь группу инвалидов, среди которых оказались и тяжелобольные. Однако при этом он не дал себе труда организовать перевозку как следует, в результате чего заключённые-инвалиды находились в пути 22 часа в открытых машинах без соответствующего зимнего обмундирования. Кончилось все тем, что один инвалид в дороге умер от переохлаждения, а все остальные в той или иной степени обморозились. Такой безответственности руководство Самарлага своему подчиненному простить не могло, и в результате начальник участка был наказан… административным арестом на 10 суток, а затем освобожден от должности (ЦГАСО, Р-1664, оп. 118, д. 1, л.л. 8, 16; там же, оп. 123, д. 21, л.л. 20, 60; там же, оп. 124, д. 1, л. 19).

В целом смертность на отдельных участках лагеря была весьма высокой, что нашло свое отражение в ежемесячных и годовых отчетах. Например, в отчете за 1939 год в графе «Убывшие из лагеря» указано: «В другие лагеря – 81670, освобождено – 6305, умерло – 345, по другим причинам – 718». Что это за «другие причины», не расшифровано. Но даже если принять во внимание лишь третью из указанных цифр, то получается, что практически ежедневно в Самарлаге расставался с жизнью как минимум один заключённый.

Впрочем, эта цифра, скорее всего, сильно занижена, и к официальным 345 смертям следует добавить и те самых 718 «нерасшифрованных» убывших лагерников. Ведь в том же отчете за 1939 год указано, что, например, в Жигулёвском районе лишь в течение января умерло 17 человек. А ведь в составе Самарлага, как уже говорилось, были еще Ставропольский и Переволокский районы, около 15 отдельных участков и центральный лазарет, где тоже ежедневно умирали люди.

Ко всему прочему отчетность о смертности среди заключённых оказывается очень запутанной. Одни и те же подразделения в разных документах давали на этот счет разные цифры, на что в конце концов обратило внимание и руководство. В связи с такими фактами в январе 1939 года начальник санотдела издал приказ, в котором, в частности, говорилось следующее: «Наши неоднократные требования уделить самое серьезное внимание вопросу внегоспитальной смертности и смертности в первые часы после прибытия в лазарет остаются невыполненными. Из районов и участков продолжают поступать акты о смерти вне лазарета или смерти в лазарете в первые сутки от истощения, туберкулеза и других длительных заболеваний…» ЦГАСО, Р-1664, оп. 103, д. 3, л. 1; там же, оп. 124, д. 1, л. 24; там же, оп. 125, д. 19, л. 315; там же, оп. 281, д. 60, л. 78) (рис. 33).

Впрочем, последующие докладные и отчеты показывают, что и после этого приказа очень много заключённых по-прежнему умирали вне госпитальных стен, и в первую очередь от истощения. По крайней мере, хранящиеся в архиве акты о смерти з/к по форме № 1 буквально пестрят этим диагнозом. Кроме того, заключённые Самарлага умирали и от старости, от непосильной работы, в результате несчастных случаев, от огнестрельных ранений, от болезней, и так далее. Вообще, как явствует из документов, врачи не очень-то утруждали себя точностью диагноза. Сплошь и рядом в официальных актах записывали, что причиной смерти лагерника стал «порок сердца», «упадок сердечной деятельности», «сердечная недостаточность», и так далее. При последующих проверках не подтверждалось до трети (!) поставленных диагнозов, за что медики на местах регулярно получали нагоняи от вышестоящего начальства.

А завершалось земное существование очередного заключённого составлением акта о его погребении (кстати, в то время далеко не все лагерники удостаивались такого официального документа). На четвертушке бумаги, и чаще всего – простым карандашом писался стандартный текст, чаще всего следующий: «Погребение такого-то (далее следует фамилия) произведено с соблюдением следующих правил и инструкций (указываются их номера и даты)… Глубина могилы 2 метра, тело чистое, завернуто в простыню, пропитанную лизолом». И все. Одним словом, был человек – и нет человека. И таких безымянных могил на любом строительстве 30-х годов можно найти тысячи и тысячи…

«У котла – все ударники…»

Для того, чтобы заключённые работали как можно более активно и производительно, администрация Самарлага применяла систему зачётов, введённую в лагерях страны в самом начале тридцатых годов, затем ненадолго отменённую, но уже вскоре снова восстановленную. Суть этой системы была в следующем: при выполнении лагерником производственной нормы на 121 процент или выше его срок исчислялся как «один к трём» или даже «один к четырем». Иными словами, один день производительной работы заключённому засчитывался как три дня его пребывания в лагере (рис. 34, 35).

Неудивительно, что при широком использовании такого метода «трудовоспитания» производительность труда в местах лишения свободы росла на удивление быстрыми темпами. Однако очень скоро выявился и существенный недостаток системы: руководству лагеря порой оказывалось очень трудно установить, выполнен ли производственный план на самом деле или же на объекте имели место приписки якобы выполненных работ.

Особенно много приписок во время проверок было выявлено на строительстве Безымянской ТЭЦ (рис. 36). При этом зачёты дней «один к трем» и «один к четырем» учетчики из числа заключённых ставили в первую очередь самым отпетым уголовникам и паханам, которые и заправляли всеми делами в здешнем лагерном пункте. Впрочем, руководство на это обычно старалось закрыть глаза, поскольку заключённые, работавшие на каждой из стройплощадок, всегда были разбиты на бригады, во главе которой обычно стоял бригадир из числа наиболее матерых и опытных уголовников. Такой руководитель бригады сам почти никогда не работал, а лишь следил за дисциплиной в своем подразделении, и, конечно же, за выполнением производственного плана.

Поскольку бригадир всегда назначался лагерной администрацией, то именно от него зависело, как закрывались наряды за выполненную работу, и сколько за это его бригаде перепадало дополнительных мисок каши. А в самые критические минуты бригадир даже мог сам встать на ответственный участок, и, как говорили в то время, «своим примером заразить остальных заключённых». Таковы были методы, с помощью которых лагерная администрация добивалась рабского повиновения «контингента», и тем самым обеспечивала выполнение и перевыполнение производственных планов.

Особую группу заключённых составляли так называемые отказчики. Они не работали по принципиальным соображениям, и бороться с ними было чрезвычайно трудно. Правда, и борьбы-то особой не замечалось. Конечно же, это явление признавалось большим злом, по его поводу принимались оглушительные резолюции: «Вести борьбу с отказчиками, лодырями и симулянтами, наряду с методами внушения оформлять на злостных отказчиков и дезорганизаторов производства материалы для предания их суду». «Внушение» ограничивалось посадкой в изолятор на трое суток и выдачей 300 граммов хлеба. Что же касается суда, то несколько дел на отказчиков действительно было передано в эту инстанцию, и в итоге виновные получили высшую меру наказания – расстрел. Тем не менее число отказчиков в Самарлаге из года в год возрастало. За первые три месяца 1938 года из-за них стройка потеряла 2126 человеко-дней, за такой же период 1939 года – 2757 человеко-дней, а за один только апрель 1939 года – 6488 человеко-дней (ЦГАСО, оп. 118, д. 1, л. 73; там же, оп. 124, д. 1, л.л. 46, 52; там же, оп. 162, д. 8, л. 1; там же, оп. 164, д. 20, л. 81).

В то же время заключённые оказались очень изобретательными насчет того, чтобы по любому поводу и без повода получить лишний хлеб, а если повезет, то и другие продукты. Вовсю процветали махинации с нормами выдачи довольствия, и этому в значительной степени способствовала принятая в Самарлаге система оплаты труда, где и нормировщики, и учетчики почти поголовно были заключёнными, а немногочисленные вольнонаемные работники никогда не шли против общей массы. В результате на стройплощадках сплошь и рядом искусственно занижались нормы выработки, а там, где труд был почти полностью механизирован, в отчетах по-прежнему указывалось «ручные работы», которые, естественно, оплачивались по более высоким расценкам. Кроме того, почти повсеместно завышались расстояния, на которые подвозились материалы, а там, где это было возможно, искусственно усложнялись условия производства. В итоге большинство заключённых получали пайки в гораздо большем объеме, нежели те, которые они могли бы иметь в случае полной ликвидации «туфты».

О необходимости борьбы с приписками и искажением отчетности говорилось почти на каждом совещании руководства Самарлага. «Это зло, - читаем мы в итоговом докладе за 1939 год, - стало почти повседневным явлением… Как не странно, но многие вольнонаемные работники не только нее ведут борьбу с этим обманом и очковтирательством, а сами являются носителями этого возмутительного явления. Не желая ссорится с бригадой з/к, не желая встретить сопротивление со стороны злостных лодырей, дезорганизаторов производства, прорабы… нередко занижают высокие нормы выработки с тем, чтобы угодить бригаде, дать ей возможность получать из лагерного котла лучшее питание…» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 120, д. 13, л. 58; там же, оп. 162, д. 40, л. 72; там же, оп. 163, д. 5, л. 162).

Для стимулирования ударной работы на Самарлаге ввели систему поощрительных мероприятий для отличников и передовиков производства из числа заключённых. Им предоставлялись лучшие условия проживания – самые благоустроенные бараки, выдавались новые постельные принадлежности и обмундирование. Ударники получали лучшее питание и имели право на дополнительные свидания, на передачи и посылки из дома, и тому подобное. Неудивительно, что уже вскоре после введения такого положения число участников соцсоревнования и передовиков в лагерях стало расти как на дрожжах. Однако в ходе каждой проверки обычно обнаруживалось, что большинство з/к являются ударниками лишь на бумаге. В связи с этим начальник Самарлага П.В. Чистов на одном из заседаний партактива в сердцах сказал так: «Когда придешь на производство, то там только половина людей выполняет нормы, а как зайдешь на кухню – по котлу все ударники и стахановцы».

При этом порядок питания заключённых в те годы определялся «Основными положениями по организации труда, питания и системы премиальной оплаты труда з/к Самарлага НКВД СССР». Согласно этому документу, при стопроцентном выполнении задания каждый заключённый в сутки должен был получать «установленное котловое довольствие, 1 килограмм хлеба, положенную одежду и культурно-бытовое обслуживание, а также денежное премвознаграждение - 40-50 копеек в день».

Разумеется, не выполняющим нормы денег не полагалось вовсе. Питание такие зеки получали с основного котла, хлеба - от 400 до 800 граммов в сутки, в зависимости от степени выполнения задания. А вот выполнение 115 и более процентов от плана считалось ударной работой, и такому «стахановцу» назначался «ударный котел». Те же, кто делал за смену лишь 25 процентов от нормы или меньше, приравнивались к отказчикам от работы. Они получали «штрафной котел» и всего 300 граммов хлеба в сутки.

В цифрах это выглядело следующим образом: «штрафной котел» - 1148 калорий, «ударный» - 4240, в ценах того времени «общий котел» - 1 руб. 09 коп. в день, «ударный» - 1 руб. 45 коп., «штрафной» - 51 коп. А для примера стоит привести раскладку основных продуктов по котлам (в граммах):

                                         «общий котел» «ударный» «штрафной»

Крупа                                          90                  120                  35

Мясо (10 дней)                        33                    50                    -

Рыба (20 дней)                      133                  200                  75

Овощи                                       620                 750                 400

Сахар                                          8                      8                      6

Хлеб выдавался на всю бригаду в разрезанном виде и распределялся среди членов бригады. Кроме того, на территории лагеря находились ларьки, в которых предполагалось вести торговлю «дефицитом» - селедкой, кондитерскими изделиями, махоркой, чаем и даже сахаром. Также здесь должны были быть и платные столовые, в которых работающие ударно могли бы дополнительно питаться. В столовском рационе предусматривался даже рыбий жир. В общем, судя по описанию, это был не лагерь, а прямо-таки санаторий. Но на самом деле все это существовало только на бумаге, которая, как известно, все стерпит. На деле же обстановка здесь была совсем другой…

Ну как же можно находиться у воды - и не напиться! И вот наглядное подтверждение этой народной мудрости: по материалам внутренних проверок лагерей, на всех без исключения участках Самарлага процветало беззастенчивое воровство продуктов питания со стороны лагерного начальства и прочих служащих.

В частности, на Мехзаводском участке 23 человека из числа вольнонаемных, работающих в здешнем лазарете и амбулатории, а вкупе с ними - и сам начальник участка долгое время делили между собой диетпитание, отпускаемое ежемесячно на 30-40 больных из числа заключённых. В ларьке для заключённых на Куйбышевской ТЭЦ начальник районного отделения Самарлага взял на 652 рубля тканей, да еще на 241 рубль сливочного масла, причем деньги за товары внести в кассу «забыл», за что сняли с работы заведующего ларьком, который, между прочим, был… заключённым. А на первом участке Сызранского района только в январе 1938 года зекам было недодано в общей сложности 74 килограмма масла и по 500 граммов мяса на каждого заключённого (всего же их здесь было в то время 808 человек).

Что же касается витаминов… При проверке Ставропольского участка Самарлага весной 1939 года было обнаружено 94 человека, больных цингой, так как они всю зиму не получали положенных им овощей. Неудивительно, что при такой обстановке истощение заключённых было повальным бедствием в лагерях (ЦГАСО, Р-1664, оп. 123, д. 21, л. 5; там же, д. 42, л. 23, 27; там же, оп. 163, д. 2, л. 17-206; там же, д. 3, л. 34; там же, д. 5, л. 4, 27; там же, оп. 164, д. 23, л. 79).

Первое время после начала массовых репрессий даже некоторые из руководителей Самарлага, не говоря уже про отдельные участки, озадаченные большим наплывом в лагеря «террористов, диверсантов, шпионов» ежовского «призыва», не всегда знали, как правильно вести себя с этой категорией лиц. И в адрес вышестоящего начальства то и дело сыпались вопросы: размещать ли их отдельно или вместе с «бытовиками» и рецидивистами, можно ли выдавать им для чтения газеты и журналы, обучать ли их в школе азам грамоты, и можно ли в случае хорошей работы помещать их портреты на Доске почета. Лишь через несколько месяцев в «Положении о культурно-воспитательной работе в лагерях и колониях НКВД» на этот счет появились четкие указания.

Задачи, которые ставило руководство Самарлага «в процессе культурно-воспитательной работы среди заключённых», были поистине грандиозными (рис. 37). Прежде всего это - «укрепление режима лагеря, выполнение и перевыполнение производственного плана путем внедрения в массу заключённых стахановских методов труда».

Вторая задача – воспитательная. «Лагерь, - говорилось в докладе на совещании, проводимым в феврале 1939 года культурно-воспитательным отделом Самарлага с участие представителей ГУЛАГа, - организован вокруг такой гигантской стройки, как Куйбышевский гидроузел, не только для того, чтобы использовать в определенных пределах труд этих людей на стройке».

И, наконец, третья задача, входящая в культурно-воспитательную программу – ликвидация неграмотности, разъяснение Сталинской Конституции, организация культурного отдыха заключённых. На этот счет на упомянутом выше совещании было определено следующее: «Подчинить волю заключённых большевистской воле… приучить этих людей, в конце концов, к честному труду, на основе которого у них должны измениться психология и мировоззрение».

Но о каком перевоспитании могла идти речь, когда в лагере не могли организовать простой культурный отдых его обитателей! По существу, на территории Самарлага не было ни одного клуба для заключённых. Красные уголки и культпалатки чаще всего использовались не по назначению, да и свободного времени у лагерников было мало. Рабочий день здесь длился 11-12, а то и больше часов. А после работы в выходные дни их нередко выгоняли из бараков для уборки территории.

С заключёнными, попавшими в лагерь по политическим статьям, запрещалось проводить читки газет, и тем более доверять им проводить такие читки, ибо было замечено, что, «читая ту или иную заметку, они очень тонко иронизировали и… старались оказать влияние на слушателей, заронить сомнение, истолковать то или иное сообщение газеты как обман. По существу, они пытались использовать читку для самой настоящей агитации». Осужденных по 58-й статье нельзя было также использовать в качестве культвоспиторганизаторов, руководителей кружков художественной самодеятельности и работников библиотек (ЦГАСО, р-1664, оп. 98, д. 149, л. 8; там же, оп. 118, д. 1, л. 13; там же, оп. 163, д. 1, л. 172-173; там же, д. 5, л. 116, там же, оп. 164, д. 1, л. 26).

Издержки плановой экономики

Но вернемся к начальному этапу работ на Волгострое. Почти сразу же после принятия решения о строительстве ГЭС на Самарской Луке правительство СССР столкнулось с множеством трудностей – в первую очередь с организационными и финансовыми. В частности, смета строительства на 1938 год была утверждена лишь в мае того же года. Тогда она была утверждена в размере 270 миллионов рублей, а уже в августе оказалась урезанной на 56 миллионов рублей. И хотя в районе намечаемого гидростроительства к тому моменту уже было развернуто более десятка лагерей для заключённых, Волгострой испытывал острую нужду в рабочей силе, в том числе в плотниках, каменщиках, штукатурах, шоферах, экскаваторщиках и так далее (ЦГАСО, Р-1664, оп. 164, д. 8, л. 64; там же, оп. 281, д. 60, л. 4).

В эти же годы одной из главных причин сложного положения дел на гидроузле была плохая организация строительства. Это обстоятельство резко снижало и без того слабую производительность труда заключённых. Но настоящим бичом Волгостроя были простои. Сотни тысяч рабочих дней было недодано строительству только лишь по этой причине, и миллионы рублей улетели «в трубу».

«После развода на работу, - читаем мы об этом в одной из архивных докладных на имя высокого начальства, - в течение почти двух часов з/к болтаются без дела, рабочие места вовремя не готовятся, бригады не обеспечиваются нужным инвентарем. Прорабы и другие руководители работ, как правило, раньше, чем через 2 часа после развода на объектах не появляются, и заключённые предоставлены одному стрелку, охраняющему их».

Хронически не хватало самых необходимых инструментов. На 30 человек, например, была всего лишь одна пила-ножовка. Камнедробилки простаивали. Шпалы привозили за 200-300 метров до их укладки, и все это расстояние их приходилось нести на руках. На работу же заключённым порой приходилось добираться пешком за 10-15 километров. Это подтверждает выдержка из жалобы одного из заключённых в Верховный Совет СССР (ныне хранится в Государственном архиве Самарской области): «Известняковый камень… бесцельно перекладываем с места на место, инструмент не ремонтируется, его не хватает, не хватает даже веревок, из-за этого ежедневно жертвы…» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 98, д. 151, л. 9; там же, оп. 120, д. 15, л. 101об; там же, оп. 126, д. 2, л. 1; там же, оп. 162, д. 40, л. 79; там же, оп. 163; д. 1, л. 60).

При этом в лагерях процветали так называемые промоты (то есть продажи казенного имущества). Так, только за 1 квартал лишь в одном из лагерей Жигулёвского района было промотано вещдовольствия на 126 тысяч рублей. «Только отсутствие настоящей борьбы с промотами со стороны руководящего состава лагеря и партийных и профсоюзных организаций, - признается в одном из писем того времени начальник СКГУ и Самарлага П.В. Чистов, - можно объяснить такое положение… Имеют место случаи выдачи промотчикам повторно обмундирования хорошего качества… Процветает скупка сотрудниками СКГУ вещдовольствия у заключённых…» Фактически в этом документе признается, что скупку казенного имущества у «контрреволюционеров и троцкистов» вели честные советские граждане, которые хотя и способствовали хищениям государственного имущества, но в то же время по отношению к зекам находились по другую сторону решетки. Видимо, им это прощалось потому, что все скупщики были «идейно правильными» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 120, д. 15, л. 65; там же, оп. 124, д. 1, л.л. 51-52).

В июне 1939 года руководство СКГУ было вызвано в Москву «на ковер». Новый нарком внутренних дел СССР Л.П. Берия дал резко отрицательную оценку строительных работ в районе гидроузла (рис. 38). В результате по итогам совещания в НКВД был издан приказ, который, по идее, должен был стимулировать рост производительности труда на строительстве и поощрять передовиков на перевыполнение планов. Однако на деле, как показали дальнейшие события, никакого улучшения ситуации на Волгострое так и не произошло (ЦГАСО, Р-1664, оп. 120, д. 14, л. 14, там же, оп. 162, д. 8, л.л. 37, 64).

Более того: почти сразу же после совещания у товарища Берия выяснилось, что в связи с очередной «перекройкой» проектной документации СКГУ оказалась никому не нужной уже возведенная железнодорожная линия Сызрань – Переволоки сметной стоимостью 20 миллионов рублей (рис. 39). А в целом же все работы 1939 года были завершены с недовыполнением плана строительно-монтажных работ на 22 процента и перерасходом средств на 14 миллионов рублей.

Но еще более безотрадная картина на Волгострое сложилась в 1940 году. О причинах возникновения такой ситуации в закрытой справке Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП (б) говорится, что здесь процветают «варварское и бесхозяйственное использование строительных и людских ресурсов» (например, КПД использования автотранспорта не превышал 30 процентов). При этом проверки установили, что до 70 процентов заданий, изложенных в приказах по строительству, не выполнялись в установленные сроки. В документе указывается, что «на строительстве гидроузла процветают атмосфера безответственности и стремления к перестраховке, и, как непременный спутник безответственного отношения к делу – очковтирательство и обман».

Кроме того, вскоре выяснилось, что в СКГУ и Самарлаге непомерно высоки административно-хозяйственные расходы. В частности, один только Жигулёвский район за первый квартал 1939 года целиком израсходовал все средства, отпущенные ему на весь этот год. А отсутствие определенной структуры аппарата управления, а также четкого распределения функций в руководстве СКГУ приводило к невероятной путанице в работе. Например, в любую бригаду в одно и то же время могло прийти два указания по одному и тому же поводу от различных управленческих структур, которые при этом носили взаимоисключающий характер.

По итогам проверки Комиссии партийного контроля ЦК ВКП (б) во всех подразделениях СКГУ и Самарлага проводились партийные собрания, а в конце года – совместная итоговая партийная конференция этих ведомств. Выступивший с докладом на конференции начальник строительства П.В. Чистов откровенно говорил, что проверка выявила весьма неприглядное лицо коммунистов на Волгострое. В докладе он отметил, что многие из руководящих работников СКГУ, имеющие в кармане партийный билет, «не играют авангардной роли, пассивны, а порой – и откровенно безразличны к работе… Их безразличное отношение настолько бросается в глаза, что даже беспартийные товарищи не могут этого выносить». А еще Чистов резко заклеймил в своем выступлении коммунистов – «любителей трескучих фраз, безответственных заявлений, бездельников и крикунов» (ЦГАСО, Р-1664, оп. 162, д. 40, л.л. 19, 43, 45, 65, 82).

Несмотря на все проверки и вызовы «на ковер», положение дел на строительстве гидроузла так и не улучшилось. В итоге в начале 1940 года при Совете народных комиссаров РСФСР была образована постоянно действующая комиссия по вопросам строительства Куйбышевского гидроузла, а на деле – комиссия по изучению ситуации, складывающейся на этом важнейшем объекте.

А впоследствии, как уже было сказано, благодаря изысканиям геологов правительство СССР было вынуждено отказаться от проекта возведения ГЭС в Жигулёвских воротах. После Великой Отечественной войны строительство перенесли 80 километров выше по течению Волги – в район города Ставрополя. Здесь, как известно, в 1950 году и началось сооружение гидроузла, в то время крупнейшего в мире (рис. 40).

Поэтому приходится констатировать, что скорбный труд огромного числа заключённых Самарлага в тридцатые годы во многом оказался напрасным. Итогом работы комиссии по вопросам строительства Куйбышевского гидроузла стало постановление правительства от 11 октября 1940 года о свертывании всех работ на СКГУ и о ликвидации Самарлага. Тогда же почти все лагеря бывшего Самарлага передали во вновь образованное Управление Особого Строительства НКВД СССР. Система лагерей при этом управлении получила название Безымянлага по имени железнодорожной станции Безымянка Куйбышевской железной дороги.

Валерий ЕРОФЕЕВ.

Литература

Абалкин Н.А. 1931. Река в плену. М., :1-92.

Волга и ее жизнь. Л., Наука, 1978.: 1-348.

Ерофеев В.В. 2004. Исправительно-трудовые лагеря на территории Куйбышевской области. – В кн. «Ремесло окаянное». Самара, стр. 120-132.

Ерофеев В.В. 2004. …И Волга покорилась. – В кн. «Ремесло окаянное». Самара, стр. 156-169.

Ерофеев В.В. 2004, 2005. Места не столь отдаленные. - В газ. «Волжская коммуна», №№ 195, 200, 205, 210, 224, 229, 234, 238 (2004 год), №№ 7, 92, 97, 107, 111, 116, 121, 126, 131, 136, 141 (2005 год).

Ерофеев В.В. 2005. Тайны Жигулёвских подземелий. – В газете «Волжская коммуна», 27 сентября – 7 октября, №№ 182-190.

Ерофеев В.В. 2009. Лагерная пыль. – В газете «За решеткой», № 6.

Ерофеев В.В. 2009. Труд за пайку. – В газете «За решеткой», № 8.

Ерофеев В.В. 2009. Неизвестные строители советской оборонки. – В газете «За решеткой», № 10.

Ерофеев В.В. 2010. Железнодорожники в лагерных робах. – В газете «За решеткой», № 4.

Ерофеев В.В. 2010. Гигант советской энергетики. – В газете «Волжская коммуна», 21 августа.

Ерофеев В.В. 2011. Тайны Жигулёвских пещер. – В газете «Волжская коммуна», 30 апреля.

Ерофеев В.В. 2012. Плотина коммунизма. – В газете «Волжская коммуна», 11 августа.

Ерофеев В.В., Галактионов В.М. 2013. Слово о Волге и волжанах. Самара. Изд-во Ас Гард. 396 стр.

Ерофеев В.В., Захарченко Т.Я., Невский М.Я., Чубачкин Е.А. 2008. По самарским чудесам. Достопримечательности губернии. Изд-во «Самарский дом печати», 168 с.

Ерофеев В.В., Чубачкин Е.А. 2007. Самарская губерния – край родной. Т.I. Самара, «Самарское книжное издательство», 416 с.

Ерофеев В.В., Чубачкин Е.А. 2008. Самарская губерния – край родной. Т.II. Самара, изд-во «Книга», 304 с.

Куйбышевская область. Историко-экономический очерк. Куйбышев, Куйб. кн. изд-во. 1977. 406 с.

Куйбышевская область. Историко-экономический очерк, изд. 2-е. Куйбышев, Куйб. кн. изд-во, 1983. 350 с.

Легенды и были Жигулей. Издание 3-е, перераб. и доп. Куйбышев, Куйб. кн. изд-во. 1979. 520 с.

Лопухов Н.П., Тезикова Т.В. 1967. География Куйбышевской области. Куйбышев, Куйб. кн. изд-во. 78 с.

Матвеева Г.И., Медведев Е.И., Налитова Г.И., Храмков А.В. 1984. Край самарский. Куйбышев, Куйб. кн. изд-во.

Наякшин К.Я. 1962. Очерки истории Куйбышевской области. Куйбышев, Куйб. кн. изд-во. 622 с.

Симен. 1913. Депеша графу Орлову-Давыдову. – Архив Самарского областного историко-краеведческого музея имени П.В. Алабина. (9.06.1913). Фотокопия КОМК № 6478-всп.

Синельник А.К. 2003. История градостроительства и заселения Самарского края. Самара, изд. дом «Агни». 228 с.

Сыркин В., Храмков Л. 1969. Знаете ли вы свой край? Куйбышев, Куйб. кн. изд-во. 166 с.

Храмков Л.В. 2003. Введение в самарское краеведение. Учебное пособие. Самара, изд-во «НТЦ».

Храмков Л.В., Храмкова Н.П. 1988. Край самарский. Учебное пособие. Куйбышев, Куйб. кн. изд-во. 128 с.

СКГУ и Самарлаг. 1937 год. Документы

Просмотров: 4020